Девочка по имени Аме - Анна Аршинова

— Согласен, — Хорхе отлепился от перил и помахал рукой в сторону куста, где затаился Футодама. — Эй! Ебрахий, иди уже сюда! Нельзя заставлять родителя ждать!

Сидящий в кустах Футодама выругался. Он то думал, что никем не замечен, а оказалось, что нет. Его навыки на проверку оказались не так идеальны, как казались на первый взгляд. Ебрахий вышел и направился к родителю и куратору.

— А мы тут о тебе, прекрасном, говорим, — ухмыльнулся Хорхе. — Но ты ведь это уже прекрасно знаешь! Как тебе наш разговор?

Ебрахий нерешительно посмотрел на Цукиеми, ища ободрения. Тот царственно повернулся и спросил, совершенно не в тему разговора:

— Ты в порядке?

— В полном, — ответил он, ощущая, как напряжение уходит.

— Как прошел день?

Хорхе фыркнул, обиженный тем, что его начали игнорировать, и не ответили на его вопрос, но отошел в сторону и даже отвернулся, делая вид, что любуется лилиями в пруду под мостом. Наверное, понимал, что родитель и отпрыск нуждаются в некотором общении и даже уединении, когда встречаются после долгой разлуки.

— Методика взаимодействия… не эффективна, — ответил Ебрахий, переводя взгляд от обиженно сгорбленной спины Хорхе на Цукиеми. С их последней встречи родитель нисколько не изменился. Ебрахий знал, что он останется таким же и через тысячу лет.

— Снова спешишь. Все же ты слишком долго был человеком.

Ему двадцать восемь. Старше только Александр. И с ним свои сложности.

— Но это неплохо, — добавил Цукиеми.

Ебрахий кивнул. Родитель не раз говорил ему об этом. Ками присуща некоторая медлительность. Они медленно учатся, медленно набираются опыта, потому даже выпущенные из Академии ками считаются созданиями юными и очень ненадежными. Зрелость наступает годам к семидесяти-восьмидесяти. Но те ками, которых превратили поздно — после пятнадцати лет, сохраняли многие "человеческие" черты.

Ходит теория, что люди спешат жить. Из-за того, что их срок жизни ограничен, они быстро учатся и быстро набираются опыта. И для людей такое положение дел хорошо, но для ками имеет существенные недостатки — весь потенциал просто не раскрывается из-за поспешности и "хватания по верхам". В итоге вначале идет опережение в развитии, а потом начинается отставание. Такие ками в свою полную силу входят не в восемьдесят, а в сто тридцать лет.

— Наверное, темп обучения не особо мне подходит.

— Мы как раз с твоим куратором разговаривали на эту тему. И решили, что ты нуждаешься в дополнительных занятиях. Я согласен тебе помочь…

— Да, понятно.

Ебрахий ощутил огорчение. Его волновало то, какой он. Что снова понятие "норма" к нему неприменимо. Если подумать, в этом были свои достоинства и недостатки, но все же ему просто хотелось бы побыть "таким, как все". Он притворялся, но некоторые особенности его психики не так-то легко скрыть. А теперь эти дополнительные занятия.

— Ты не хочешь? — Цукиеми был внимательным родителем. И что очень важно, когда он смотрел на тебя, казалось, что вот в этот момент времени все его внимание принадлежит лишь тебе, и нет ничего важнее всех твоих проблем и всех твоих страхов. Ощущать это было безумно приятно и хорошо.

— Не в этом дело… — Ебрахий отвернулся. Ему казалось, что он подводит своего родителя, который пытался сделать все возможное для решения проблем. — Я согласен.

— Ты не понимаешь, насколько тебе повезло, — Хорхе решил, что дал достаточно времени для общения этим двоим, и теперь можно вмешиваться без зазрения совести. На его губах играла ехидная, но немного напряженная улыбка, будто сейчас он ощущал себя лишним. Ебрахий знал это чувство, ведь испытывал его довольно часто, когда Данте и куратор общались, и теперь испытывал какое-то непонятное и мрачное удовлетворение от той мысли, что они поменялись местами. — Чтобы удостоиться этой чести, мне пришлось изрядно потрудиться, а тебе… тебе это досталось просто так. Я надеюсь, ты оценишь этот подарок судьбы…

Ебрахий в ответ только хмыкнул. Он не станет отвечать Хорхе — это бесполезно и даже вредно, ведь тогда куратор распушится, точно петух, от осознания собственной важности.

— Вы говорили про Хатимана. Что он присматривается ко мне…

— Это не твое дело, милый, — сладко и немного мстительно улыбнулся куратор, становясь справа от Цукиеми.

— Да, будь осторожен, — отозвался родитель, противореча Хорхе. Похоже, эти двое несколько расходились во мнении. Такое положение дел заставляло куратора поджимать губы и зло сверкать глазами в монолитно-неподвижную фигуру Бога Счета Лун. — Если вдруг он обратится к тебе с просьбой или предложением, я хочу, чтобы ты немедленно сообщил мне или своему куратору об этом.

— Хорошо. Что-то еще?

— Пока все.

Не то, чтобы Ебрахий так уж верил ректору. В конце концов, у него были причины испытывать недовольство, ведь то, что произошло в Имубэ этим летом нельзя назвать справедливым. За отцом теперь пристально следят, а маму и сестру отправили в монастырь. Конечно, Кунимити их предупреждал о том, что будет плохо, если их дела с йокаями всплывут, но это слишком суровое наказание. Роду Имубэ грозит конец, Каору принудительно выдадут замуж за Сарумэ Макетаро. Наследники будут уже не Имубэ, а Сарумэ. И древнейший клан превратится в побочную ветвь другого древнейшего клана. А ведь все можно было сделать по-другому.

Хотел ли Хатиман мира во всем мире, процветания и благополучия, Ебрахий не знал. Он был далек от политики, проводимой Богом Войны, и, положа руку на сердце, сейчас не хотел в нее вникать. У него появился шанс просто пожить, не думая о том, что ты что-то должен своему роду, что не можешь спасти своих родственников, как бы ни пытался. Он мог спокойно жить с мыслью, что его цель благородна, а сейчас его учат правильно и эффективно пользоваться своими силами, чтобы потом сражаться с йокаями. Ему нравилось такое положение вещей, но все же, все же… Наверное, во всем виновато воспитание. Когда тебе с малых лет твердят о чести рода, о пользе рода, об ответственности и других высших материях, сознание вольно и невольно принимает эти ценности. И теперь у Ебрахия болело сердце за Имубэ, он бы хотел что-то изменить, но просто не знал как.

Но то, что рядом был Данте — это здорово. Данте — частичка прошлого, которая осталась с ним, и это очень важно. С пробуждением мир изменился, перевернулся, вывернулся, нагнулся и распрямился (и все это одновременно), он заиграл другими, незнакомыми красками, но опора была выбита из-под ног. Ебрахий отчаянно искал, за что бы зацепиться, но Цукиеми хоть и был достаточно родным и близким, но его мышление и его ценности несколько отличались от привычных. Появление Данте решило эту проблему, быстро и почти полностью. Другие ками бы сказали, что это в природе Бизена — быть преданным кому-то так или иначе. Сам же Ебрахий немало времени потратил на раздумья об этом и пришел к выводу, что его Школа здесь не при чем.