Все зависит от тебя - Гоар Маркосян-Каспер

— Понимаешь, Дан, не то чтоб он так уж плохо смотрелся, наоборот, довольно приятный на вид, но ему было все равно, с кем, это ведь унижает…

И женщины, утомленные настойчивостью ухажера, уже встали, чтобы уйти, но тут открылась дверь, и вошли Маран с Летом. Остановились у порога и стали оглядываться в поисках свободного столика. И подруга…

— «Смотри, какой красивый парень, — сказала она, — словно вышел не из лона матери, а прямо из рук Создателя. Я позову его сюда.» А тот, который к нам приставал, насмешливо улыбнулся. «Да это же Маран. Не боишься? Опасный человек, от таких лучше держаться подальше.» И она заколебалась… Понимаешь, Дан, — сказала Нила очень серьезно и чуть смущенно, — она была такая дерзкая и уверенная в себе, ей никто никогда не отказывал, хотя, как я теперь понимаю, она вовсе не блистала красотой, но тогда я считала ее красивой, а себя нет, я была ужасно скованная и неопытная, хотя мне уже исполнилось двадцать два, но я… Я почти еще ни с кем не была, всего несколько раз… Отец у меня погиб на Большой войне, мы с матерью жили трудно, в одной комнате, привести туда я никого не могла, а ты, наверно, знаешь, принято звать к себе, если ты предлагаешь. Мама умерла за полгода до того, и только после ее смерти я стала ходить в такие места с подругой… или я считала ее своей подругой, а на самом деле… после того случая мы разошлись, она не простила мне Марана… Так вот, обычно она выбирала первой. А тут она замешкалась, и я… не знаю, что на меня накатило, может, действительно ей в пику, как она сочла, а может, он мне просто понравился, но я подошла прямо к Марану, правда, не знала, что сказать, стояла и молчала, и, наверно, было заметно, что я боюсь, потому что он улыбнулся и спросил: «Чего ты боишься?» И я сразу перестала бояться, потому что у него была такая улыбка… Но все равно молчала, тогда он спросил, как меня зовут, и предложил сесть к ним за столик. Они с Летом заговорили о чем-то постороннем, нарочно, чтобы дать мне опомниться, я и не слушала, настолько была смущена тем, что осмелилась открыто подойти, так обычно не делают, но постепенно успокоилась и даже рассказала им, что подруга первая обратила на них внимание, даже предложила позвать ее, предложила и испугалась, а вдруг он скажет: «Зови». Но он посмотрел на Лета и спросил: «Хочешь?» И я поняла, что для себя он уже решил. Лет тоже не захотел, а присмотрел другую, словом, мы оставили его и ушли. Подруга все еще сидела там, она посмотрела на меня зло, и я поняла, почему, только тогда, когда Маран встал и пошел впереди меня, там был узкий проход, и надо было идти друг за другом. Я заметила его походку. Раньше я видела мужчин, которые владеют высшей ступенью, только издали, да и то нечасто… Ты ведь знаешь про кевзэ?

— Я даже стал заниматься им сам, — сказал Дан. — Правда, о высшей ступени говорить пока не приходится…

— Собственно, по-настоящему я поняла позже. Ночью. Вообразить это наперед ведь просто нельзя. Не знаю, может, ей уже доводилось… Словом, она обиделась насмерть… Ладно, неважно… Вот так все и началось. Потом мы стали встречаться. Обычно в том же баре, по уговору и не всегда по моей инициативе, иногда он и сам назначал встречу. Раз в несколько дней. Месяца, наверно, три или четыре. А потом я потеряла работу. Я вела записи в канцелярии одного маленького завода. И вдруг завод закрыли, он делал игрушки из резины, решили, что это ненужная трата ресурсов и сил. Я оказалась на улице и никак не могла ничего найти. У меня кончились деньги, не на что было купить еду. А Маран не появлялся пару декад, ездил куда-то по делам. Потом пришел. Ко мне домой. И тут же понял, что у меня неприятности, ты ведь знаешь, он сразу все улавливает. Спросил, что случилось. А я уже два дня ела одну тану с хлебом, да и хлеба кусочек. Я не хотела ему говорить, но не выдержала и рассказала. Он спросил, не обижусь ли я, если он даст мне денег. И я разревелась, мысль о том, чтобы взять деньги, это было ужасно, просто невыносимо. Он даже не стал меня успокаивать, встал, сказал, что скоро вернется, и ушел. И принес обед. Горячий обед из соседнего бара. А утром спросил, не погнушаюсь ли я, если он возьмет меня к себе помощницей. В Крепость, сказал он, в Охрану, подумай, это не самое приятное место. Но я, конечно, согласилась.

— А когда это было? — спросил Дан.

— Года за три до твоего появления.

— И еще полгода до осенних событий, потом еще год, когда он был Главой Лиги… Немало.

— Он несколько раз приходил ко мне и потом, когда вы вернулись в Бакнию. На первых порах. До взрыва.

До того, как встретил Наи, понял Дан. Но ведь он и после этого отнюдь не монашествовал. «Перепробовал половину профессионалок Бакны», вспомнил он. Но к Ниле не ходил. Почему? Конечно, дело не в Наи, а в Ниле. Он не хотел быть с ней, думая о другой. А раньше? Когда появилась, например, Лана? И до того? Не хранил же он Ниле верность?

— А другие женщины у него были? — спросил он осторожно, но Нила ответила почти машинально и даже с легким удивлением:

— Да, конечно. Как же иначе?

Конечно… Ну да, для них это естественно. Образ жизни. Но почему тогда?.. Понятно, он просто относился ко всем одинаково. Прощался и забывал. Или не забывал, но и не вспоминал. А потом появилась женщина, изгнать которую из мыслей он был не в состоянии. И он перестал ходить именно к Ниле. Чтобы не унижать ее этими мыслями о другой. Значит, он относился к ней вовсе не так легковесно, как казалось. Впрочем, столько лет… Наверняка он ни с одной женщиной не был дольше. Но и она с ним…

— Ты стойкая женщина, — сказал он, улыбаясь. — Быть с Мараном столько лет и не влюбиться в него… И даже изменять ему… Ты ведь ему изменяла?

— Я очень старалась, — сказала Нила. — Очень старалась. Я ведь быстро поняла, что я ему не пара. Что наши отношения больше дают мне, чем ему. Неизмеримо больше. Что он способен на такое, чего я просто не выдержу. Правда, я понимала и другое: что ему очень трудно найти себе полноценную партнершу. Разве что среди профессионалок, но он их не любит. Они слишком уходят во вторую сферу, они ему неинтересны… Только, когда хочется расслабиться… Так что я могла надеяться, что он ее никогда не найдет. Но ведь это было бы очень некрасиво, Дан, на это надеяться, нечестно по отношению к нему. Он столько для меня сделал. Собственно, это он сделал из меня то, что я есть. Видел бы ты меня раньше!.. Он объяснил мне, что я красивая, до встречи с ним я этого и не знала…

— Ты и вправду красивая, — сказал Дан, глядя на ее нежное лицо.

— Он научил меня чувствовать. Он научил меня верности. Человеческой верности. Он ведь сам такой верный… Вот, например, с Поэтом. Они же долго были в ссоре, то есть это Поэт был с ним в ссоре, считал, что Маран в ладах с режимом, не то что он, он был смелый, писал дерзкие песни и пел, а ведь он и не подозревал, чего стоила его смелость Марану…

— Марану? — удивился Дан.

— Конечно. Тогда сажали за одно неосторожное слово, не то что за песни. Маран перехватывал все донесения, где упоминали Поэта. Изъял и уничтожил досье, которое на него собрали. А однажды, совсем незадолго до твоего появления, схлестнулся с Пестой. Я уверена, что Поэт об этом не знает до сих пор. Никто не знает, кроме меня. Он стоял в дверях приемной, увидел Песту, поднимавшегося по лестнице, и попросил к себе на пару слов. Они прошли в кабинет, а мне он велел выйти в коридор. Но я не послушалась. Хотя не послушаться его было трудно. Но я осталась и все слышала. Он спросил у Песты, верно ли, что он собирается начать дело против Поэта, Песта стал говорить, что тот обнаглел, пора его унять и так далее, а Маран сказал: «Он мне друг детства, почти брат, я жил в его доме и ел хлеб его родителей, и если ты собираешься его тронуть, тебе придется начать с меня.» У Песты тоже, знаешь, был характер, ты меня не пугай, сказал он, а то с тебя и начну. Начни, ответил Маран, но учти, у меня есть материал о твоих кознях против… он назвал одного тогдашнего члена Правления… и есть верные люди, которые передадут его наверх. Песта прямо зашипел, а Маран добавил: «И зря не трепыхайся. Ты ведь знаешь, я упрямый, если я решил чего-то не говорить, из меня этого никакими пытками не выбьешь.» Песта молчал, и я подумала, что… Там был пистолет в ящике стола, я его вынула и решила: застрелю его, и будь что будет. Но он сказал зло: «Будь по-твоему». И я положила пистолет и выскочила в коридор. Вот так, Дан. А Поэт с ним тогда разговаривать не хотел… Маран страшно переживал, правда, никогда не говорил об этом, но я чувствовала…

— Боже мой, — сказал Дан, — незадолго до моего появления, ты сказала?..

У него встала перед глазами сцена объяснения в баре, после концерта Поэта в Старом зале, тогда, пять лет назад и неизмеримо давно, словно в другой жизни. Поэт атаковал, а Маран то слабо отбивался, то говорил вещи заведомо неприемлемые, прощупывал, как позднее решили Поэт с Дором, но никто не понял или не поверил, что он пришел предупредить, а он пришел предупредить, боясь, что Песта так просто от своих планов не откажется, действительно начнет с него и закончит Поэтом. И никогда ни слова о схватке с Пестой и всем прочем. Должно было пройти пять лет, чтобы он, Дан, случайно узнал…