Друид - Клауде Куени

Не иначе как сам Тевтатус послал мне эти мысли и предчувствия. Уверенность в том, что я переживу следующие несколько дней, росла с каждым мгновением. Боги были во мне, а значит, со мной. И они не собирались покидать меня. Римляне говорили в подобных случаях о добром гении — о духе или боге, помогавшем человеку принять верное решение и защищавшем его. Похоже, у меня таких покровителей было предостаточно. Я чувствовал, что Эпона, богиня лошадей, благоволила ко мне больше других богов. А Таранис, отец Диса, скорее всего, был и моим отцом тоже.

Оба друида, сопровождавших Сантонига, вывели из темноты на поляну двух волов. Я буквально кожей ощущал, как сильно напряжены все собравшиеся в этом священном месте. Лес наполняли загадочные звуки. Создавалось такое впечатление, будто каждое дерево и каждый куст негромко потрескивают. Когда ветер время от времени шелестел листвой, у жителей нашей деревни, сосредоточенно наблюдавших за друидами, по спине пробегали мурашки. Для меня же, с моими запасами жира на животе и боках, холод не представлял никакой опасности. Внезапно я почувствовал себя так, словно наелся забродивших ягод: мое сердце переполняли радость, веселье и твердая вера в безоблачное будущее.

Кельтилл с опаской поглядывал на обоих волов. Не знаю, чего боялся дядюшка: того, что один из волов вырвет часть съеденного днем на кожаные, с длинными носами сапоги друида или что злые духи надоумят животное запрыгнуть на своего собрата и начать совокупляться с ним прямо в этом священном месте. Я видел лицо Кельтилла и прекрасно понимал: мой дядюшка переживал и страдал. Мне было больно оттого, что этот человек, которого я очень уважал и который сделал для меня так много хорошего, стоял рядом со мной, согнувшись в три погибели и трясясь, словно скелет, подвешенный в ветвях священного дуба. Вот что делает римское вино даже с самыми отважными кельтскими воинами! Кельтилл расстегнул украшенную бронзой застежку своей накидки в красную и коричневую клетку, плотнее закутался в теплую шерстяную ткань и вновь скрепил ее застежкой у самого горла. Я не ошибся — даже в неясных отблесках языков пламени было видно, как дрожат руки дядюшки.

Но Кельтилл был стар. Рано или поздно все люди, доживающие до такого возраста, начинают трястись, словно телега, которая вот-вот развалится. К тому же старики чаще плачут. Они кое-что повидали на своем веку, на их долю выпало много страданий, поэтому они проявляют больше участия, когда видят, как страдают другие. Особенно обостряется чувство сострадания в моменты, когда их разум затуманен вином.

Возраст наложил свой отпечаток на лицо дядюшки. Усы Кельтилла, которые раньше были почти белыми, пожелтели. Кожа на лбу, огрубевшая от палящего солнца и холодного ветра, собралась в глубокие морщины. В темноте он выглядел так, словно несколько лет пролежал в священном болоте, а сейчас поднялся, чтобы присоединиться к собравшимся на священной поляне. Дядюшка Кельтилл тяжело дышал, и так же, как собаки сообщают своим особым запахом другим животным о том, что определенная территория принадлежит им, он оповещал окружающих о своем присутствии личным ароматом — «букетом» из запахов вина, чеснока и лука.

С каким удовольствием я сказал бы своему дядюшке, что обо мне он может не беспокоиться. Клянусь Тевтатом, Езусом и Таранисом! Кто из мужчин был самым уважаемым на огромных просторах между Малой Азией и Британскими островами, между Петрой и Карфагеном, между Делосом и Сардинией, между Массилией и Римом? Мужчины с самыми большими мечами? Мужчины, обладавшие несметным количеством золотых слитков? Те, у кого мужское достоинство размером с гениталии осла или мужчины, обладающие обширными знаниями? Будучи кельтом, дядюшка Кельтилл должен был знать, что основным богатством у нас является голова и то, что в ней! Ведь мы, кельты, считаем эту часть тела самой главной. Вот почему моим собратьям доставляет такое удовольствие возможность отрубить голову своему врагу. Римляне так никогда и не смогли понять всей глубины этого ритуала. Раненый римлянин может рано или поздно вернуться к своему центуриону, но солдат, голова которого болтается на седле кельтского всадника, вряд ли ухитрится встать под знамена своего легиона. Нам же достается сила врага, которого мы обезглавили!

Мне было в самом деле больно смотреть на дядюшку Кельтилла и видеть, как он страдает. Но возможно, я неправильно оценил сегодняшнее священнодействие. Ведь мы не праздновали в тот день Самхайн или какой-нибудь другой праздник. Нет, мы просили о помощи наших богов, умоляли их быть благосклонными к нам. Сейчас в их руках были судьбы всех жителей нашего селения. И только Сантониг мог рассказать нам, что поведали ему боги. Если же он и другие друиды умрут, то тут же будут утрачены знания, которые наши жрецы собирали по крупицам в течение тысячелетий. Римлянам, грекам или египтянам было гораздо проще — их мудрость хранили восковые таблички, свитки папируса, пергамент, каменные пластины, кости животных, металл или дерево. Надписи смогут прочитать и понять другие люди, став в свою очередь носителями мудрости. Но смерть наших друидов означала бы полное исчезновение наших знаний.

Одна мысль сменялась другой, а ее место уже спешила занять следующая. Ванда, дядюшка Кельтилл, мой друг детства Базилус, германские всадники, греческие восковые таблички, Массилия, иероглифы, амфоры, грудь Ванды, ее губы, амулет, серебряные денарии, Ариовист, Рим…

Вдруг наступила полная тишина. Все замолчали, напряженно глядя на друидов. Сантониг неподвижно стоял на каменном возвышении с поднятыми руками. Оба сопровождавших его друида зажгли факелы и тоже воздели руки к небу. Казалось, что деревья вокруг зашевелили ветвями, словно живые. Шелест листвы стал громче и настойчивее, словно возвещая о приближении новых, чуждых нам богов.

Все жители нашей деревни стояли вдоль границы священного круга, не отрывая взглядов от обоих белых волов, на рога которых друиды надели венки. Вдруг то животное, которое было больше, резко мотнуло головой, и украшение из цветов слетело на землю. Когда один из помогавших Сантонигу друидов наклонился, чтобы поднять упавший венок, подул ветер и отнес его на несколько шагов в сторону. Я повернулся к дядюшке Кельтиллу и увидел, что его глаза заблестели, а затем по щекам покатились крупные слезы. Он понимал, как можно истолковать подобный знак богов. Все наше селение уносил из родных краев безжалостный ветер, словно мы были всего-навсего сухими листьями. Но ведь торговец вином Кретос давно предсказывал, что рано или поздно это случится с нами. Как он полагал, все наши беды были связаны с образом жизни, который вел народ кельтов. У нас не существовало централизованной власти, наподобие той, которой подчинялись римские провинции. Наш народ больше походил на кучку перессорившихся между собой племен, подрывавших силы друг друга в междоусобных войнах. Римскому орлу наверняка не составило бы особого труда подчинить нас себе. Однако если бы нам удалось собраться всем вместе и, достигнув согласия, объединиться под властью единого вождя там, где на юге, у берега Родана аллоброги построили свой оппидум, то жадный орел, отважившись напасть на кельтов, наверняка поломал бы свой клюв о наши крепкие кольчуги.