Москва. Путь к империи - Александр Торопцев

5 июня в Грановитой палате состоялся диспут о вере и религии. Строго говоря, никакого диспута в тот день не было и быть не могло. Раскольники и сторонники Никона договориться между собой не смогут никогда. Софья этого не понимала. Ее не интересовали проблемы раскольников. Ее интересовала проблема власти.

Она попыталась навязать свою волю собравшимся, но Никита Пустосвят ловко увернулся от ее вопроса: «Зачем они (раскольники) так дерзко и нагло пришли во дворец?» — и стал спорить с патриархом и архиепископом Холмогорским Афанасием, с которым в конце концов он чуть не подрался. Стрельцы были на месте. Затем Никита, не обращая внимания на резкие внушения Софьи, грубо отозвался о Семене Полоцком, учителе детей Алексея Михайловича. Правительница и в этот раз резко осадила его. Пустосвят, упорно продолжая свое дело, сказал, что еретик Никон поколебал душу царя Алексея Михайловича.

Тут уж Софья (она твердо стояла на позициях официальной, признанной в мире Православной церкви) совсем разгорячилась, всплакнула от нахлынувших чувств и ляпнула, не подумав: «Нам нужно оставить царство и отправиться к христианским королям!»

Из толпы раскольников раздался злорадно-довольный голос: «Вам, государыня, давно пора в монастырь. Полно царство мутить. Для нас двух царей достаточно, были бы они здоровы да крепки умом. А без вас в государстве пусто не будет!»

Правительница готова была разрыдаться, но бояре и выборные стрельцы горой встали на защиту Софьи, окружили ее, суровым мужским словом успокоили, уговорили занять свое место. Диспут не получился.

В последующие дни Софья — надо отдать ей должное! — обласкала выборных стрельцов, угостила их медом да винами из царских погребов, обещала награды, увеличение жалованья. Стрельцы поняли ее с полуслова и твердо сказали: «Мы против старой веры. Это дело церковное, нас не касаемое. Государыню в обиду не дадим».

А за сим начались казни раскольников. Удар по ним нанесли страшный. Многие раскольники убегали либо на север, в Сибирь, либо на запад, покидали Россию.

А во второй половине лета 1682 года Софья почувствовала серьезную опасность со стороны князя Хованского. По Москве ходили упорные слухи о том, что «потомок Гедимина» настраивает стрельцов на еще более решительные действия: на мятеж против бояр. Первым забеспокоился осторожный Иван Милославский: он выехал из Москвы и кочевал по своим подмосковным имениям, нигде не оставаясь подолгу, никому не говоря, где он будет завтра утром.

Стрельцам тоже мирно не жилось. Азарт борьбы у них уже поиссяк. Его нужно было постоянно поддерживать. Но чем? Почти все стрельцы имели в Москве семьи. Это обстоятельство накладывало отпечаток на все дела, на моральный дух стрельцов. В домашней обстановке человек меняется — это не воинский лагерь, не казарма. Люди Хованского, понимая, что для крупного взрыва злости нужна столь же мощная идеологическая подготовка, говорили воинам о готовящемся в Кремле плане уничтожения стрельцов.

В Кремле тоже было неспокойно. Сюда Бог весть откуда (может быть, от тех же людей Хованского) поступали тревожные сведения о намерении стрельцов взбунтоваться.

В конце августа Софья вместе со всем царским семейством переехала в село Коломенское. Стрельцы с испугу прислали к Софье людей, которые убедительно уверяли царевну в своей преданности. Но царевна была начеку. Уверения уверениями, а поведение Хованского, начальника над всем стрелецким войском, любимца стрельцов, ей не нравилось. Он приехал в Коломенское, сообщил, видимо, надеясь напугать царскую семью, о подготовке в Новгороде войска для похода на Москву. Софья потребовала пригласить в Коломенское Стремянной полк. Хованский этого не сделал. Она повторила еще несколько раз свое повеление, прежде чем князь выполнил его. Он явно что-то замышлял.

Правительница решила действовать на опережение. Она заманила его вместе с сыновьями в ловушку, Хованских схватили бояре, предъявили им какие-то обвинения, быстренько казнили. Только младший сын Хованского Иван случайно вырвался из ловушки, помчался в Москву, поднял стрельцов. Софья в это время была уже в Троицком монастыре.

Князь Василий Васильевич Голицын, не теряя ни минуты, организовал работы по укреплению монастыря, призвал на помощь специалистов военного дела из Немецкой слободы. Стрельцы, увидев, как слаженно работают люди в Троицком монастыре, испугались, прислали к царевне выборных людей вместе с плахой и топором: руби наши головы, Софья Алексеевна! Правительница не стала на этот раз увлекаться наказаниями, она предъявила стрельцам выполнимые требования, и они согласились на них.

Опытный военачальник и государственный деятель мог бы без особого труда определить, что стрельцы после всего случившегося с ними с мая по сентябрь 1682 года уже не представляют собой серьезной военной силы. Испачкав руки в крови соотечественников, погрязнув в дворцовых интригах, они, гордые и чванливые, серьезного врага давненько уже не видели, а моральный надрыв превратил их в эдаких дряхлых спесивых стариков.

Стрельцы обещали не преследовать раскольников, в дела государственные не лезть, в том числе не доискиваться причин казни Хованского. Через несколько дней они даже принесли Софье челобитную, в которой просили… сломать столб со списком возле лобного места — свидетеля их «подвигов».

Можно себе представить, как смеялись москвичи над стрельцами! После такого морального потрясения стрелецкое войско можно было спокойно расформировывать и отправлять по домам, в семьи.

В 1683 году Софья издала указ, в котором запрещалось под страхом смерти хвалить события 1682 года. Для полной безопасности ей нужно было издать указ о памяти, категорически запрещающий вспоминать и думать об этих страшных событиях.

Правление Софьи

О необходимости коренных преобразований в России догадывался еще Борис Годунов. Но со времени его правления прошел почти век, а воз, как говорится, был и поныне там. В конце царствования Алексея Михайловича даже сам Тишайший понял, что, находясь по соседству с быстро развивающимися странами Запада, жить по старинке, в старорусской системе духовных, моральных, материальных, социальных ценностей несолидно, невыгодно, опасно.

Федор Алексеевич попытался изменить внутреннюю политику. Созывая выборных людей на соборы, он слушал голос родной земли, давал возможность своим подданным высказывать предложения о необходимых преобразованиях жизни в государстве. Но, к великому сожалению, Федор Алексеевич жил и правил очень мало, и его сестра Софья Алексеевна не поняла историческую суть этих соборов, правительница проигнорировала опыт брата, положившись сначала на силу вооруженного и обученного воевать мужичья, а затем — на Василия Васильевича Голицына, человека увлеченного, эрудированного, опытного, прогрессивного, но безвольного, а потому для вершения государственных дел непригодного.

Он родился в 1643 году, занимал высокие посты еще при Алексее Михайловиче, а в царствование Федора Алексеевича принимал участие в Чигиринских походах.

В его великолепном доме «находились разные астрономические снаряды, прекрасные гравюры, портреты русских и иностранных государей, зеркала в черепаховых рамах, географические карты, статуи, резная мебель, стулья, обитые золотыми кожами, кресла, обитые бархатом, часы боевые и столовые, шкатулки со множеством выдвижных ящиков, чернильницы янтарные… Книги латинские, польские и немецкие, сочинения, относящиеся к государственным наукам, богословию, церковной истории, драматургии, ветеринарному искусству, географии и пр., «Рукопись Юрия Сербинина». Нет сомнения, что это было одно из сочинений Крижанича, проектировавшего за несколько лет до царствования Петра целую систему реформ и отличавшегося громадною ученостью, начитанностью и необычайным знакомством с учреждением и бытом Западной Европы»[267].

Иностранцы, знакомые с Голицыным, были чрезвычайно высокого мнения о нем. Но то ли он сделал неверный выбор, поставив на Софью, у которой, надо признаться, не хватило ни сил, ни воли, ни ума начать серьезные преобразования, то ли были у него какие-то личные мотивы… Но во время правления дочери Алексея Михайловича Россия продолжала топтаться на месте.

Обвинять в этом начальника Посольского приказа нельзя. Он честно исполнял свои обязанности, он делал все, чтобы стабилизировать положение в стране и укрепить положение Софьи в Кремле. Василию Васильевичу Голицыну просто не повезло. Такие люди нужны были Петру. Но жизнь поставила его рядом с Софьей, и отказаться от Посольского приказа, от Софьи в конце концов этот глубоко порядочный человек не мог.

Следует напомнить, что, находясь «в близкой связи с царевной Софьею» еще во времена Федора Алексеевича, Василий Голицын в событиях 15–16 мая не участвовал, хотя сразу же, как только царевна взяла бразды правления страной, он занял один из важнейших постов.