История Петербурга в преданиях и легендах - Наум Синдаловский

Когда на экраны страны вышел двухсерийный фильм «Русское чудо», это совпало с перебоями в хлебной торговле. Появились очереди. В ожидании привоза чёрного хлеба ленинградцы любовались новинкой советской кондитерской промышленности – гороховыми батончиками, выставленными во всех витринах города. Никаким спросом батончики не пользовались. Их не покупали. У некоторых витрин появились бумажки: «Русское чудо. 3-я серия».

Вызывали беспокойство партийных идеологов автобусные и пароходные экскурсии по городу, которые в силу своей специфики были сравнительно бесконтрольны. Хотя вроде бы меры принимались. Например, когда экскурсионные пароходики с иностранцами проплывали мимо знаменитой тюрьмы «Кресты», экскурсоводы обязаны были сообщать жадным до информации туристам, что «слева по борту Картонажная фабрика». Однажды эти объявления, усиленные микрофонами, услышали тюремные сидельцы. Раздался протяжный свист. Так продолжалось каждый раз, как только экскурсионный пароход появлялся из-под Литейного моста. Пришло новое указание: «после упоминания о приезде Ленина на Финляндский вокзал делать длительную паузу», пока пароход не проплывет мимо сурового тёмного здания тюрьмы. Приезжие экскурсанты оглядывались по сторонам и ничего не понимали. И только ленинградцы хорошо знали цену этой паузы.

В семидесятых годах у Дворцового моста стоял широко известный в Ленинграде плавучий ресторан. Затем он исчез. Исчез как-то незаметно. Об этом остались две легенды. По одной из них, ресторан затонул во время какого-то большого корпоративного праздника, устроенного на нём. Затонул, разумеется, со всеми перепившимися посетителями, поварами, матросами и официантами. Водолазы во время подъёмных работ, к немалому восхищению праздной публики, собравшейся на берегу, возвращались на поверхность с авоськами коньяка и шампанского.

Другая, сентиментальная, в полном соответствии с традициями социалистического реализма легенда рассказывает о простом советском человеке, который, гуляя однажды по набережной Невы, решил зайти в ресторан. В ресторан его не пустили и даже довольно грубо обошлись с ним, и он, оскорблённый в лучших своих чувствах, бросился в ближайший райком партии. Справедливость восторжествовала. К плавучке «подошли милицейские катера и буксиры, ресторан вместе с посетителями и администрацией вывели в залив, оттащили к Лахте, вышвырнули на мелководье, заставив несчастных по пояс в воде брести к топкому берегу». Наутро явился ОБХСС и устроил грандиозную проверку. Вся администрация, как один человек, села. Простым советским человеком, как вы уже догадались, был Григорий Васильевич Романов.

К шестидесятилетию Октябрьской революции, не без участия Григория Васильевича, было решено произвести капитальный ремонт крейсера «Аврора». Крейсер отбуксировали на судостроительный завод имени Жданова и подвергли капитальному ремонту, включая полную замену множества механизмов и деталей корпуса. В газетах всерьёз обсуждался вопрос: что получится в результате ремонта – крейсер революции или его двойник, новодел, не представляющий никакой исторической ценности. Отсутствовала «Аврора» на Неве сравнительно недолго, а когда вновь стала на «вечную стоянку», то разговоры постепенно затихли. Забыли и то, что «Авроры» какое-то время на Неве не было, и в Ленинграде родилась легенда, скорее всего, порождённая газетными толками. Будто бы во время ремонта крейсера на Неве стояла его точная копия, сделанная из дерева и картона. Не может «город трёх революций» оставаться без «Авроры» даже на короткое время, говорили ленинградцы, терпеливо выстаивая в длинных продовольственных очередях и на остановках общественного транспорта.

Впрочем, версия о подмене «Авроры» родилась не на пустом месте. Она покоится на более ранней легенде о замене одного корабля на другой в давние 1920-е годы, когда идея превращения крейсера «Аврора» в символ революции только зарождалась в недрах идеологического отдела ЦК ВКП (б). Будто бы уже тогда её подменили однотипным крейсером «Диана», построенным одновременно с «Авророй» на Адмиралтейских верфях. Объяснялось это тем, что «Диана» находилась в гораздо лучшем техническом состоянии. В 1922 году крейсер продали Германии, на металлолом. Так вот, согласно легенде, в Германию под именем «Дианы» отправили потрёпанную службой на флоте «Аврору», а её легендарное имя присвоили «Диане». С участников этой совершенно секретной операции, как водится, взяли строжайшие подписки о неразглашении государственной тайны. Так что легенда о временной, декоративной «Авроре» 1980-х годов имела право на существование.

Напомним, что крейсер «Аврора» был спущен на воду со стапелей Адмиралтейского завода в 1903 году. По мистическому совпадению, это произошло в том же году, когда Лениным была создана партия большевиков. Но образ «Авроры» как общепризнанного символа революции, окончательно сложился только в 1948 году. 17 ноября того года она встала на «вечный якорь» у причальной стенки Большой Невки. Рассказывали, что, когда распространился слух, что на заводе во время ремонта крейсера начали срезать старую броню, готовя её на переплавку, многие ленинградцы правдами и неправдами проникали на секретную заводскую территорию, отыскивали кусочки революционного металла подлинной «Авроры» и уносили их в качестве сувениров.

Через некоторое время в Ленинграде раздался знаменитый «второй залп» «Авроры». В то время в Ленинграде было всего три «толстых» журнала, и все они носили символические названия. Ленинградцы объединили их в ироническое ритмическое присловье: На «Неве» стоит «Аврора», и над ней горит «Звезда». «Нева» и «Звезда» были «взрослыми» журналами, а «Аврора» – молодёжным. Непредсказуемой и насмешливой судьбе было угодно, чтобы «залп „Авроры“» прогремел именно в молодежном журнале и ни когда-нибудь, а в дни празднования 75-летия «верного ленинца» Л.И. Брежнева. В 12-м номере за 1981 год был напечатан монолог-юмореска ленинградского писателя Виктора Голявкина «Юбилейная речь». К Брежневу он не имел никакого отношения. И тем не менее… Монолог начинался традиционной, довольно монотонной речью лирического героя: «Трудно представить себе, что этот чудесный писатель жив. Не верится, что он ходит по улицам вместе с нами. Кажется, будто он умер. Ведь он написал столько книг!». Ничто не сулило неожиданностей. Если бы в почти уже готовый номер не пришлось поместить портрет Л.И. Брежнева. Портрет вождя, как и положено, занял первую страницу номера, ставшего по этому случаю юбилейным, а «Юбилейная речь» Голявкина, по злому умыслу фортуны, оказалась на 75-й странице.

Разразился скандал: «На 75-й странице к 75-летию Брежнева „Юбилейная речь“ против него!». «Голос Америки» заявил, что «это акция КГБ против Брежнева, на место которого метит Романов». Журнал срочно изымали из киосков «Союзпечати». Вольнодумцы собирались на кухнях и поздравляли друг друга. Редакционно-редакторский курьёз превратился в героическую легенду. Но главного редактора «Авроры» не трогали. Будто бы так решил Романов. Мотивы тех или иных решений Григория Васильевича никогда не обсуждались. «Так решил – и баста. Можно предположить, что Романов… Но лучше не надо».

В скандальной мифологии эпохи застоя особое место занимают нашумевшие легенды о роскошной свадьбе дочери Григория Васильевича, устроенной им будто бы в Таврическом дворце, среди великолепных интерьеров блестящего екатерининского фаворита. Мало того, для свадебного стола хозяин Ленинграда будто бы приказал взять из Эрмитажа царский парадный сервиз на сто сорок четыре персоны.

Среди сотрудников Эрмитажа до сих пор бытует забавное предание о том, как происходила эта экспроприация. Передаем её в сокращённом изложении художественно оформленной версии Михаила Веллера. На неожиданный звонок из Смольного директор Эрмитажа Борис Борисович Пиотровский будто бы решительно заявил: «Только через мой труп». Но когда услышал в ответ, что это не является серьезным препятствием, сказался больным и отправился домой. Через короткое время подъехала машина, из которой вышли решительные мальчики в одинаковых костюмах и в сопровождении испуганного заместителя Пиотровского направились за сервизом. Восстал против такого партийного хамства только один человек. Им оказался научный сотрудник Эрмитажа Тарасюк. Он надел на себя металлические средневековые доспехи и, размахивая всамделишным музейным мечом, «грохоча стальными сапогами и позванивая звездчатыми шпорами», двинулся на широкоплечих сотрудников обкома КПСС. Похолодевшие от ужаса экспроприаторы бросились было бежать, но тут случилось непредвиденное.

К полуночи в эрмитажные залы выпускают сторожевых собак. С лаем и воем они бросились на железного рыцаря и вцепились в неприкрытый спасительными доспехами зад несчастного Тарасюка. Оказывается, доспехи, взятые второпях Тарасюком, предназначались для верховой езды, и зад, соответственно, должен был оставаться свободным от металла. Этого научный сотрудник Эрмитажа, один из авторитетнейших ленинградских специалистов по оружию, в спешке не учел. К счастью, успели подбежать собаководы, и Тарасюк был спасен. Однако из Эрмитажа его уволили, и над его бедной головой «засиял нимб мученика-диссидента». Драгоценный сервиз со всеми предосторожностями, приличествующими случаю, был якобы доставлен в Таврический дворец.