Последний довод королей - Джо Аберкромби

— Да! — Его радостный смех пробивался сквозь грохот бури. — Я сильнее, чем Иувин! Я могущественнее самого Эуса!

Можно ли считать это возмездием? И много ли еще надо разрушить, чтобы почувствовать удовлетворение? Ферро подумала о том, сколько людей пряталось в рухнувших домах. Мерцание Семени усилилось, дошло до ее плеча, до шеи, а потом поглотило ее.

Все стало стихать.

Вдали разрушение продолжалось, но его звуки доносились приглушенно, как сквозь толщу воды. Рука Ферро была необычайно холодной, окоченела до плеча. Ферро смотрела на Байяза — он улыбался, воздев руки. Ветер окружил их стеной бесконечного движения.

Но внутри этой стены появились фигуры.

Они становились явственнее по мере того, как внешний мир терял четкость. Они собрались вдоль самого крайнего круга. Тени. Духи. Целая голодная толпа.

— Ферро… — послышались их шепчущие голоса.

В саду внезапно разразилась буря. Она налетела неожиданно, еще стремительнее, чем бури на Высокогорье. Свет померк, какой-то хлам начал падать с неба. Ищейка не знал, откуда все это сыпалось, да и не интересовался. У него были дела поважнее.

Они втащили раненых в высокие двери. Люди стонали, сыпали проклятьями или, что хуже всего, молчали. Пару бойцов пришлось оставить снаружи — они уже вернулись в грязь. Что толку тратить силы на тех, кому ничем не поможешь.

Логен держал Молчуна под мышки, а Ищейка за ноги. Его лицо было белым как мел, не считая красной крови на губах. Достаточно было взглянуть в это лицо, чтобы понять: дело плохо. Но он не жаловался, нет. Только не Хардинг Молчун. Ищейка не поверил бы, что Молчун может жаловаться.

Они положили его на пол в сумраке за дверью. Ищейка слышал, как обломки стучат по стеклам, ударяются о землю, бьют по крыше. Внесли остальных — сломанные руки, сломанные ноги или того хуже. За ними вошел Трясучка, одной рукой сжимая окровавленную секиру. Его вторая рука, обычно держащая щит, болталась.

Ищейка никогда не видел таких коридоров. Пол был выложен зеленым и белым камнем, гладко отполирован и блестел, как стекло. На стенах висели большие картины. Потолок украшали цветы и листья, вырезанные столь искусно, что они выглядели как настоящие, хотя были сделаны из золота и поблескивали в тусклом свете, пробивавшемся в окна.

Воины склонялись к раненым товарищам, давали им воды, утешали, перевязывали или накладывали шины. Логен и Трясучка просто стояли, поглядывая друг на друга без ненависти, но и без уважения. Ищейка не вполне понимал, что это значило, и не озабочивался этим.

— О чем ты думаешь? — резко спросил он. — Хочешь свалить отсюда в одиночку? Но ты вроде как наш вождь, забыл? Жалкая попытка!

Логен только оглянулся, блеснув глазами в сумраке.

— Надо помочь Ферро, — пробормотал он скорее самому себе. — И Джезалю.

Ищейка уставился на него.

— Помочь кому? Здесь настоящие люди, которым нужна помощь.

— Я не умею лечить раны.

— Ты умеешь только их наносить. Ну, давай, Девять Смертей, если тебе так надо. Ноги в руки, вали отсюда.

Ищейка видел, что лицо Логена исказилось, когда он услышал свое прозвище. Девятипалый отступил, прижимая одну руку к телу, а другой крепко стиснув рукоять меча. Затем повернулся и, прихрамывая, пошел по блестящему коридору.

— Болит, — произнес Молчун, когда Ищейка присел рядом с ним.

— Где?

Молчун улыбнулся окровавленными губами.

— Везде.

— Что ж…

Ищейка задрал его рубаху. Одна сторона груди Молчуна была вдавлена, огромный сине-черный синяк расплывался по ней, как смоляное пятно. Трудно было поверить, что человек с такой раной способен дышать.

— Ну… — пробормотал он, не зная, с чего начать.

— Думаю… со мной покончено.

— От этого? — Ищейка попытался усмехнуться, но получилось плохо. — Просто царапина.

— Царапина?

Молчун попробовал поднять голову, сморщился и упал на спину, учащенно дыша. Он уставился вверх, широко раскрыв глаза.

— Чертовски нарядный потолок.

Ищейка нервно кивнул.

— Ага. Согласен.

— Я должен был уйти в грязь, сражаясь с Девятипалым… давно еще. Все, что было потом — подарок. Но я рад этому, Ищейка. Я всегда любил… поболтать с тобой.

Он закрыл глаза, и его дыхание остановилось. Он никогда не говорил много, Хардинг Молчун. Он этим славился. Теперь он замолчал навсегда. За что он умер? Сражался вдали от дома, без цели, без смысла, без всякой пользы. Зазря. Но Ищейка видел много таких, кто вернулся в грязь, и никогда ничего хорошего в этом не было. Он глубоко вздохнул и уставился в пол.

Единственная лампа отбрасывала пляшущие тени на ветхий коридор, они скользили по грубому камню и отваливающейся штукатурке. Этот свет превращал наемников в зловещие неясные фигуры, а лица Коски и Арди делал похожими на маски. Темнота густела под тяжелой каменной кладкой арочного проема и клубилась вокруг двери — очень старой, облезлой и сучковатой, усеянной черными железными заклепками.

— Вспомнили что-то забавное, наставник?

— Я стоял здесь, — пробормотал Глокта. — На этом самом месте. С Зильбером.

Он протянул руку и потрогал металлическую ручку кончиками пальцев.

— Положил руку на дверь… и прошел мимо.

«Опять ирония судьбы. Ответы, которые мы ищем так долго и так далеко, часто лежат прямо под рукой».

Озноб пробежал по искривленному позвоночнику, когда он наклонился к двери. Изнутри шел какой-то звук — приглушенное бормотание на непонятном языке.

«Адепт демонов призывает обитателей бездны».

Он облизнул губы. Вид растерзанных останков верховного судьи всплыл у в памяти.

«Было бы опрометчиво просто ворваться туда, как бы сильно мы ни жаждали узнать ответы на наши вопросы. Весьма опрометчиво…»

— Наставник Гойл, вы привели нас сюда, так не будете ли любезны пойти вперед?

Гойл что-то прошипел через кляп, и его выпученные глаза почти вылезли из орбит.

Коска одной рукой взял наставника Адуи за воротник, а другой сжал железную ручку двери. Он резко распахнул дверь и хорошенько двинул сапогом под зад Гойлу. Тот влетел внутрь, нечленораздельно вопя сквозь кляп. Металлический щелчок спущенной тетивы донесся из-за двери вместе с пением, звучавшим теперь громче и отчетливее.

«Что бы сказал полковник Глокта? Вперед, к победе, ребята!»

Глокта прошел в дверь, перетащив больную ногу через порог, и с удивлением огляделся. Он увидел большую круглую комнату с куполобразным потолком и детально выписанную фреску на тонувших во мраке стенах.

«Неприятно знакомая картина».