Левантевски, шприц! - Радомира Берсень

левую сторону от него. Справа же виднелся тенистый распадок, заросший кустами, среди которых притаился почти незаметный зеленый шатер. Заяц задвигал носом — отвратительный аромат свежей крови, резкий и неприятный, забил его обоняние, не давая сориентироваться в запахах. Снова укрывшись в траве, он зафыркал и принялся энергично тереть мордочку лапами, обтираться о траву. Это не слишком помогло и тогда он принялся осторожными прыжками продвигаться вдоль края распадка, тщательно принюхиваясь к вечерним ароматам. Откуда здесь кровь? Может разделывали быка для гостей? Нет, это больше похоже на запах какого-то сильного, магически одаренного создания. Может быть, неистовые в своем веселье гости затеяли ристалище? Зайца это не интересовало. Как и всякое мирное животное он был осторожен и избегал мест, откуда пахло кровью — зачастую это указывало на присутствие хищника. Миновав шатер, он снова высунул нос из травы и, с облегчением, ощутил совсем другие запахи: ночные цветы, что уже начали медленно распускаться, свежая трава, вино и пища — это тянуло порывами с луга, женщина…

Вечерний сумрак уже опустил свои ладони на землю и потому заяц безбоязненно вытянулся во весь рост, напряженно втягивая в себя воздух. Женщина … явно немытая … Лиззи! Кубарем он слетел в распадок и принялся пробираться между кустами навстречу все усиливающемуся знакомому запаху. Сильнее всего отчего-то пахло в гущине, где днищем кверху лежала огромная старая корзина. Осторожно касаясь ее носом, заяц попытался обнюхать корзину и сдвинул ее, обнаружив яму. В следующее мгновение он отступил назад и принялся крупно встряхиваться всем телом, пока наконец не обернулся худощавым парнем.

— Лиззи? — Шепотом позвал Левантевски, всматриваясь в темноту. Он был уверен, что она там. — Лиззи? Ты меня слышишь?

Не дождавшись ответа, он спрыгнул вниз и тут же наткнулся на мягкий куль, перетянутый веревками. Вытащив его из ямы, Левантевски принялся ощупывать узлы, одновременно вглядываясь в лицо. Да, это была она. Зрение оборотня позволяло ему даже в темноте отчетливо видеть толстый комок во рту, заострившиеся скулы, оцарапанный висок с отрезанными волосами и глубокий порез через левую щеку, от виска до подбородка.

— Проклятье, — пробормотал он, отчаянно дергая веревку в попытке развязать ее как можно скорее, — Лиззи! Открой глаза! Ты меня слышишь?

Справившись наконец с путами, он бережно положил ее на спину и принялся изучать ее состояние: прижал пальцы к запястью, к шее, коснулся ухом ее губ и, с ужасом, понял, что девушка не дышит.

— Проклятье и еще тысячу раз проклятье, — с отчаянием прошептал он. Что делать? Ни зелий, ни целительских артефактов у него не было. Бежать за Миюрой? Нет времени на это! Нужно запустить ей сердце прямо сейчас, пока не поздно, пока она еще теплая, мягкая, почти живая. Фельдшер в отчаянии вцепился себе в виски, сдерживая желание застонать, закричать в голос, он не имел права сейчас предаваться переживаниям. Но что делать? На стремительной помощи у них всегда были с собой два чудесных чемоданчика, в крайнем случае — всегда можно было установить факт смерти и спихнуть мертвого другим ведомствам. Но сейчас-то он не мог, просто не мог этого сделать!

Неожиданное потрясение вернуло Левантевски в чувство, он вдруг стал холоден и собран. «Что я могу сделать?» — лихорадочно размышлял он, — «думай, думай, думай … что я делал … нет, так не пойдет, я всегда делал то, что мне велел знахарь, я ведь всего только фельдшер». И вдруг с какой-то необыкновенной ясностью перед его глазами предстала живая Лиза, упирающаяся двумя руками в грудь Рикканта. «Зови на помощь», — сказала она тогда, — «я долго не смогу, мне не хватит сил».

— И тогда я сам стал этой помощью! — Пробормотал он дрожащим голосом и в одно движение разорвал одежду Лизы. — Так, руки сюда, вот так … локти не сгибать … резко, коротко, ломаем ребра…

Он не запомнил сколько раз нужно надавливать на грудь, но на каком-то инстинкте уверенно прерывал толчки, зажимал Лизе нос и с силой вдувал воздух ей в легкие.

— Раз, два, три … пятнадцать … вдох …

По лбу его обильно текло, волосы насквозь пропитались по́том, все тело пылало жаром, но Левантевски даже не осознавал всего этого — он выполнял сердечно-легочную реанимацию, которую никто никогда в этом мире не знал. Наконец девушка вздрогнула всем телом, втянула в себя воздух и хаотично задвигала руками. Левантевски обмяк. Он сидел и двумя руками обтирал лицо. Вскоре дыхание Лизы стало не таким шумным и выровнялось. Она слабо закашляла.

— Лиззи, Лиззи, — с дрожью в голосе проговорил Левантевски с укоризной, — ну ты даешь! Вот я еще только знахаря своего из мертвяцкого мира не выдергивал!

Лиза повернула голову и бессмысленным взглядом уперлась в белесый силуэт.

— А, Левантевски, — хрипло прошептала она, — а ты чего — голый, что ли?

Он вдруг, смутившись, поглядел на себя и подтянул колени повыше.

— Ну да … я же к тебе в обороте пришел.

Лиза уперлась руками в землю и попыталась сесть.

— Стой! В смысле нет, лежи! Я сейчас!

Фельдшер вдруг зачем-то встал на четвереньки и уверенно пополз в глубину кустов, шумно принюхиваясь, фыркая и что-то бормоча себе под нос. Какое-то время его тощая задница покачивалась прямо у Лизы перед глазами, выписывая затейливые виражи. Она остекленело глядела на это, с трудом понимая что происходит. Затем парень полностью погрузился в кусты и уполз.

— Вот так … взял и ушел, — прошептала Лиза и расслабленно закрыла глаза. Судя по ноющим ребрам, фельдшер только что реанимировал ее. И похоже сделал все на отлично. Взять бы его зачетку и вписать туда большими буквами «МОЛОДЕЦ!».

В кустах зашебуршало и оттуда деловито выполз Левантевски, что-то сжимая в правой руке.

— Вот хорошая травка, это нам повезло, что она любит тень и сырость. — Скороговоркой проговорил он и неожиданно сунул целую пригоршню ароматной зелени ей в рот. — Жуй, но не глотай.

Лиза покорно выполнила инструкцию.

— Чувствуешь такой кисло-горький привкус?

Она закивала. Фельдшер положил ей на голову одну руку, а пальцы другой сложил в какую-то причудливую комбинацию. Медленно выпевая заклинание, он рисовал странные узоры, которые бледно-серебристой дорожкой вспыхивали в ночной уже темноте. Время от времени он подтягивал эти серебристые нити, пронизанные магической силой, к той руке, которую держал у Лизы на голове. Она с удивлением ощутила прилив сил и поняла, что вполне может подняться на ноги. Да что там! Она была в полном порядке.

— Погоди, сейчас еще порез заговорю, — поспешно сказал Левантевски, видя, что Лиза хочет встать. Через минуту ее