Друид - Клауде Куени

Происходившее напомнило мне ливень, который внезапно начинается, а через некоторое время так же неожиданно заканчивается. Прилагая невероятные усилия, я выпрямил затекшую правую руку и попытался выбраться из грязи, опираясь на обе ладони. Казалось, что мокрая глинистая почва хочет поглотить мои колени и руки. Когда мне кое-как удалось приподняться, тело дядюшки Кельтилла скатилось с моей спины. Он лежал на земле лицом вверх и смотрел на меня остекленевшими, широко открытыми глазами. Одним ударом меча ему нанесли смертельную рану, распоров грудь и живот. В правой руке Кельтилл держал за рыжие волосы отрубленную голову германского воина.

Немного дальше, рядом с каменным возвышением на священной поляне, я заметил тела друидов. Их белоснежные тоги были пропитаны кровью. Ни один из них не остался в живых. Вдруг послышался сдавленный женский крик. Ванда? С трудом встав на ноги, я заметил на краю поляны германского всадника, пытавшегося вытащить из кустарника за волосы женщину. Я не ошибся, это в самом деле была Ванда.

— Ванда! — закричал я.

Не знаю, почему я так поступил. Вряд ли можно было в то мгновение сделать что-нибудь глупее. Только сумасшедший, не способный трезво оценить ситуацию, решился бы на такое. Воин отпустил Ванду и повернул коня. Теперь-то он наверняка меня заметил. Всадник натянул узду и не торопясь достал из ножен меч. Его гнедой конь нервно перебирал ногами, но не двигался с места. Сейчас германец вдавит ему в бока пятки и ринется на меня. Я знал, что он не успокоится до тех пор, пока не увидит мой труп, лежащий на земле в луже крови. Этот воин, так же как и его соотечественники, обмазал верхнюю часть туловища и лицо чем-то черным. Длинные светлые волосы, больше напоминавшие гриву льва, доходили до широких мускулистых плеч и придавали всаднику вид какого-то дикого животного, готового сразиться с любым противником. Подняв вверх правую руку, воин описал в воздухе несколько кругов острием железного меча и издал боевой клич. Если этот германец мог позволить себе иметь оружие из железа, значит, он был не простым воином. Я тут же достал свой кинжал. Наверное, в тот момент я выглядел довольно нелепо, ведь до сих пор мне приходилось пользоваться этим кинжалом только во время еды, когда я разрезал зажаренное на вертеле свиное мясо. Германец запрокинул голову, и послышался его смех, похожий на отдаленные раскаты грома. Мне крайне неприятно в этом сознаваться, но в то же самое мгновение мой мочевой пузырь опорожнился. Чувствуя, как по ногам стекает теплая жидкость, я попытался свободной рукой выхватить из-за пояса жертвенный нож, преподнесенный мне друидом во время обряда на священной поляне. Однако ужас настолько сковал все мускулы моего тела, что я лишь с трудом смог нащупать рукоятку, но мне никак не удавалось достать его. Смех германца и его грозный вид повергли меня в ужас, руки и ноги отказывались служить. Оставалось только удивляться, как я не потерял равновесие.

Германский воин с насмешкой смотрел на меня и раззадоривал своего коня — удерживая его на одном месте и в то же время сильно сдавливая его бока ногами, он давал животному понять, что в любое мгновение надо быть готовым броситься на меня. Наконец мне удалось вынуть из-за пояса полученный от друида нож. Я стоял на одном месте и раскачивался из стороны в сторону, словно пьяный, который вот-вот потеряет равновесие и упадет в грязь. В тот момент опасность поранить себя во время падения своим собственным оружием была гораздо больше, чем опасность быть убитым германцем. Он вновь запрокинул голову, что-то проорал, глядя вверх, на кроны деревьев, и поднял меч, готовясь ринуться в бой, который вряд ли мог быть очень продолжительным. Возможно, германский воин обращался к своим богам и просил у них милости, собираясь принести мою жизнь им в жертву. Должен признаться, что гораздо большее удовольствие мне бы сейчас доставил разговор с ним об умении представителей германских племен ловить рыбу. Я бы многое отдал за то, чтобы это была беседа двух людей, не испытывающих ненависти друг к другу. Однако этот колосс, похоже, был настроен не так дружелюбно, как я. На коне, казавшемся слишком маленьким под седлом великана-хозяина, германец направлялся через поляну прямо ко мне. На что я мог надеяться? Стоя на месте, я молил богов, чтобы конь не выдержал веса воина и рухнул на землю. Однако этого не произошло. Животное, громко заржав, выставило прямо перед собой оба передних копыта. И тут я заметил Люсию, стоявшую между мной и всадником. Она, глухо рыча, припала к земле и имела в тот момент такой угрожающий вид, словно была молосской боевой собакой. На самом деле такое поведение Люсии меня несколько удивило, ведь собаки обычно нападают на лошадей сзади, пытаясь ухватить их за лодыжки или вцепиться зубами в живот. Люсия залаяла. Из ее пасти капала слюна, а шерсть на загривке вздыбилась. Моя собака чем-то напоминала настоящего кельта, волосы которого смочены водой с известью и высушены. Выставленные вперед ноги испуганного коня застряли в мягкой, влажной земле. Выброшенный из седла германский всадник перелетел через шею своего коня и ударил меня головой в грудь, словно выпущенный из катапульты камень. Я рухнул на землю и подумал, что мне конец. Моя голова оказалась в луже, и я даже успел порадоваться, что не ударился затылком о какой-нибудь камень. Я отчаянно пытался сделать хотя бы несколько вдохов. Придавивший меня воин был настолько огромным, что наверняка весил как два кельта вместе взятые. В надежде оказать хоть какое-то сопротивление я попробовал освободить из-под его тела руки, стараясь не выпустить при этом рукоятки обоих кинжалов. Однако мои усилия оказались напрасными. Я извивался всем телом, но не мог освободиться. Великан не двигался. Почему он до сих пор не перерезал мне горло?

Германец в самом деле не шевелился. Его голова оказалась у меня на груди, а шея была вывернута неестественным образом. Наверное, любому увидевшему эту картину он показался бы верным другом, который надеется услышать биение сердца в груди своего товарища.

Где-то рядом я слышал громкий лай Люсии, с каждым мгновением становившийся все агрессивнее. Такое поведение моей любимицы могло означать только одно — опасность миновала. Тут по телу великана пробежала дрожь, и он приподнял голову. Широко раскрытыми, полными боли глазами он смотрел на меня, а его засаленные светлые волосы прикасались к моей груди и подбородку. Щеки германского воина глубоко впали. Этот народ судьба тоже не пощадила — голод гнал их с севера на юг. Германец мучительно медленно открыл рот, и поток зловонной рвоты вылился мне на грудь и шею. Затем черты его лица смягчились. Мне даже показалось, что он не испытывал ко мне ненависти, а хотел в последние мгновения жизни простить меня. Совершенно беззвучно германский воин скатился с меня и остался лежать на спине в грязи. Его пустой взгляд был устремлен вверх — к черному небу и кронам деревьев. Нет, сейчас боги на нас не смотрели. Их не было рядом. Наверняка все они были заняты более важными делами… Из груди мертвого германца торчали оба моих кинжала.