Штаб армейский, штаб фронтовой - Семен Павлович Иванов

Прилегающий к городку лес на случай боевой тревоги был уже распределен по участкам между подразделениями. Поэтому нас углубили в чащобу километров на десять. Здесь мы облюбовали для запасного КП несколько живописных полян с отдельно стоящими вековыми дубами. Возле них раскинули палатки, произвели разбивку будущих блиндажей и землянок, затем все занялись отрывкой щелей. Я старался показать в этом личный пример — сил было не занимать, да и лопатой неплохо владел с детства.

Поздно вечером 21 июня мы закончили работу. Спать разместились в палатках, наслаждаясь ароматом настоянного на хвое и травах ночного воздуха. Связь с оставшимися под командованием полковника Ахременко связистами поддерживали по радио — на таком расстоянии наша станция РСБ-1 действовала прекрасно.

Спал я по обыкновению крепко, но ранним утром был разбужен дежурным радистом, который сообщил, что танкисты получили приказ поднять личный состав по тревоге. Часы показывали 5 часов 30 минут.

Приказав своим подчиненным после завтрака продолжать работу, я отправился на коне, выделенном мне бывшими кавалеристами, в военный городок. Вдруг над лесом послышался рев моторов низко летящих самолетов и стрельба в воздухе. Над вершинами деревьев промчался наш самолет СБ, преследуемый «мессершмиттом». Сразу мелькнула страшная догадка: «Неужели?!»

Не задерживаясь в военном городке, который был пуст, я проехал в Новогрудок. С Барановичами связь была прервана. Зато удалось, связавшись с подчиненным генерала Кузнецова, получить информацию из Гродно о том, что в 4 часа утра гитлеровцы перешли границу, массированно бомбили город, многие кварталы которого объяты пожаром; пострадало и здание штаба 3-й армии. В дальнейшем выяснилось, что в первый день войны Гродно подверглось ударам с воздуха в большей степени, чем любой другой пункт западного приграничья. Здесь свирепствовал мрачно известный своими варварскими налетами на города Польши и Франции 8-й авиакорпус пикирующих бомбардировщиков, возглавлявшийся бароном фон Рихтгофеном.

Ни с Минском, ни с Могилевом связи в этот трагический день установить не удалось, и мы посвятили все его медленно тянувшиеся часы переносу нашего штабного имущества в подвальные помещения, благо они были не только обширными, но и весьма надежными. Появлялись вражеские бомбардировщики, но почему-то Новогрудок не трогали, уходя далее на восток. Зенитных средств ни у нас, ни у танкистов не имелось, и пугнуть фашистских стервятников было нечем.

В эти часы я вновь и вновь мысленно переносился в Белосток, думая о родном 1-м стрелковом корпусе. Уж его-то не могли миновать удары вражеской авиации, а быть может, и артиллерии? Как наши воины сражаются с агрессорами? Не скрою, я очень сожалел, что встретил войну не со своими прежними, ставшими мне столь близкими, сослуживцами по корпусу. Думать о Белостоке побуждали конечно же и личные обстоятельства: ведь там остались жена, дочь и сын. Уезжая, я обещал забрать их, как только получу квартиру в Могилеве, но сделать этого не успел, и вот война застала мою семью в одной из самых горячих точек западного направления.

Не менее беспокоило и положение нашей оперативной группы. Наверняка, думалось мне, начавшаяся война внесла какие-то коррективы в планы развертывания войск 13-й армии, а мы ничего о них не знаем. Лишь ранним утром следующего дня, 23 июня, нам наконец удалось переговорить с оперативным дежурным окружного штаба. Он сообщил, что во изменение прежнего решения 13-й армии предписано развернуться на правом крыле Западного фронта и, соответственно, ее командный пункт разместить в Молодечно, а не в Новогрудке.

— Первый железнодорожный эшелон вашей армии во главе с Петрушевским, — информировал оперативный дежурный, — сейчас следует в Молодечно.

Тогда мы, конечно, не могли не жалеть о напрасно проделанной в Новогрудке работе. Однако, как я узнал гораздо позднее, узел связи, созданный в одном из подвалов бывшей воеводской управы, и наш запасный КП в лесу хорошо послужили командованию 3-й армии и моим коллегам из 10-й армии. В начале войны обстановка сложилась так, что, теснимые наступающим врагом, ослабленные в боях соединения этих армий из-под Гродно и Белостока отошли в Налибокскую пущу и организовали на высотах Новогрудской гряды довольно стойкую оборону.

Войска 10-й армии, в частности мой бывший 1-й стрелковый корпус, конечно, далеко не в полном составе, отошли сюда по не занятому противником коридору шириной 50 километров (из-за бездорожья гитлеровцы, двигавшиеся преимущественно по шоссе, обошли эту полосу). Ослабленные дивизии двух армий, благодаря мужеству воинов и благоприятной для обороны местности, приковали к себе под Новогрудком крупные силы вермахта. Историки отмечают: «Затянувшаяся борьба в западных районах Белоруссии вызвала недовольство в ставке Гитлера. 5 июля главное командование сухопутных войск потребовало от командования группы армий «Центр» ускорить ликвидацию котла под Новогрудком, чтобы высвободить пехотные дивизии для смены связанных под Минском соединений 2-й и 3-й танковых групп… Однако немецкие пехотные дивизии не смогли быстро сменить танковые соединения, втянутые в тяжелые сражения с окруженной группировкой. Им не удалось надежно блокировать советские войска под Новогрудком. Окруженные части в конце июня и начале июля большими группами вышли на соединение с главными силами…

Остававшиеся под Новогрудком подразделения продолжали бои до 8 июля. Немало отважных сынов Родины пало смертью храбрых. Многие укрылись в лесах и развернули в тылу врага партизанские действия»[12].

Это целиком относится и к моим соратникам по 1-му стрелковому корпусу. Генерал Ф. Д. Рубцов вышел тогда из окружения с частью личного состава корпусного управления[13]. Вырвались из вражеского кольца и командиры 2-й и 86-й дивизий полковники М. Д. Гришин и М. А. Зашибалов. Причем судьба Михаила Даниловича Гришина мне известна: вплоть до конца войны он отлично командовал рядом дивизий. Михаил Арсентьевич Зашибалов возглавлял до ноября 1942 года 60-ю стрелковую дивизию, а вот Христофор Николаевич Алавердов, командир 113-й дивизии, видимо, погиб в августе 1941 года.

… От Могилева до родины Мицкевича мы проделали примерно 300 километров на юго-запад, а теперь нам предстояло на добрую сотню километров вернуться назад, на северо-восток. Танкисты, с которыми мы успели крепко сдружиться, предоставили нам трехтонку из числа полученных из народного хозяйства. На ней поместились и люди, и наиболее ценное оборудование. До Молодечно мы добрались без происшествий, следуя в основном по полевым дорогам. Вскоре разыскали фольварк Заблоце, лежавший в нескольких километрах северо-западнее города.

Густые рощи, раскинувшиеся вокруг, создавали прекрасные возможности для маскировки. Здесь уже шла работа по оборудованию командного пункта, в которую мы тут же включились.