Избранное - Григорий Горин

Суламита со счастливой улыбкой смотрела ему вслед и шептала слова, которые потом будут венчать одну из самых лучших песен в мире:

«Беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических».

Дворец царя Соломона. Трапезная. Утро

Утреннюю трапезу царя разделяли с ним его многочисленные сыновья, рожденные в его громком разноплеменном гареме.

Десятка два юношей разных возрастов – бледнолицых, темнокожих, рыжих, черноволосых – сидели за длинным мраморным столом по обе стороны от царя. Чуть поодаль, за отдельными столиками, приготовились писари со свитками папируса, ибо завтрак, по установленным царем правилам, посвящался не только приему пищи, но беседе с детьми и поучениям, которые потом становились притчами, нужными всем людям.

Из женщин к завтраку допускалась лишь мать Соломона, но к пище не прикасалась, и глаза ее были полузакрыты…

– Ну, вот… сыновья мои драгоценные… – произнес Соломон, и сразу за столом воцарилась тишина, а писари склонились над свитками. – Послушайте наставление отца и внимайте, чтобы научиться разуму, ибо и я был сын у отца моего, нежно любимый и единственный у матери моей…

Соломон чуть склонил голову в сторону Вирсавии, и юноши повторили его жест, оказав бабушке почтение.

– …И отец говорил мне: да удержит сердце твое слова мои, храни заповеди мои и живи. Приобретай мудрость… Не оставляй ее, и она будет охранять тебя… И пусть мудрые наследуют славу, а глупые бесславие…

Соломон встал и начал двигаться вдоль длинного стола, обращаясь к каждому из сыновей и заглядывая каждому в глаза, словно проверяя, понимает ли тот значение слов.

– …Не отказывай в благодеянии нуждающемуся, когда рука твоя в силе сделать это.

– Не говори другу твоему: «Пойди и приди опять, и завтра я дам», когда имеешь при себе.

– Не замышляй против ближнего твоего зла, когда он без опасения живет с тобою…

Юноша, к которому были обращены эти слова, кивнул в знак согласия и, повернувшись к одному из братьев, погрозил ему пальцем…

– Не будь лжесвидетелем на ближнего своего, – остановил его Соломон, – не говори: «Как он поступил со мною, так я поступлю с ним…»

– Я с ним никак не поступал. Он – лжец! – закричал тот, на кого указали, и вскочил, сжав кулаки. Сосед попытался его усадить…

Соломон насупился:

– Сядь, Елеазар! Начало ссоры – как прорыв воды, оставь ссору прежде, нежели разгорелась она… Благоразумие делает человека медленным на гнев, и слава для него – быть снисходительным к проступкам…

– Снисходительным?! – взволнованно продолжал вскочивший. – Отчего ж ты сам, о великий царь, не снисходителен к проступкам детей своих?!. И не твой ли гнев – причина моего вчерашнего наказания?

– Сядь!! – крикнул Соломон.

– Не могу! – сказал Елеазар и заплакал…

Соломон с удивлением смотрел на него.

Один из юношей, тот, что выглядел постарше других, пояснил:

– Сказано тобою: «Кто скупится на розги, тот не любит сына своего…» Эту мудрость он познал своей задницей…

Все засмеялись.

Соломон тоже печально улыбнулся.

– На разумного сильнее действует слово, чем на глупого сто ударов, – сказал Соломон. – И всякое познание мудрости есть благо. Ученая задница достойна скорее других сесть на трон.

Наступила тишина.

И даже Вирсавия чуть приоткрыла глаза…

– Сколько ударов претерпел ты, Елеазар? – спросил Соломон.

– Тридцать…

– Тридцать мгновений позволяют тебе восседать на моем троне…

Он сделал широкий жест, приглашая Елеазара занять опустевшее место.

Тот нерешительно пошел, сопровождаемый завистливыми взглядами братьев, приблизился к трону, потом влез на него и уселся, превозмогая боль…

– Раз… Два… Три… – начал Соломон считать мгновения…

Лицо Елеазара выражало страдание и блаженство…

Сыновья возбужденно зашумели.

– Кто еще готов за такую плату поцарствовать? – спросил Соломон.

– Я!.. Я! – закричали сыновья и бросились к отцу, отталкивая друг друга.

– Готов снести сто ударов!

– А я двести!

– А я пятьсот!!!

Соломон в ужасе смотрел на обезумевших сыновей, потом тихо произнес:

– Много вижу достойных седалищ, но царством должна управлять голова! Мудрый сын слышит наставления отца своего, буйный не слышит и обличения. Ступайте прочь! Ибо гнев царя как рык льва, и горе тому, кто не распознает его вовремя…

Сыновья, оробев, пошли к выходу… Соломон жестом отослал вслед писарей и охрану.

Теперь они остались за столом вдвоем: мать и сын.

Не глядя на Вирсавию, царь стал молча есть и запивать пищу вином.

Вирсавия наблюдала за ним, и глаза ее были печальны…

Поев, Соломон вытер губы салфеткой и сказал:

– Премудрость построила себе дом, вытесала семь столбов его, заколола жертву, растворила вино, приготовила трапезу; послала слуг своих провозгласить: кто неразумен, обратись сюда! И скудоумному сказала: идите, ешьте хлеб мой, пейте вино, мною растворенное…

– Хватит, Соломон! – устало прервала его Вирсавия. – Хватит премудростей, которых и я уже не понимаю… Говори не для вечности, говори для мамы… Для старой своей еврейской мамы, которая сидит напротив и у которой болит голова…

– Хорошо! – улыбнулся царь. – Что хочет услышать моя любимая еврейская мама?

– Зачем ты мучаешь мальчиков и меня тоже?

– Тебя?!

– Дети – руки женщины, внуки – пальцы… Заноза в пальце больней, чем в руке… Что ты хочешь от мальчиков, Соломон? Они не виноваты, что родились принцами, что в их жилах – царская кровь. Эта кровь закипает, когда речь заходит о троне. За что ж их мучить? Не притчи им нужны, а решение. Назови НАСЛЕДНИКА, остальные со смирением отступятся…

– Отступятся? – засмеялся Соломон. – Или вы забыли брата моего Адонию? Разве не преступил он волю нашего Давида? Разве не кончилось это кровью?.. Нет, ошибку совершил великий Давид, назначив меня при жизни преемником. Тем самым отвратил он от меня братьев моих!

– Ошибка Давида, – покачала головой Вирсавия, – не в том, что подарил тебе трон… Ошибка в том, что продолжал дарить новых братьев!.. Горе вашего рода в силе вашей петушиной, неуемной… И враг ваш болтается между ваших ног!

Соломон засмеялся…

– Он смеется, – покачала головой Вирсавия. – Давид тоже смеялся, когда я укоряла его… Но у Давида было двести жен, а у тебя – семьсот! Не много ли?

– Для мужчины много, – сказал Соломон и сразу стал серьезным. – Для царя Израиля – мало. Ибо не желание мое ведет число женам и не похоть умножает гарем… Семьсот жен у меня и триста наложниц, но зато сегодня ИЗРАИЛЬ НЕ ВЕДЕТ НИ ОДНОЙ ВОЙНЫ! Не на поле брани встречает врага царь израильский, а за свадебным столом… Нет войны ни с Египтом, ни с Вавилонией, ни с Ливаном, ни с филистимлянами… И дочери чужих царей в моих чертогах плодят мир и благоденствие народу моему. Разве такие деяния не угодны Всевышнему?!

– Что угодно Всевышнему, ОН скажет тебе сам, – тихо произнесла Вирсавия. – Мне ОН лишь прошептал имя твое при рождении твоем – Иедидиа… Что значит – ЛЮБИМЕЦ БОГА. Пророками мне наказано хранить твое здоровье да оберегать от глупостей. Ибо мудрый Соломон мудр для всех, кроме матери своей.

– Разумеется! – улыбнулся Соломон. – Во всяком случае, не настолько глуп, чтобы спорить с ней по этому поводу…

– Так вот, – удовлетворенно сказала Вирсавия. – Когда дело идет о мире, я умолкаю и лишь мысленно молюсь о твоем здоровье… Но когда тебя влечет просто азарт игрока…

– Ты о царице Савской, мама?

– И о ней тоже… Хитра стерва и тщеславна, как все язычницы, возомнившие себя наследницами своих поганых богинь. Если она заимеет от тебя ребенка, всем моим внукам грозит беда!

– Она прибывает в Иерусалим лишь на переговоры. Я не собираюсь делить с ней ложе, мама…

– Семьсот раз я слышала эти слова, – усмехнулась Вирсавия. – И еще другие, которые стали притчами… «Кто прелюбодействует с женщиною, у того нет ума». Кто это говорит? Мудрейший из мудрейших… А кто скакал козлом рано утром сегодня в винограднике вокруг сельской девчонки? Он же…

Лицо Соломона посуровело:

– Я не люблю, когда твои люди шпионят за мной! И если я узнаю имя наушника, он поплатится головой.

– Мои люди – твои люди. Ибо ты – царь над всеми, и твоя любовь – общее достояние. Когда ее делят не поровну, людям обидно… Кто эта девочка? Из какой семьи? Кому она поклоняется: Богу или идолам?

– Я не знаю, мама. Она чиста и прекрасна. Впрочем, я видел ее всего несколько мгновений…

– И говоришь о ней так взволнованно, – Вирсавия недовольно покачала головой. – Больше всего боюсь любви с первого взгляда, ибо пути ее непознаваемы… Уж лучше займись царицей Савской…

– Мама, я сам все решу. Мне уже много лет, мама, ты забываешь…

– Я не считаю годы, которые ты прожил. Я думаю о тех, что у тебя впереди. А при такой жизни их будет не так много, сын… Ты не видишь, как шипит за твоей спиной твоя ассирийка Матфания? Как колдует аммориянка Валда? А эта безумная дочь фараона Астис? Знаешь ли ты, какие радения она устраивает в храме Изиды? Какие кары на твою голову взывают ее жрецы?!