Друид - Клауде Куени

Теперь уже все друиды воздели руки к небесам и начали монотонно напевать священные строфы, которые сложили еще наши предки. Это были звуки, которые издавали светила, когда боги создавали землю. Друиды читали священные стихи нашего народа, пересказывали легенды и предания далеких, давно умерших предков.

Должен признаться, что уже тогда у меня возникали определенные сомнения относительно правдивости полных лести сказаний, сложенных в стихотворной форме и читаемых нараспев. Ведь я был учеником друидов, который обязан знать наизусть все, что он слышит от своих учителей. Моя память редко подводила меня, поэтому при необходимости я мог в любой момент продолжить напевать священные строфы с того места, на котором остановились друиды. Народ, который не хранит знания о важнейших событиях в письменном виде, не имеет истории, — лишь мифы и легенды.

Тем не менее я едва слышно напевал вместе с нашими жрецами стихи, которые выучил много лет назад. До сих пор я не забыл ни одного слова! Когда друиды первый раз произнесли имя «Оргеториг», со всех сторон послышался приглушенный шепот. Насколько я знал, Оргеториг — один из самых богатых гельветов — должен был возглавить поход к океану и вести несколько племен одновременно. Однако, когда три года назад начались приготовления к переселению в края сантонов, пошли слухи, что он хочет провозгласить себя царем гельветов. Более того, он вел тайные переговоры с одним из вождей кельтских секванов, а также с вождем эдуев, убеждая их, что каждый должен провозгласить себя царем своего народа. Втроем они собирались властвовать во всей Галлии.

Но у кельтских тайных союзов есть один огромный недостаток. В них столько же тайного, сколько в решениях о начале жатвы, принимаемых старейшинами галльских деревень. Так и получилось, что вместо трона Оргеториг оказался на пароме, который благополучно доставил его в царство мертвых. Новым вождем избрали старика Дивикона. Около пятидесяти лет назад он присоединился к походу германских кимвров[11], которые тогда двигались с севера на юг, словно лавина, сметавшая все на своем пути. У Гарумны молодой вождь Дивикон уничтожил легионы римского консула Кассия Лонгина и продал взятых в плен солдат в рабство. Как всегда, у кельтов хватило мужества и отваги, чтобы выиграть важную битву, но не хватило разума и дальновидности воспользоваться ею. В те времена мы захватывали в плен римских солдат и продавали их в рабство, можно сказать, ради развлечения, а тот поход на юг казался кельтам неплохой возможностью весело провести время. Именно тогда мы завязали дружбу с сантонами, жившими на побережье Атлантикуса. И стали враждовать с римлянами.

Если я не ошибаюсь, то Дивикону уже исполнилось восемьдесят лет. Многие считали, что боги подарили этому великому вождю такую долгую жизнь, чтобы он смог отвести гельветов и остальные племена к побережью, в плодородные края сантонов.

Друид Сантониг повысил голос и несколько угрожающим тоном напомнил нам, что мы должны беспрекословно подчиняться всем приказам Дивикона. Мое сердце сжалось, а по коже пробежал мороз. От двенадцати кельтских оппидумов, четырехсот деревень и бесчисленного множества мелких селений, похожих на наше, через несколько дней останутся только холодные угли. Некоторые оппидумы уже горели. Еще более угрожающим тоном Сантониг предупредил, что медлить нельзя. Нужно выступить до восхода солнца. Не могу назвать себя сентиментальным человеком — или, вернее, не хочу таким показаться, — но мне становилось не по себе при мысли, что все мы стоим здесь, на этой поляне, и в последний раз видим эти менгиры, этот алтарь, ясень и скульптуры наших предков, скрытые в полутьме. Мою душу переполняла ярость, когда я представлял себе, как безжалостные воины Ариовиста осквернят наше священное место.

Мое нетерпение росло с каждым мгновением. Я глубоко вдохнул, закрыл глаза и начал просить богиню воды Конвентину разогнать облака и не проливать на землю дождь, чтобы дороги остались сухими и не размокли. Только тогда наши тяжело груженные телеги не увязнут в грязи. Затем я начал молиться богине лошадей Эпоне, упрашивая ее хранить коней и всех всадников, так как я, честно говоря, слабо верил в то, что мне удастся проделать весь путь до самого океана на телеге среди кусков соленого свиного мяса.

Я молился Суцеллусу, богу смерти с огромным деревянным молотом, надеясь, что он помилует меня и моих близких, обрушив свой гнев на кого-нибудь другого. Просил помощи у Цернунноса, Рудианнуса и Сегомо. В тот момент я как минимум по двум причинам был безмерно рад тому, что у нас так много богов. Во-первых, хотя бы один из них наверняка мог найти время, чтобы заняться моими проблемами. Во-вторых, если в прошлом я случайно разгневал кого-то из богов, то было много других, относившихся ко мне более или менее благосклонно.

В ту ночь они были на поляне, рядом с нами, среди нас. Вдруг мне показалось, будто кто-то из богов услышал мои мольбы. Я почувствовал приятное тепло, медленно разлившееся по всему телу, ощутил силу и уверенность. Мне хотелось увидеть солнечный свет и выкупаться в теплых лучах светила, ощутить вкус холодной ключевой воды и неразбавленного римского вина. Меня не покидали мысли о германских всадниках, которых видели я и Ванда, но теперь мой страх исчез. Я всерьез подумывал, не стать ли мне друидом, вместо того чтобы отправляться вместе с Базилусом в Массилию. Город моей мечты, Массилия!

— Корисиос! — вырванный из своих грез резким окриком, я только сейчас заметил, что Кельтилл строго смотрит на меня. Похоже, дядюшка прочитал мои мысли, что на самом деле было не так уж и трудно. В очередной раз я проходил по комнатам моего воображаемого огромного дома в Массилии, наслаждаясь окружавшей меня роскошью.

Я незаметно ткнул Базилуса в бок и прошептал ему:

— Массилия!

— Да замолчи же ты, наконец! — прошипел Кельтилл.

Меня безмерно удивили собственные размышления и ясность мыслей. Наверняка их ниспослали сами боги. Как же иначе? Я хотел стать известным торговцем и жить в Массилии, а не собирать травы, мох и грибы в каком-нибудь священном лесу, пахнущем сыростью. Конечно, я буду продолжать учиться у друидов — их знания несомненно пригодятся мне. Однако в будущем я наверняка с гораздо большим удовольствием стал бы выписывать счета, чем срезать золотым серпом омелу. Но какой смысл размышлять над вещами и событиями, относительно которых боги уже давным-давно приняли однозначное решение?

Сейчас мне это кажется странным, но в ту ночь я был, наверное, одним из тех немногих жителей нашего селения, которые ни о чем не беспокоились. Ведь на самом деле у меня было не так уж много шансов остаться в живых в течение нескольких последующих дней. Конечно, днем я не мог сопротивляться общей атмосфере подавленности, царившей в нашей деревне. Меня тревожило будущее, уготованное нам богами… Я даже расплакался! Я чувствовал себя беспомощным, слабым и казался сам себе каким-то каменным истуканом, когда возвращался вместе с Вандой с холма в деревню. Но сейчас, стоя на священной поляне, я ощущал невероятный прилив сил и энергии.