Инструктор по экстриму - Андрей Дышев

Жарко. По лицу гуляет нежный сквозняк. Гера чувствует его под курткой, как он охлаждает грудь. Вот он забрался под кепку, путается в волосах, играет ими, и волосы щекочут ухо… Стоп, какие волосы? Он же лыс, как манекен в магазине одежды. Значит, это не волосы, это, наверное, муха. Наверное, она залетела через окно и теперь нагло шляется по его лицу.

Не открывая глаз, он ударил себя по щеке. Одна пощечина! Вторая! Рядом кто-то всхлипнул от смеха. Он открыл глаза. Бледное, улыбающееся лицо Миры. Глаз совсем не видно, две тонкие щелочки. Тонкие серповидные амбразуры. Через них до души никогда не доберешься.

– Дурацкие у тебя шутки! – проворчал Гера, выдергивая из руки девушки высохшую травинку.

Наверное, он выглядел смешным, когда сам себя лупил по лицу. Больше всего он не хотел бы казаться сейчас смешным. Снова надвинул козырек на глаза. Но стена уже рухнула. Мира рядом, она пристально смотрит на него, и ее взгляд не дает ему покоя. В таком положении он долго не просидит. Придется открыть глаза, свалять на лице какое-то жизнерадостное выражение. Обижаться смешно. Впрочем, и радоваться нечему. Славка на его месте ввязался бы в игру, пощекотал бы Миру травинкой где-нибудь повыше колен. Гера так не умеет. Он болен от своего страха, от навязчивых мыслей о женщине в черном.

– Ты сирота? – спросила она.

Нет ничего глупее, чем обижаться на нее. Он набрал в грудь воздуха. Надо что-нибудь придумать, как-то расслабиться. Выйти из этого пике. Ведь он сам делает свою жизнь невыносимой!

– Нет, наоборот.

– А как это – наоборот? Как можно быть сиротой наоборот?

– Ты зря увязалась с нами. Тебе будет тяжело.

Его взгляд, хоть и пытался зацепиться за лицо Миры, все равно уползал в сторону. Он не мог не смотреть в окно. Где они? Катят вдоль бетонной стены аэропорта. Значит, еще два светофора, последний – у гостиницы «Платан». Потом рыбхоз, потом теплицы. И дорога змейкой начнет уходить в горы. Слева будет гранитная стена, справа – обрыв. Хуже места для стрельбы по движущемуся автобусу придумать трудно. Значит, там он должен избавиться от страхов. Там у него начнется новая жизнь, и тогда он примется завоевывать сердце Миры, щекотать ее выше колен и, как планировал Славка, лепить из нее агнца с небесно-светлой душой.

– У крокодила все в порядке? – спросил он.

Надо было поддерживать разговор. Любой ценой поддерживать и вести себя раскованно.

– Конечно, – ответила Мира. Автобус гремел колесами по колдобинам. Мира прыгала на сиденье, как на батуте, придерживая подол сарафана, чтобы тот не надувался, как парашют.

– А ты знаешь, о каком крокодиле я говорю?

– Нет.

– Почему тогда говоришь, что с ним все в порядке?

– Знаешь, – ответила она, и лицо ее стало озабоченным. – Кажется, я забыла накрасить губы.

Гера раскручивался медленно и все время отставал, а Мира была уже далеко. Но он знал, что она его не бросит, потому что он был единственным свободным мужиком. Не считая Геры, представителей сильного пола было всего двое: плосконосый Брагин и Валера Шубин. Брагин в драных шортах и застиранной майке сидел рядом с Эллой и, как леденец, сосал ее губы. Элла была лет на двадцать старше и давно забыла, что надо делать с губами во время поцелуя, но в восстановлении навыков проявляла упорство и старание. Молодости и наглой сексуальности Брагина она противопоставляла свою дорогую экипировку, бриллиантовые серьги, голубоглазые перстни с изумрудом и сапфиром, ухоженное лицо, манеры и готовность к безусловному послушанию. Брагину, наверное, не хватало денег, а ей – молодости. Они компенсировали друг друга.

Валера Шубин не мог представлять интереса для Миры, что было понятно даже Гере. Безусловно, он был подтянут, строен и словоохотлив. Под зеленой фирменной штормовкой пестрел оранжевый в синих слониках галстук, туго стягивающий ворот оливковой военной рубашки. Он был гладко, до воспаленных прыщиков на шее, выбрит, смочен одеколоном и взбодрен небольшим количеством водочки. Сильно окая, неимоверно трудно подбирая слова, он рассказывал Вере Авдеевне о своей армейской доблести («Когда я служил в Аугане, м-м-м…»). Его черные усы выступали далеко за пределы верхней губы, отчего в лице Шубина можно было найти сходство с мордой какого-то животного – то ли моржа, то ли бобра. Вера Авдеевна слушала его внимательно, все время кивала, ее огромные, увеличенные стеклами очков глаза были наполнены состраданием; иногда она бережно перебивала Шубина, но тот был глух, вопроса не слышал, продолжал безостановочно мычать, протягивая не только гласные звуки, но и согласные; рассказ о своей армейской доблести отнимал у него много сил и вычерпывал словарный запас.

Тоска! Гера понимал Миру, она его нет.

– Где же моя губная помада?

Она рылась в рюкзаке. Губная помада куда-то запропастилась. На тонкой шее поблескивала золотая цепочка. Гера смотрел на ее затылок, на белый пробор, испытывая странное желание запустить пятерню в ее волосы. Она счастливый человек, эта Мира с тонкими белыми ногами, с синяком под коленкой. Она пустая внутри, как воздушный шарик. А ее проблемы похожи на мыльные пузыри, которые порхают и лопаются (машина не заводится, губная помада пропала и т. п.). Получается этакая воздушная феерия.

Автобус остановился на светофоре. Это последний. Из-за деревьев выглядывал белый корпус гостиницы «Платан». Тут они должны подобрать еще одного какого-то туриста. Мужчину или женщину? Вправо от светофора уходил бульвар, который уже несколько дней был перекрыт для автомобильного движения. Кажется, здесь готовятся к съемкам фильма.

– Нашла! Жаль, зеркала нет.

Мира свинтила колпачок, выдвинула кончик ярко-красной помады, раскрыла рот и начала мазать губы. С каждым кругом след помады становился все шире. Гера хотел ей помочь, набрать полную ладонь томатной пасты и растереть по ее лицу. Дурачится, рисует клоуна. Уже пол-лица в помаде. Потому она и счастливая, что не боится казаться смешной. Не только не боится, но даже хочет быть смешной. Это верный показатель искренности и отсутствия комплексов.

– Ровно получилось? – спросила она.

– Ровно.

– Ты поцеловал бы меня за сто рублей?.. А за тысячу?..

Конечно, Славка не хотел вторую смену подряд работать на Истукане. Его конек – водить группу по маршруту. В конце похода вся группа обязательно пишет про Славку благодарственные письма – под его диктовку, разумеется. Эти письма Славка потом вываливает на стол Микитовичу. Набирает баллы. Славка карьерист, он мечтает занять должность старшего тренера. А Гера считает, что карьера, должности – все это чепуха. Человек не к этому должен стремиться. Его задача – постепенно превращаться в растение. Или в хорошее домашнее животное с экологически чистым навозом. Чтобы не пачкать землю, никого не убивать и не бояться смерти. Планета уже ошалела от убийств и грязи.

Автобус остановился. Дверь со скрипом сложилась в гармошку. В проход между сиденьями залетел круглый рюкзак. Шубин прервал мычание и кинулся помочь. Он ухватился за лямку рюкзака, потащил его по проходу.

– Спасибо!.. Ладно, брось его! Все, порядок! Погнали! – раздался высокий мужской голос.

В салоне сразу стало тесно. Проход заслонил собой круглый человек с широкими покатыми плечами, круглой головой, лишенной шеи, в длинной, навыпуск, майке на тонких бретельках и неимоверно широких шортах. Гера не верил своим глазам.

– Вовочка…

Это был тот самый увалень, который вчера подходил к нему на набережной. Тот самый фотограф, чей профиль запечатлелся в зеркале на снимках из «бардачка» «УАЗа».

7

– У меня ноги, вообще-то, красивые, – говорила Мира, сдвигая край сарафана выше колен. – Только пока не загорели как следует, и потому видны синяки. А когда загорят, будет казаться, что я в коричневых чулках…

Вовочка с темным пятном пота на груди сверкнул лукавыми глазами, осматривая салон. Автобус тронулся. Мира, продолжая рекламировать свои ноги, на мгновение встретилась с ним взглядом, равнодушно скользнула по его раздутому животу, немного задержалась на его дорогих «найковских» кроссовках и снова повернулась лицом к Гере.

– У тебя взгляд разбавленный. Ты о чем думаешь? Что ты так странно на меня смотришь?

Увы, лепить из нее агнца с небесно-светлой душой будет другой. Третий раз Гера встречал этого парня. Дважды вживую, один раз на снимках. Естественно, он здесь появился не случайно. Он пришел, потому что здесь была Мира, которую он фотографировал. Причем фотографировал так, как мог сделать только влюбленный. Но почему они оба делают вид, что незнакомы?

Улыбаясь, Вовочка продолжал стоять в проходе, как на подиуме. Подолгу рассматривал каждого, кивал бритой головой и говорил: «Драсьте… Драсьте…» Гера вопросительно взглянул на девушку: не узнаешь своего фотографа? Но Мира немой вопрос проигнорировала и, стирая салфеткой помаду с лица, стала рассказывать, как в школе ее учили курить мальчишки: