Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин

письма являются уникальным источником для реконструкции его взглядов по китайскому вопросу. «В этих письмах, по сути дела, была уже сформулирована общая концепция нового этапа китайского революционного процесса. Сталин охарактеризовал его как этап, носящий по-прежнему буржуазный характер, согласившись признать только частичное поражение революции»[1491]. Он шаг за шагом сдвигался влево, перенимая установки оппозиции, которая в конце июня выставила требование немедленного ухода КПК из Гоминьдана и выдвижения лозунга рабочих, крестьянских и солдатских Советов[1492]. Хотя этот процесс сопровождался зубодробительными обвинениями в адрес Зиновьева и Троцкого (последнего генсек собирался отправить в Японию — пока еще полпредом[1493]), верные генеральной линии партийцы все меньше понимали, в чем же состоит различие между линией большинства и оппозицией.

Генсек до последнего держался за идею раскола Гоминьдана, хотя и признавал серьезную угрозу того, что его левое крыло, базировавшееся в Ухане и продолжавшее сотрудничать с коммунистами, подчинится требованиям из ставки Чан Кайши, находившейся в Нанкине, и это будет равнозначно контрреволюционному перевороту. «Нужно всемерно настаивать на неподчинении Уханя Нанкину, пока есть возможность настаивать… Уверяю, что стоит из-за этого отдать Уханю лишних 3–5 миллионов, лишь бы иметь заручку, что Ухань не сдается на милость Нанкину и деньги не пропадут даром»[1494]. Когда писались эти строки, судьба уханьских коммунистов уже была предрешена — Национальное правительство пошло на союз с Чан Кайши, что было оформлено соглашением 15 июля 1927 года. Вопрос о сотрудничестве КПК и Гоминьдана тем самым был снят с повестки дня.

Финансовые субсидии и поставки оружия давно уже стали одним из главных рычагов продвижения вперед мировой пролетарской революции даже в отсталых странах, где пролетариат (как и в России 1917 года) не составлял большинства населения. Коминтерн в данном случае выступал лишь посредником и передатчиком, не имея в своем распоряжении серьезных материальных ресурсов. В своих письмах, адресованных Молотову и Бухарину, Сталин готовил почву для того, чтобы возложить всю ответственность за очередное поражение на уханьское правительство и лидеров КПК, отведя удар от себя и своей группы в руководстве ВКП(б).

Досталось только советникам, работавшим в Китае: Бородина, якобы проспавшего предательство Чан Кайши, сменил Ломинадзе, которого многие в тот момент считали любимчиком вождя[1495]. При этом генсек по-прежнему настаивал на продолжении работы КПК «на периферии», т. е. в местных организациях Гоминьдана[1496]. Вскоре, получив новые материалы о китайских событиях, он признал нереалистичность такой перспективы: компартии придется пройти ту же полосу испытаний, что и большевикам в период между революциями 1905 и 1917 годов — «подполье, аресты, избиения, расстрелы, измены в своей среде, провокации».

Сталин выражал сомнения в том, что нынешнее руководство КПК сможет пережить этот период, поскольку оно до сих пор не приучено к «железной дисциплине» большевистского типа. Кроме того, «в ЦК нет ни одной марксистской головы, способной понять подоплеку (социальную подоплеку) происходящих событий». При этом генсек сохранял коминтерновскую логику взаимоотношений центра и национальных секций, предлагая отправить в Китай новую группу советников, которые станут своего рода чрезвычайными комиссарами во всех структурах партийного аппарата. «Эти „няньки“ необходимы на данной стадии ввиду слабости, бесформенности, политической аморфности и неквалифицированности нынешнего ЦК. ЦК будет учиться у партсоветников. Партсоветники будут восполнять громадные недочеты ЦК КПК и его областных верхушек. Они же послужат (пока что) гвоздями, скрепляющими нынешний конгломерат в партию»[1497]. В этих словах слышны отзвуки Гражданской войны, выигранной большевиками, именно таким образом насаждалась советская власть на национальных окраинах огромной страны, именно по такой логике действовал Наркомат по делам национальностей, который в то время возглавлял сам Сталин.

Он так и не смог решить задачу, казавшуюся неразрешимой: самому заниматься вопросами китайской революции, неизбежно продвигаясь «от поражения к поражению», или предоставить эту неблагодарную работу другим, что тоже грозило потерей авторитета и влияния. Летом 1927 года «китайская политика оставалась самым большим источником беспокойства для Сталина… Коминтерн дал разрешение на проведение в Китае ряда вооруженных выступлений, которые в дальнейшем были названы „восстаниями осенней жатвы“. Троцкий критиковал Сталина за то, что тот полагал, будто китайская буржуазия способна встать во главе революции, в то время как та замышляла контрреволюцию»[1498]. И вся эта неразбериха усугублялась волюнтаристскими лозунгами вроде курса на образование в стране рабоче-крестьянских Советов.

По возвращении из отпуска в Москву Сталин разъяснял своему эмиссару, что призыв к образованию Советов и агитация за них — не одно и то же. «Вы не поняли директиву. Мы не предлагали создание советов, мы говорили лишь о пропаганде идеи советов. Наш практический лозунг состоит в воссоздании революционного Гоминьдана вместе с коммунистами и организации надежной армии вокруг такого Гоминьдана»[1499]. Под подобной интерпретацией советских лозунгов мог бы подписаться и Троцкий, хотя она и в таком виде не соответствовала реальному соотношению сил в революционном Китае. Ввиду отсутствия общепризнанной центральной власти в стране следовало устраивать попытки вооруженного захвата власти в крупных городах, превращая их в «советские районы». В целях конспирации и для личной подстраховки Сталин предпочел не проводить данную линию через Политбюро, а давать устные инструкции доверенным лицам, главным из которых осенью 1927 года стал Ломинадзе. Через него китайские коммунисты получили явно запоздавшее распоряжение о выходе из Гоминьдана. Революция, начавшаяся в стране еще в 1912 году и стоившая китайскому народу огромных жертв, закончилась.

6.7. Сталин и Бухарин — вместе или порознь?

Первые искры непонимания внутри «дуумвирата» пришлись на рубеж 1927–1928 годов и были связаны с очевидными провалами китайской политики Коминтерна. Бухарин почувствовал, что его партнер все более активно вмешивается в сферу деятельности международной организации коммунистов, в которой он сам начинал чувствовать себя хозяином. Без его участия эмиссары Сталина в дни работы Пятнадцатого съезда ВКП(б) устроили в китайском Кантоне вооруженное выступление. Фактически это была первая попытка реализовать на практике установку на переход к советскому этапу революции, которую сталинское большинство перехватило у оппозиционеров. Социал-демократическая печать западных стран писала о том, что кантонское восстание было задумано как «подарок съезду»[1500]. Оно было дилетантски подготовлено и началось стихийно, не имея ни осмысленного плана, ни достаточной материальной базы. Спустя пару дней вооруженные бои, стоившие жизни нескольким тысячам революционеров, закончились. Кантонское восстание было жестоко подавлено, вызвав новую волну антикоммунистических репрессий по всему Китаю.

Пришло время поиска виновных в разгроме кантонских рабочих. Ломинадзе, чувствуя расположение Сталина, руководствовался известным принципом: лучшая оборона — это наступление. Вместо покаяния он начал критиковать некий «правый уклон» руководителей Коминтерна в китайском вопросе, имена пока