История Нины Б. - Йоханнес Зиммель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне не нужно никакого браслета.
— …или дам вам денег…
— Мне не нужны деньги.
— Тогда… что же?
— Я хочу, чтобы вы пошли со мной, — сказал я.
— Это безумие! — Она беспомощно рассмеялась. Дневной свет на улице на пару секунд внезапно стал цвета морской воды. — Куда я должна с вами пойти?
— Домой, — сказал я. — Или назад в больницу. Мы сумеем там объясниться. Через час вы будете лежать в своей постели. И никто ничего не узнает.
Она обхватила голову обеими руками и застонала — она была не в силах что-либо понять.
— А почему вы хотите, чтобы я осталась здесь? Вы говорите, что вам все известно. Значит, вы знаете, что я хочу убежать от мужа… и почему…
— С тех пор как мы впервые с вами увиделись, произошло многое. Ваш муж… сидит в тюрьме. Пока еще сидит.
Она оглянулась и повторила:
— Пока?..
— Ему осталось сидеть недолго. И вы не можете улететь в Париж. Это просто безумие. Я… я… — Внезапно я лишился дара речи, так как представил ее голой, увидел ее прекрасное белое тело, которое всеми фибрами желало того, кто сегодня к ней не пришел. — Я не разрешаю вам лететь в Париж!
— Да вы просто сошли с ума! Что это значит — «не разрешаю»? Вы же наш шофер!
— Господин Ворм не придет.
В ее прекрасных глазах появились слезы, и я почувствовал сострадание к ней, а страстное желание вдруг улетучилось.
— Он… не… придет?
— Нет.
— Я вам не верю! Я послала ему его билет. Я с ним договорилась. Наш самолет вылетает лишь через час…
Я положил кое-что на стол.
— Что это?
— Вы знаете, что это, — сказал я.
Маленький голубой конверт лежал между нами на столе. Мы оба смотрели на него.
— Это его билет? — прошептала она.
— Да.
— Как он у вас оказался? — Ее охватила паника. — С ним что-то случилось?
— Нет.
— Тогда откуда у вас билет?
— Вы можете выслушать меня, уважаемая госпожа? Вы можете меня спокойно выслушать? Я должен вам кое-что рассказать.
Она закусила губу. Кивнув в знак согласия, она посмотрела на меня.
— Пять дней назад ваш муж был арестован в Берлине, — начал я. — Вам это известно.
— Да.
— Четыре дня назад, в субботу, около восемнадцати часов я вернулся в Дюссельдорф…
2
Четыре дня назад, в субботу, около 18 часов я вернулся на машине в Дюссельдорф. Я принял горячую ванну и побрился. Затем уселся на кухне и с аппетитом съел вкуснейший гуляш из телятины, приготовленный для меня Милой Блеховой. Я позвонил ей из Брауншвейга:
— Сейчас одиннадцать. Я приеду между пятью и шестью, госпожа Блехова.
— Хорошо, господин Хольден. И прошу вас, называйте меня просто Мила, старая Мила. Меня все так называют.
— В таком случае называйте меня Роберт.
— Нет, прошу вас, нет.
— А почему нет, Мила?
— Вы мужчина, господин Хольден, притом намного моложе меня. Что подумают люди?
В эту солнечную субботу после обеда мне некуда было спешить, поэтому сначала я, лежа в ванне, почитал вечернюю газету, а потом сидел у окна в своей комнате над гаражом и курил сигару, выглядывая в парк, на который медленно надвигались сумерки. Затем я посидел у Милы на кухне и съел вкусный гуляш, запивая изысканным «Пльзеньским» пивом. Обе прислуги поехали в город потанцевать, а слуга отправился в кино.
Старый пес спал рядом с плитой. А это означало, что Юлиус Бруммер был вынужден отправить его домой. Мила готовила тесто для пирога. Она взбила два яйца добавила сахара и маленькие кусочки масла.
— Сегодня после обеды я была у моей Нины, господин Хольден, — сказала она. — Меня к ней пустили.
— Как она себя чувствует?
— О боже, она еще так слаба, моя Нинель. Но у нее уже были накрашены губы. «Видишь ли, Мила, — сказала она мне, — я очень боялась, что что-то произойдет с моим мужем, поэтому я и сделала это». — Мила начала осторожно месить тесто. Время от времени она тяжело вздыхала. — А я сказала ей: «Нинель, глупенькая моя, что это на тебя нашло? Наш дорогой господин невиновен, мы же это знаем. Они просто завидуют ему, что он зарабатывает так много денег, и поэтому из-за своей подлости оболгали его. Но его оправдают, а их — посадят, и довольно скоро!» А Нина спросила меня, откуда я все это знаю. И я ей ответила, что мне это сказал сам наш господин!
— Когда? — спросил я.
— Сегодня около полудня. Он еще раз приходил вместе с двумя господами из полиции и своим адвокатом, взял белье и разные бумаги. И вот тогда он сказал: «Не волнуйся, Мила, все это просто недоразумение, и ничего более. Пусть у тебя больше не будет нервной икоты, для этого нет никаких причин». Вот так, наш господин всегда думает только о других и никогда — о себе!
— Да, — сказал я и налил полный бокал пива, — это чудесный человек.
— Правда, господин Хольден? Я так рада, что и вы о нем такого же мнения! Для меня мой господин самый прекрасный человек на свете! Он такой добрый, такой щедрый. Он о вас тоже очень хорошего мнения, господин Хольден! — Она сделала короткий выдох. — О боже, боже, как бы опять не началась эта икота! — Она тонко раскатала тесто скалкой. — Все будет хорошо, — сказал она оптимистично. — Наш господин хороший человек, вот почему все зло обращено против него. Так я считаю. — Она переложила тонко раскатанное тесто в металлическую форму и начала с любовью укладывать на нем кусочки яблок. — Пирог его обрадует.
— Это пирог для господина Бруммера?
— Естественно, это его любимый пирог. Он любит, чтобы тесто было очень тонким, а слой яблок — толстым. Я спросила господ из полиции, и они сказали, что все в порядке и что я могу отнести ему этот пирог завтра в следственную тюрьму. Я всегда по воскресеньям готовила ему такой пирог. Это был для него самый прекрасный день…
Мила улыбнулась.
— Да, на какое-то время и зло приходит к власти, не так ли, господин Хольден? Вспомните хотя бы Гитлера: весь мир перед ним дрожал, настолько он был сильным. А в конце концов и он вместе со своей властью потерпел крах, и добро его победило! Или взять Наполеона со всеми его победами — в конце концов, вы ведь знаете, его заточили на этом острове. И даже сам Цезарь! Вот у кого власти было предостаточно! И все же, как я помню, его закололи в его же парламенте в Риме. Нет, говорила я своей Нине, в итоге всегда побеждает добро. И поэтому нам нечего бояться за нашего господина. Я права?
— Мила?
— Да?
— Не сделаете ли вы мне одно одолжение?
— Любое, господин Хольден.
Я вытащил из кармана маленький ключик с острыми бороздками:
— Когда я вам звонил сегодня из Брауншвейга, у меня в машине были кое-какие бумаги. Это были документы, доказывающие, что господин Бруммер совершенно невиновен.
— Слава богу, я так и знала!
— В одном из банков Брауншвейга я арендовал сейф и положил туда все документы. Взять их оттуда могу только я, и только при помощи этого ключа и цифрового кода.
— Вы правильно все сделали, уважаемый господин! Вы добрый человек, нам с вами очень повезло!
— Мила, возьмите этот ключ и спрячьте его. Не говорите никому, что он у вас. Вы можете его надежно спрятать?
— У меня есть племянник. Он живет неподалеку отсюда. Я еще сегодня отнесу ему этот ключ.
— Этим ключом никто не сможет воспользоваться, кроме меня. Сейф могу открыть только я. Но все же я не хочу, чтобы ключ был у меня.
— Я испеку пирог и пойду к своему племяннику, господин Хольден.
— Спасибо, Мила.
— Да, пока не забыла: кто-то звонил несколько раз.
— Мне?
— Да, какой-то ваш друг. Ему нужно было срочно с вами поговорить.
— Он представился?
— Он не захотел называть себя, он был чем-то напуган. Он ждет вас в баре «Эден». Вы знаете, где это?
Я кивнул, вспомнив длинные шелковистые ресницы и незаконченную рапсодию…
— Пожалуй, я заскочу туда. Гуляш был великолепный, Мила, самый вкусный из всех, что мне приходилось отведать!
— Вы заставляете меня краснеть, господин Хольден!
— Это действительно так. И спасибо вам за ключ, — сказал я.
Когда она, открыв дверцу плиты, проверяла пирог, она напомнила мне мою мать. Издалека, из очень отдаленного далека раздался незабываемый голос женщины, которую всю жизнь преследовали долги, заботы, налоговые чиновники и постоянная необходимость готовить горячую еду для своей семьи. Суббота — самый лучший день недели.
3
В смокинге он выглядел превосходно, играл тоже отлично, он действительно был талантлив. Женщины смотрели на него голодными глазами.
Красивый парень, этот Тони Ворм.
Бар «Эден» был полон. Многие проводили здесь свои воскресные вечера. Я сел за похожую на подкову стойку бара. Здесь было много свечей и много красного бархата. Я заметил пару проституток. Проститутки были очень скромны.