Инструктор по экстриму - Андрей Дышев

– А мне больше нравится в этой ночнушке.

– Это не ночнушка. Это халат медсестры.

Комната или студия, в которой Мира фотографировалась, запечатлелась на снимках лишь частично. Фон был смазан, сзади отчетливо просматривалась только приоткрытая дверь, край большого зеркала в тонкой раме да крупный цилиндрический предмет на штативе. В зеркале отражалась широкая спина фотографа. Он стоял ссутулившись, целясь в объектив фотоаппарата, и его правая рука дугой изгибалась над головой. Очень похоже на медведя, намеревающегося раскурочить улей. Гере показалось, что он где-то недавно видел этого человека.

– Спрячь, – сказал он, возвращая Славке фотографии. – И сложи все так, как было. А то она заметит, что мы тут копались.

– Однако! – качая головой, удивлялся Славка. – Стоило эту серенькую мышку отмыть, сделать прическу и одеть в платье, и она уже выглядит как патрицианка.

Гера покосился на друга и хмыкнул. «Серенькая мышка»! А почему глаза горят с вожделением?

– Хватит, прячь! – Гера чувствовал себя некомфортно. Ему казалось, что Мира наблюдает за ними из-за какого-нибудь забора.

– Тебя погубит твоя собственная совесть, убогий!

– Я уже это слышал… Ну-ка, дай сюда!

Он выхватил из руки Славки снимок с изображением сестры милосердия в роли Миры. Фотограф в зеркале присел на одно колено и слегка откинул плечи назад. Профиль лица просматривался здесь особенно отчетливо.

– Да это же Вовочка! – воскликнул Гера. – Точно Вовочка! Как он сюда попал?

– Кто такой Вовочка?

– Вчера на набережной уговаривал меня затащить его на Истукан… Значит, он работает фотографом в каком-то местном ателье. Никогда бы не подумал! Совсем он не похож на местного и тем более на фотографа.

– Путаешь, наверное, – не поверил Славка, отбирая снимок.

Напрасно Гера надеялся на то, что Славка удовлетворился просмотром фотографий. Едва машина тронулась, как он выудил из «бардачка» тонкую стопку машинописных листов, скрепленных в уголке степлером, и принялся читать вслух:

– «Сто сорок четыре. Пляж. Кр. двенадцать. Тарасов резко привстал и испуганно посмотрел на Кристину. Девушка выронила пистолет и медленно опустилась перед милиционером на колени. «Саша, я убила человека!» Сто сорок пять. Пляж. Кр. два. Лицо Тарасова искажено. «Что ты говоришь?! Ты сошла с ума!! Какого человека?!» – «Я стреляла по бутылке, – едва слышно ответила девушка. – А он вдруг вышел из воды… Он появился прямо передо мной, а я уже нажала на курок!» – «Идиотка! Ты же погубила меня!! Где? Где этот человек?»

– Послушай, – поморщился Гера, – что за чушь ты читаешь?

– Вот такую, чушь про идиотку и милиционера на пляже, – ответил Славка, перелистывая несколько страниц.

– Положи все обратно и не трогай! Тебе не стыдно?

– Я должен определить до конца моральный облик нашей птички, – покрутил головой Славка. – Сначала крокодил Гена, потом порнофотограф Вовочка. Теперь вот какое-то сомнительное чтиво… Во! Слушай дальше! «Двести восемьдесят четыре. Парк. Кр. три. Тарасов, все еще сжимая ноги трупа у стоп, медленно приподнял голову и посмотрел на Кристину. «Ты же говорила, что это мужчина». М-м-м… Это неинтересно… Вот! «Девушка раскрыла рот. Казалось, ей не хватало воздуха. Лопата выпала из ее рук и скользнула в яму. «Саша, я сама не могу понять, как так получилось… Я была уверена, что из воды вышел мужчина!» Тарасов выпрямился и двинулся на Кристину. «Как ты могла принять женщину за мужика?» – страшным голосом произнес он».

Славка на секунду замолчал и, убедившись, что Гера внимательно следит за дорогой и на него не смотрит, от себя добавил:

– И вцепился ей в горло своими острыми вампирскими клыками, и из ушей его полезли черви, из ноздрей улитки, и крышка гроба со страшным свистом…

– Заткнись же! – не выдержал Гера. – У меня сегодня и без тебя нервы в клочья!

– Все! Все! Все! – заверил Славка и кинул листы в «бардачок». – Больше не буду.

Он защелкнул крышку и закинул ногу на ногу.

– М-да! Придется серьезно заняться ее воспитанием. За десять дней я сделаю из нашей залетной птички агнца с родниково-чистыми глазами, небесно-светлой душой и девственно-боязливыми мыслями.

– Побеспокойся лучше о том, чтобы не сделать ее беременной, – мрачным голосом посоветовал Гера. – Ты что ж, взял ее в группу?

– Не могу же я оставить бедную воронежанку… ворончиху… воронежичку на произвол судьбы.

Гера свернул на Южную. Отсюда до спасательного отряда оставалось всего ничего. Треск старого мотора и его лысый череп привлекали внимание прохожих. Он снова почувствовал дискомфорт… Неплохо бы завтра просмотреть все местные газеты – не появилась ли информация об убийстве на Истукане, и что именно будет об этом сказано. А потом уже придется решать, идти в милицию или нет. Если будет написано, что убит какой-то курортник, что ведется следствие, что органы обращаются ко всем с просьбой сообщить сведения по делу, то Гера твердым шагом направится в отделение. А ежели про убийство не будет ни слова, то от стражей порядка с их «обезьянником» лучше держаться подальше.

Машина уже тряслась вдоль строя запыленных кипарисов, за которыми прятались ржавые гаражи, котельни и выжженные пустыри. Перед крутым поворотом Гера притормозил, и на финишную стометровку, отделяющую от ворот отряда, машина выкатилась без звука, словно «УАЗ» встал на цыпочки.

– Что это? – произнес Гера, вытягивая шею.

Выкрашенное в ядовито-желтый цвет такси с распахнутой настежь задней дверцей стояло напротив калитки отряда. Тонкая, затянутая в эластичный черный костюм женщина разговаривала с кем-то из спасателей, упираясь ладонью в дверь.

Гере показалось, что ему в глаза плеснули мыльной водой, и он часто заморгал и затряс головой. Удар по педали тормоза был настолько силен, что Славка неминуемо вылетел бы на капот, если бы не схватился руками за стекло.

– Ты куда?! – изумился он, когда Гера молниеносно спрятался под приборной панелью.

– Закрой рот! – сдавленным шепотом попросил он. – Что она делает?

– Ась?!

– Что делает баба, которая возле такси?

– Не баба, а стройная женщина, – поправил Славка. – Ты совсем плох стал, убогенький мой!

– Дурак, это она! Киллерша… Что она делает?

– Ничего, – понизив голос, ответил Славка. – Закрыла калитку… Села в машину.

– В нашу сторону смотрит?

– Нет, не смотрит… Что ж ты меня так пугаешь, конь месопотамийский!

Славка тоже начал медленно сползать с сиденья.

– Такси все еще стоит?

– Нет, не стоит. Тронулось.

– Куда?

– Да я откуда знаю, куда!

– Ты, чурбан! – зарычал Гера и больно ударился головой о руль. – Я спрашиваю, в какую сторону машина поехала!

– Да в другую, в другую! Уже за поворотом скрылась!.. В штанишки не написал от страха?

– Да! – очень уверенно ответил Гера, осторожно вылезая из-под панели. – Мне страшно и стыдно, но я ничего не могу с собой поделать. И сейчас же иду к Микитовичу!

Он выпрыгнул из машины. Приземлился не совсем удачно и, хромая, быстро пошел к главному корпусу пансионата, где на втором этаже находился офис «Экстремтура».

– Зачем тебе Микитович, Львиное Сердце? – вдогон крикнул Славка.

Гера ничего не ответил. Славка не был способен понять его. Легко проявлять сочувствие и иронизировать, находясь в полной безопасности.

– Ты что, из бани? – спросил Микитович, когда Гера вломился к нему в кабинет. Шеф сидел на столе боком к нему и пил кофе из красной чашки. Его голова, как всегда, была хронически не мытой, отчего напоминала художественную кисть, которую после работы забыли окунуть в растворитель. Плечи его пиджака были щедро присыпаны перхотью, как осенний газон инеем. И какого черта с такой осыпающейся головой надевать темный костюм!

– Мне срочно надо в отпуск! – с порога заявил Гера и, демонстрируя, что отступать не намерен, сел за стол и придвинул к себе чистый лист бумаги. – Что там надо писать? «Директору ООО «Экстремтур»…»

Микитович опустил чашку на стол, сел в кресло, скрипнув кожей, и начал строить из ладоней какую-то фигуру, символизирующую непоколебимую волю и единоначалие.

– Не понял, – признался он.

– Я должен уехать на месяц.

Грифель карандаша не выдержал эмоции и сломался. Гера потянулся к органайзеру шефа за шариковой ручкой, но Микитович предусмотрительно придвинул органайзер ближе к себе.

– Ты что, с ума сошел? – предположил он. – У тебя отпуск в октябре. Никаких отпусков сейчас быть не может! Работы выше крыши! Кто вместо тебя будет людей на Истукан таскать? Я? Или Пушкин?

– У меня особые обстоятельства, – туманно, но с оттенком драмы в голосе произнес Гера.

– Какие еще обстоятельства? – повысил голос Микитович, наваливаясь на стол. – Жена рожает? Или кто-нибудь умер?

– Если вы меня не отпустите, то умру я.

– Вот ты сначала умри, а потом я тебя отпущу.