Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

Он испуганно кивнул.

«Что же спросить? – растерялась Фаина. – Реален ли он или нет? Ясное дело, что реален».

– Ты учился в школе напротив?

– У… учился, – начал заикаться мальчик. – Вы вели у меня историю. Вы что, забыли?

– Я задаю вопросы!

– Хорошо-хорошо!

Она поставила его на землю, почувствовав тяжесть и тепло внизу своего огромного живота.

– Сколько ты проучился у нас?

– Совсем немного. Может быть, месяц или даже меньше.

– Почему тебя перевели?

– Родители… Они сказали, что здесь немецкий лучше. И здесь у них много знакомых. Может, отпустите мой воротник, Фаина Рудольфовна, а то мне шею жмёт. Обещаю, что не убегу.

«Ага, только, как всегда, растворишься в воздухе». – Она нехотя разжала пальцы.

– Скажи теперь, ты был в нашей школе на осенних каникулах? Заходил в актовый зал?

– Я… я приходил как-то в школу забрать документы и нигде не мог найти секретаршу…

– Секретаря. Правильно говорить: сек-ре-та-ря! Ты заглядывал в зал, полный учительниц? Отвечай!

– Да… кажется, заглядывал.

«Отлично. С каждой минутой я становлюсь всё более психически здоровой».

Она внимательно рассмотрела лицо мальчика – и с чего она взяла, что он на неё похож? Да, у неё иногда бывают такие же изумрудные глаза, после того как она поплачет. Незаметно для себя Фаина снова сжала воротник на его курточке.

– Когда тебя забрали из школы?

– В тот день, когда вас толкнули старшеклассники. Вы, наверное, забыли, я заходил к вам…

Фаина вспыхнула:

– Поверь мне, я прекрасно помню, что ты заходил! Я не сумасшедшая!

– Я не говорил, что вы… ну…

– Молчи! Прошу тебя! Ни о чём со мной не говори! Последний вопрос. Отвечай не думая. Понял?!

Кеша грустно кивнул.

– Почему дети смеялись в тот день, когда ты пришёл на мой первый урок?

Парнишка растерялся:

– Почему? Может быть, потому, что за моей спиной стояла клетка с попугаем, которого тоже звали Кеша. Может быть, они над этим смеялись? Честно сказать, я не знаю.

– Молодец. Пять. – Она разгладила воротник ладонью. – Ещё вопрос.

– Вы же сказали «последний»! – заныл Кеша.

– Теперь точно. Ты, случайно…

Фаина растерянно посмотрела по сторонам.

– Ты не мой родственник? Ну, какой-нибудь там троюродный племянник…

Мальчик раскрыл рот.

– Ладно. Молчи. Можешь не отвечать. Вопросов больше не будет. Только объясни мне, какого рожна ты компостировал мой мозг этой ерундой о пророчествах? И зачем заставил думать, будто ты мой будущий сын?

– Я не… я… Вы… – Кажется, мальчик вконец растерялся. Фаина засомневалась, не сболтнула ли она лишнего.

Она на шаг отошла от него, чтобы к нему вернулся дар речи.

– Я не виноват… Никогда я не говорил, что я ваш будущий сын… – Его глаза стали большими, как юбилейные монеты.

Фаина начала нервно грызть ноготь на большом пальце.

– Забыли про это. Что насчёт пророчеств? Кто тебя надоумил?

Кеша огляделся и зашептал:

– Мы с сестрой дома играли в такую игру. Предсказывали события, и они либо сбывались, либо нет. У меня они почти всегда сбываются…

– Почти всегда… – передразнила его Фаина Рудольфовна. – Не нужно играть в такие игры в школе! Откуда ты знаешь, что ждёт меня или тебя в будущем? Этого никто не знает…

Тут лицо мальчика сделалось напряжённым, и он прошептал:

– Простите меня, но я знаю, что вас ждёт. Вы родите сегодня…

Фаина сдержалась, чтобы не отвесить ему оплеуху. «Ну не изверг ли?! Только что сказала ему, чтобы он прекратил такие игры!»

Она уже наставила на него указательный палец, как вдруг увидела, что Кеша смотрит куда-то вниз. Дети у неё за спиной тоже странно поутихли.

Фаина Рудольфовна осторожно опустила глаза и с удивлением обнаружила, что брюки у неё мокрые, а ещё через мгновение осознала, что это отошли воды.

В тот же миг резкая, ни на что не похожая боль скрутила ей живот, и она, охнув, опёрлась на стену.

– Так быстро? Сбывается так быстро? – пролепетал испуганный паренёк.

Она, тяжело дыша, схватила его.

– Беги в школу, как можешь скорее, и скажи… Ох! Скажи, чтобы вызывали скорую.

Он кивнул и рванул так, что снег полетел в разные стороны из-под его подошв.

Фаина, скрючившись, поковыляла следом, подумав о том, что ей попался нужный мальчик.

Илья Кротов

В школьной рекреации стояло старое пианино. Цвет – шоколадный, педали – две.

Жизнь пианино медленно приближалась к концу.

Ни один из его родственников, будь то изящный «Чиппендейл» или сверкающий «Пегас», не пережил того разнообразия применений, какие выпали «Красному Октябрю». В раю музыкальных инструментов ему будет что рассказать домре и контрабасу.

Например, по утрам на инструменте играли «Собачий вальс», по вечерам – Баха и Моцарта. Ничто, однако, не исполняли так часто, как импровизации: бессмысленные и беспощадные.

Сидя на пианино, ели мороженое и сосиски в тесте. На лакированную, когда-то гладкую поверхность проливали сок и лимонад. По ней царапали гвоздем и монеткой, в нее тыкали ручкой, на заднюю стенку прилепляли жвачку. С высоты пианино на спор делали сальто, в него тысячи раз врезались комки детских тел, состоящие из визга, восторга и безумства.

Пятнадцатого сентября 2002 года в него врезался Сережа Зойтберг, весящий в свои четырнадцать девяносто