На войне как на войне - Виктор Курочкин

– Ну как, Громыхало из Подмышек, боишься?

Громыхало застеснялся, вытер рукавицей нос.

– Немножко трясеть, товарищ сержант.

– Не дрейфь, Громыхало. Помни: как начнут фрицы лупить – сигай с машины в снег и зарывайся с головой.

– Как тятерка? – спросил Громыхало.

– Во-во, как тетерев-косач.

Подбодрив Громыхалу, наводчик взгромоздился на свой стульчак и прилип глазом к прицелу.

– Прицел обычный – восемьсот? – спросил он.

– На прямой, – ответил Малешкпн.

Рация работала на прием. Саня включил внутрипереговорное устройство, проверил. Оно тоже работало отлично.

«Когда стоим, все как часы работает. А как поедем, сразу расстроится. Почему это так получается?» – спросил себя Саня, но ответить не успел: помешал голос комбата.

Беззубцев приказал приготовиться и по сигналу красной ракеты – вперед.

– Повторите, как меня поняли, – потребовал комбат.

– По сигналу красной ракеты – вперед, – отчеканил Саня.

Через минуту Беззубцев опять вызвал Малешкина и строго спросил, почему он не отвечает. Саня взглянул на рацию и обомлел. Разговаривая с командиром, он позабыл перевести рычаг на «передача». Он включил передатчик и доложил, что команду понял хорошо, а в первый раз не ответил потому, что забыл перевести рычажок, на что комбат укоризненно сказал:

– Как же ты, шляпа, со мной во время боя будешь держать связь, когда на исходной не можешь…

Этот глупый, досадный промах испортил ему боевое настроение. Малешкин приказал экипажу приготовиться к атаке: заряжающему зарядить пушку, десанту внимательно следить, когда взлетит красная ракета, а сам уткнулся в панораму.

Осип Бянкин открыл затвор, вытащил из гнезда бронебойный заряд, пошувыкал его, как ребенка, и со словами «пошел, милый» загнал в патронник. Затвор с лязгом закрыл ствол пушки.

– Пушка заряжена, – предупредил Бянкин наводчика.

Малешкин не отрывался от панорамы. Прошло еще пять минут, а сигнала к атаке все не было. «Чего стоим, чего стоим?» – шептал Саня. Мелькнула мысль, что в панораму он может и не заметить красной ракеты, а десантники ее прозевают.

Саня высунулся наполовину из люка. Автоматчики еще теснее сбились в кучу и все так же курили, передавая цигарку по кругу.

Повалил снег, крупный, мягкий и очень густой. И ничего не стало видно – сплошная белая тьма. Если бы ракета взлетела над головой Малешкина, он бы ее и не заметил. Руки у Сани дрожали. И он почувствовал, что на него наваливается страх, хватает за горло, трясет и колотит. Саня уперся лбом в панораму и стиснул зубы. Но это ни к чему не привело. Его продолжало трясти и колотить. «Да что же это такое?» – чуть не закричал Саня, оторвался от панорамы, посмотрел на экипаж.

Заряжающий сидел на днище, спокойно курил и поплевывал. Домешек протирал стекло прицела. Щербак, сжимая своими лапищами рычаги фрикционов, согнулся так, будто приготовился к прыжку. Сане стало легче, но совсем успокоиться он не успел. Заскрежетали коробки передач, захлопали гусеницы.

– Танки пошли, лейтенант! – крикнул Щербак.

Малешкин даже не успел сообразить, что ему делать, как в наушниках раздался отрывистый и совершенно незнакомый голос комбата: «Вперед!»

– Вперед! – закричал Саня и прилип к панораме.

Щербак вел машину по следу танка. А снег валил и валил. Как Саня ни крутил панораму, как напряженно ни взглядывался в белую муть, ничего, кроме перекрестья и черных цифр на стекле, не видел. В конце концов Малешкин устал от напряжения и совсем успокоился.

Ему даже стало скучно. Разве он такой представлял себе атаку? Она рисовалась ему стремительной, до ужаса захватывающей. Самоходка на пятой скорости проносится мимо горящих танков, врывается в боевые порядки противника и все уничтожает и давит. Потом поджигают и его машину. Саня смертельно ранен. Верный экипаж вытаскивает его из самоходки и несет на шинели по глубокому снегу. А Мишка Домешек, смахивая слезы, говорит: «На войне как на войне». Вот так представлял себе младший лейтенант Малешкин свою первую атаку. «А это что? Ползем, как черепахи, друг за другом и ни черта не видим», – с раздражением думал Саня.

Машина вдруг споткнулась и закачалась. Щербак завалившись на спину, держал ее на тормозах. За броней кричали и ругались солдаты. Саня выглянул из люка. Его самоходка наскочила на танк и пушкой расшвыряла десантников. Один солдат барахтался в снегу и на чем свет стоит крыл самоходчиков. К счастью, обошлось без жертв. Танк, подобрав свалившихся автоматчиков, тронулся.

– Фу, черт возьми! – сказал Саня, вытер взмокший лоб и обругал водителя слепым верблюдом.

Снег не переставая валил и валил. Десант на машине превратился в грязную, бесформенную снежную глыбу.

Внезапно справа и слева захлопали пушки. Выстрелы звучали резко и сухо, как будто где-то поблизости кололи дррва. Танк лейтенанта Доронина тоже начал стрелять. Саня приказал Щербаку отъехать в сторону и отдал команду: «Огонь!»

– А куда, лейтенант? Ни черта не видно, – сказал Домешек.

– Туда, куда и все, – и Саня неопределенно махнул рукой. – Выстрел! – крикнул наводчик.

Пушка рявкнула и с грохотом выбросила из патронника гильзу.

Заряжающий с маху вогнал новый снаряд.

– Готово!

– Огонь! – крикнул Саня.

– Выстрел, – ответил Домешек.

Пушка опять ахнула, опять сверкнула гильза, и желтый, вонючий, как тухлые яйца, дым столбом пополз из люка.

– Готово! – доложил заряжающий.

– Стой! – сказал Малешкин, высунулся из люка, прислушался.

Стрельба прекратилась. Чуть слышно ворчали моторы.

«Ушли вперед», – сообразил Саня, и ему стало по-настоящему страшно.

– Вперед, Щербак!

Щербак с места воткнул третью скорость. Самоходка понеслась и вскоре догнала танки. Лицо младшего лейтенанта Малешкина расплылось в широченной радостной улыбке.

– А здорово мы, братцы, стрельнули!

– В белый свет, как в копеечку! – захохотал Домешек.

Но тут Саня вспомнил, что он не на учебных стрельбах, не на полигоне, а в бою, в танковой атаке, и, собственно говоря, радоваться нечему, и, кроме того, он совсем забыл про связь с комбатом. Малешкин вызвал Беззубцева, и тот высыпал на его голову ворох матюков, Саня не обратил на них особого внимания. Но когда комбат заявил, что он теперь понимает капитана Сергачева и полностью с ним согласен, Малешкину стало очень скучно. «Черт знает как мне не везет. Теперь этот грозит снять. Ну и пусть снимают, подумаешь, какая радость – самоходка». Но от одной только мысли, что его еще могут снять и отправить в резерв, Малешкину стало опять больно и обидно.

Не заметили, как танки вошли в село. И оказалось, все было напрасно: и атака, и стрельба, и ругань комбата. Немцы отошли еще на рассвете.

В бой вступили внезапно, с ходу за село Антополь-Боярка. Село раскинулось на снегу серым огромным треугольником.

Полк двигался походной колонной, и когда колонна вышла из леса, боевое охранение уже скрылось в селе за крайними хатами. Раздался треск, как будто переломили сухую палку. И в центре треугольника заклубился смолистый дым. Взлетела красная ракета, и танки стали стремительно разворачиваться.

Саня, в сущности, плохо понимал, что происходит. Комбат приказал не вырываться вперед, и двигаться за танками не ближе, чем в ста метрах. Щербак же повис на хвосте впереди идущей машины. Тридцатьчетверка шла зигзагами, стреляя на ходу. За ней так же зигзагами вел самоходку Щербак. Саня не видел поля боя: мешала тридцатьчетверка. Саня приказал Щербаку отстать или свернуть в сторону. Щербак, не ответив, продолжал плестись за танком.

– Сворачивай! Что же ты делаешь? – кричал Малешкин.

– Сворачивай, гад, мне стрелять нельзя! – заревел наводчик.

Щербак оглянулся, кивнул головой и еще ближе прижался к танку. Саня понял, что водитель боится и из страха прячется за броню впереди идущей машины.

– Спокойно, ребята. Спокойно… Все будет в порядке, – сказал Малешкин, больше успокаивая себя, нежели ребят.

Суматошно закричали солдаты-десантники. Саня метнулся к люку. Автоматчики скатывались с машин. Маленький Громыхало, как слепой, метался с одной стороны на другую, потом лег ничком между ящиками и закрыл голову руками. Перед самоходкой на одной гусенице вертелся танк. Механик-водитель пытался вывалиться из люка, но за что-то зацепился, повис и тоже вертелся вместе с машиной и дико кричал: «А-а-а-а-а!…» Из башни вырвался острый язык огня, окаймленный черной бахромой, и танк заволокло густым смолистым дымом. Ветер подхватил дым и темным лохматым облаком потащил по снегу в село.

«Что же я стою? Сейчас и нас так же… – мелькнуло в голове Малешкина. – Надо двигаться…»

– Вперед, Щербак!

Щербак повернулся к Малешкину. Саня не узнал своего водителя. У него в эту минуту лицо было без кровинки, словно высеченное из белого камня.

– Вперед, Гриша! Вперед, милый! Нельзя стоять! – с отчаянностью упрашивал Саня.