Евтушенко: Love story - Илья Фаликов

Кто эти «вы»? Оппоненты. Почему они адресат его поэмы? С кем спорит «бедный поэт»? Похоже, все та же интеллигенция. Установка Евтушенко такова: вам не нужен мой пафос, вы не верите мне, моему социализму и патриотизму, а потому получайте все это в огромных размерах. Выразитель времени давно и бесповоротно идет поперек времени, и его гражданская продукция становится на самом деле особой зоной поэзии чистой. Богатством его стиха, словаря и исполнительской техники может утолиться лишь знаток. Он повторяет прежние приемы, повышая их уровень. Теперь проза, внедренная в стихи, безупречно написана: это действительно избранная проза Евтушенко, эти лаконичные новеллы, в которых действуют генералиссимус Франко и команданте Че; некий аферист с пацаном, надувший поэта, и нищая старуха, умело разламывающая краюху хлеба; неудавшийся художник Гитлер и Гюнтер Грасс — великолепный буйвол с очками на носу; сопливые русские фашисты и Берия, коему нравятся слегка толстые женские ноги; предатель молодогвардейцев, напивающийся в собственном баре, и сам Фадеев, молодо-седой, истощенно красивый; Пиночет — провинциал с влажной ладонью и бывшая женщина-полицейский, ушедшая в учительницы Магдалена; Сикейрос и колымский бульдозерист Сарапулькин, созидающий из валунов свой будущий склеп — личную пирамиду…

Есть тут и бункер Сомосы, где кресло пробито сандинистсткой пулей, и дырочку расковыривает пальчиком младенец, есть и пароход посередине Амазонки между Бразилией и Эквадором, и на обоих берегах стоят военные люди, не знающие, в каких отношениях состоят их страны: надо ли что-то делать, наблюдая за пожаром на пароходе и гибелью людей? Это их проблема. Не евтушенковская. Он пафосно гнет свою линию, прекрасно видя изнанку вещей:

Заманчив проект социального рая,но полная стыдь,всех в мире детишек усыновляя,своих запустить.Глобальность порой                             шовинизма спесивей.Я так ли живу?Обнять человечество —                                     это красивей,чем просто жену.

Тем не менее он не покидает проповеднической кафедры. Это эпос, состоящий из декламативного стиха и сдержанной прозы. «Фуку!» симфонична, и финал всей поэмы — высокая декламация, вряд ли достигающая широких масс по причине скрытых в самом стихе чисто стиховых достоинств, не столько изощренных, сколько необходимых здесь и сейчас. Маяковский, Пабло Неруда, Уитмен присутствуют при сем.

Последнее слово мне рано еще говорить —                                     говорю я почти напоследок,как полуисчезнувший предок,                                         таща в междувременьи тело.Я —       не оставлявшей объедков эпохи                                         случайный огрызок, объедок.История мной поперхнулась,                                       меня не догрызла, не съела.Почти напоследок:я —             эвакуации точный и прочный безжалостный слепок,и чтобы узнать меня,                                         вовсе не надобно бирки.Я слеплен в пурге                                буферами вагонных скрежещущих сцепок,как будто ладонями ржавыми                                             Транссибирки.Почти напоследок:я в «чертовой коже» ходил,                                           будто ада наследник.Штанина любая                           гремела при стуже                                                           промерзлой трубой водосточной,и «чертова кожа» к моей приросла,                                                           и не слезла,и в драках спасала                                 хребет позвоночный,                                                                      бессрочный.Почти напоследок:однажды я плакал                                в тени пришоссейных замызганных веток,прижавшись башкою                                    к запретному, красному с прожелтью                                                                                                      знаку,и все, что пихали в меня                                         на демьяновых чьих-то банкетах,меня                 выворачивало                                            наизнанку.Почти напоследок:эпоха на мне поплясала —                                      от грязных сапог до балеток.Я был не на сцене —                               был сценой в крови эпохальной и рвоте,и то, что казалось не кровью, —                                            а жаждой подмостков,                                                                                     подсветок,—я не сомневаюсь —                            когда-нибудь подвигом вы назовете.Почти напоследок:я — сорванный глас всех безгласных,                                                 я — слабенький след всех бесследных,я — полуразвеянный пепел                                                 сожженного кем-то романа.В испуганных чинных передних                                             я — всех подворотен посредник,исчадие нар,                   вошебойки,                                         барака,                                                           толкучки,                                                                                шалмана.Почти напоследок:я,       мяса полжизни искавший погнутою вилкой                                                                            в столовских котлетах,в неполные десять                                 ругнувшийся матом при тете,к потомкам приду,                                  словно в лермонтовских эполетах,в следах от ладоней чужих на плечах                                                               с милицейски учтивым                                                                                                   «пройдемте!».Почти напоследок:я — всем временам однолеток,земляк всем землянам                                       и даже галактианам.Я,          словно индеец в Колумбовых ржавых браслетах,«фуку!» прохриплю перед смертью                                                              поддельно бессмертным тиранам.Почти напоследок:поэт,         как монета петровская,                                                      сделался редок.Он даже пугает                         соседей по шару земному,                                                                      соседок.Но договорюсь я с потомками —                                                    так или эдак —почти откровенно.                              Почти умирая.                                                     Почти напоследок.

Гавана — Санто-Доминго — Гуернавака — Лима — Манагуа — Каракас — Венеция — Леондинг — станция Зима — Гульрипш — Переделкино, 1963–1985. Помета под поэмой — часть ее поэтики. Если этим стихам не верить, их нет. Но они есть.