Конец вечности - Айзек Азимов

— Часто предупреждала, — отозвался Фишер.

— Но теперь при одном лишь взгляде на тебя сразу чувствуется — ты предвкушаешь счастливую встречу с семьей. Крайл, подобные надежды опасны, особенно когда они необоснованны. Почему вдруг ты пришёл в такое настроение? Если ты с кем-то говорил об этом, то знай: в тебя вселили напрасный оптимизм.

Фишер вспыхнул.

— С чего бы это мне у кого-то набираться ума? Разве не могу я иметь своё мнение — и по любому вопросу? То, что я не понимаю всей этой твоей теоретической физики, ещё не значит, что у меня не хватает мозгов и знаний.

— Крайл, — сказала Уэндел, — такое мне даже в голову не приходило. Я вовсе не это хотела сказать. Как по-твоему, в каком состоянии мы обнаружим Ротор?

— С ним ничего страшного не произошло. Я считаю, что в космической пустоте ничто не могло ему повредить. Ты пытаешься убедить меня, что от Ротора остался один остов, что они едва ли вообще добрались до Звезды-Соседки. Объясни мне, что именно могло погубить их? Ну скажи. Столкновение с астероидами, нападение инопланетян? Что?

— Не знаю, Крайл, — честно призналась Уэндел, — никаких вещих снов я не видела. Всё дело в самом гиперприводе. Поверь мне. С ним летишь не в пространстве, не в гиперпространстве, а просто дёргаешься по линии раздела: из пространства в гиперпространство, потом обратно и снова туда — и так несколько раз в минуту. По пути отсюда к Звезде-Соседке роторианам пришлось совершить такой переход не менее миллиона раз.

— Ну и что?

— А то, что такой переход более опасен, чем полёт в пространстве или гиперпространстве. Я не знаю, каковы представления роториан о теории гиперпространства, однако, скорее всего, они только начали свои работы — иначе соорудили бы настоящий сверхсветовой корабль. Мы же, разрабатывая все подробности теории гиперпространства, изучали, как воздействует переход на материальные объекты. Если объект является точечным, то во время перехода он не испытывает напряжений. Но если речь идёт не о точке, если мы имеем дело с протяженным объектом, таким как корабль, всегда будет существовать такой отрезок времени, когда одна его часть будет находиться в пространстве, а другая — уже в гиперпространстве. При этом в конструкции возникают напряжения — величина их зависит от размера объекта, его конфигурации, скорости перехода и прочего. Для объекта размером с Ротор лишь ограниченное количество переходов — допустим, дюжина — не представляет значительной опасности. При перелете на «Сверхсветовом» мы можем сделать дюжину переходов, а можем ограничиться двумя. Полёт не сулит нам опасности. А вот на гиперприводе приходится делать миллион переходов. Видишь, как растет угроза опасного разрушения?

Фишер явно приуныл.

— А как быстро могут создаться опасные напряжения?

— Трудно сказать. Корабль может выдержать миллион переходов, даже миллиард — и ничего не случится. А может разлететься на первом же. И вероятность такого исхода растет вместе с числом переходов. Таким образом, Ротор отправился в путь, не подозревая, чем грозят ему переходы. Знай они это, полёт, возможно, и не состоялся бы. Может быть, напряжения не оказались чрезмерными, и Ротор сумел «дохромать» до места, а может быть, он по дороге разлетелся на куски. Вот и получается: или пустой остов, или вообще ничего.

— Или поселение, которое живёт и процветает, — сердито добавил Фишер.

— Я-то не против, — ответила Уэндел. — Только лучше настраиваться на худшее — больше обрадуешься, если всё окажется в порядке. Прошу тебя, не надейся на удачу, будь готов к любому исходу. Помни, что всякий, кто суется в гиперпространство, не зная его, едва ли может прийти к здравым выводам.

Вконец расстроенный, Фишер молчал. Уэндел смотрела на него, и на сердце у неё было тяжело.

62

Тесса Уэндел находила Четвертую станцию странной. Некто, взявшись строить небольшое поселение, ограничился лабораторией, обсерваторией и пусковым причалом. Ни ферм, ни домов, ничего, что подобает приличному поселению. Даже псевдогравитационное поле не создали толком.

Это был пораженный манией величия корабль, где даже один человек не мог бы пробыть долго без постоянного пополнения извне запасов пищи, воздуха и воды. Последняя бродила по замкнутому циклу, однако система была не особенно эффективной.

Крайл Фишер заметил, что Четвертая станция похожа на допотопную внеземную станцию первых дней освоения космоса, чудом сохранившуюся до двадцать третьего столетия.

Впрочем, в одном она действительно была уникальной. Со станции открывался превосходный вид на двойную систему Земля — Луна. С окружавших Землю поселений редко можно было видеть оба небесных тела в их истинном соотношении. По отношению к Четвертой станции Земля и Луна редко расходились больше чем на пятнадцать градусов, и, поскольку Четвертая станция обращалась вокруг того же центра, что и обе планеты, с неё можно было бесконечно любоваться замечательным зрелищем двух миров.

Солнечный свет автоматически отсекался устройством «Изат» (Уэндел поинтересовалась, что означает такое название, оказалось — «искусственное затмение»), и только когда Солнце близко подходило к Луне или Земле, разглядеть планеты было невозможно.

Уэндел с удовольствием любовалась танцем Земли и Луны и радовалась, что ей наконец удалось вырваться с Земли.

Как-то раз она сказала об этом Крайлу. Тот усмехнулся, заметив, как та быстро оглянулась по сторонам.

— Вижу, тебя не смущает, что я землянин. И мне могут не понравиться такие слова. Ничего, не бойся — я промолчу.

— Крайл, я же тебе доверяю. — Уэндел счастливо улыбнулась.

Фишер изменился к лучшему после того серьёзного разговора, когда они прибыли на станцию. Помрачнел, правда, но это лучше, чем лихорадочное ожидание того, что никогда не произойдёт.

— Неужели ты думаешь, что их до сих пор смущает твоё происхождение? — спросил он.

— Конечно. Они никогда не забудут, что я поселенка. У них те же предрассудки, что и у меня, и я тоже никогда не прощу им, что они земляне.

— Кажется, ты забываешь, что и я землянин.

— Нет, ты просто Крайл, а я — просто Тесса. И всё.

— А тебе никогда не было жаль, Тесса, что ты построила свой звездолёт для Земли, а не для родной Аделии?

— Крайл, я делала это не для Земли, а сложись всё иначе, делала бы и не для Аделии. В обоих случаях я делала бы это для себя. Передо мной поставили задачу — я её решила. Буду числиться в истории как изобретатель сверхсветового звездолёта — но я создавала его для себя. А уж потом — пусть это покажется претенциозным — для всего человечества. Видишь ли, абсолютно неважно, в каком из миров состоялось открытие. Кто-то на Роторе — он, она или целая группа — изобрел гиперпривод — значит, он есть и у нас, и у поселений. В конце концов все получат сверхсветовые звездолёты. Где бы ни был сделан решающий шаг — это значит, что всё человечество шагнуло вперёд.

— Но Земле твой звездолёт нужен больше, чем поселениям.

— Потому что приближается Звезда-Соседка и поселения запросто могут разлететься во все стороны, а Земля не может? На мой взгляд — это проблема правительства Земли. Я дала им инструмент, пусть уж они сами решают, как его лучше использовать.

— Похоже, мы уже вплотную подошли к проблеме завтрашнего дня, — заметил Крайл.

— Да, наконец. Уже есть голографическая запись. Впрочем, трудно сказать, когда они покажут её землянам и поселениям.

— Скорее всего, после нашего возвращения, — сказал Крайл. — Нет смысла рассказывать всем о нашей работе, если мы не вернёмся. Ожидание будет мучительным — ведь с нами никак не свяжешься. Когда астронавты впервые высадились на Луну, Земля весь день была на связи.

— Правильно, — подтвердила Уэндел, — а вот когда Колумб отправился под парусами через Атлантику, испанские монархи ничего не слышали о нём несколько месяцев, пока он не вернулся.

— Земле есть что терять — семь с половиной столетий назад испанцы рисковали меньшим, — возразил Фишер. — Действительно жаль, что сверхсветовой звездолёт не оснащен сверхсветовой связью.

— Не спорю. Коропатский без конца твердил мне о связи, но я сказала, что не чародейка и не могу немедленно сотворить всё, что ему угодно пожелать. Одно дело — перебросить через гиперпространство массу, но излучение — совсем другое. Даже в обычном пространстве оно подчиняется другим законам. Свои уравнения электромагнетизма Максвелл вывел через два столетия после того, как Ньютон открыл закон тяготения. А о распространении излучения в гиперпространстве нам ещё ничего не известно. Когда-нибудь мы сумеем создать устройство для сверхсветовой связи, но пока…

— Плохо, — задумчиво сказал Фишер. — Возможно, что без сверхсветовой связи сверхсветовые полёты окажутся невозможными.