Избранное - Григорий Горин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не верю чужим богам, – сказал Соломон.
– Но разрешаешь им молиться… И сам ходишь в храмы язычников.
– Нельзя запрещать людям верить, в кого они хотят… Поклоняющиеся идолам сами обкрадывают душу свою. Я же хожу в их храм из любопытства. Нельзя ничего отвергать, не поняв и не увидев…
– Глупец! – неожиданно резко взвизгнула Вирсавия. – «Может ли кто ходить по горячим угольям, чтобы не обжечь ног своих?» Учишь детей премудростям, а сам босым ступаешь в огонь!
– Извини, мама, трапеза закончена, – сказал Соломон, встал из-за стола, пошел к выходу.
Вирсавия несколько секунд смотрела ему вслед, потом гневно крикнула:
– У тебя всегда не хватает времени для матери! Но помни, Соломон, измену с женщиной я прощу, измену Богу Нашему – никогда!! И первая, кто проклянет тебя, будет твоя старая еврейская мама!!
Соломон резко обернулся, секунду внимательно смотрел на мать, потом молча вышел…
Оставшись одна, Вирсавия обхватила голову руками, запричитала, раскачиваясь:
«Буду славить Тебя, Господи, всем сердцем моим, возвещать все чудеса Твои;
Буду радоваться и торжествовать о Тебе, петь имени Твоему, Всевышний. Когда враги мои обращены назад, то преткнутся и погибнут пред лицем Твоим…»
Это было начало ее любимого девятого псалма Давида, и никто из слуг не решался войти в залу, пока царица-мать не закончит молитву…
Иерусалим. Стены храма. День
Шел седьмой год с того дня, когда царь Соломон начал строительство великого Храма Господня на горе Мориа в Иерусалиме, и работы шли к концу, хотя множество людей еще денно и нощно трудились у стен храма под строгим надзором приставников и главного над ним, хромого и мрачного человека по имени Азария.
Он и сейчас был здесь, командуя разгрузкой нескольких огромных возов, с которых грузчики стаскивали тяжелые кедровые бревна, привезенные из Ливана.
Солнце палило немилосердно, пот лил градом с лиц работавших, жесткая кора деревьев царапала в кровь их руки и плечи, но работа не затихала ни на секунду. За малейшую провинность или передышку следовал удар бича надсмотрщика, и глаза Азарии, полуприкрытые тяжелыми веками, видели все…
Видел Азария и седовласого старика в рубище, который стоял на возвышении и, простирая руки к небу, громко выкрикивал:
– …ТЫ отринул народ Твой, ибо многое переняли они у Востока…
И наполнилась земля его серебром и золотом, и нет числа сокровищам его!
И наполнилась земля его идолами, они поклоняются делу рук своих, тому, что сделали персты их…
И ТЫ не простишь!
Старик вдруг подбежал к грузчикам и закричал, обращаясь к ним:
– Идите в скалу, сокройтесь в землю от страха Господа и от славы величия Его!
Один из тащивших бревно вздрогнул, оступился… Бревно скользнуло вниз, раздирая кожу…
Раздался истошный крик.
Несчастного грузчика окружили, пытаясь помочь…
Азария недовольно повернул голову к надсмотрщикам, сделал повелительный жест. Те начали бичами разгонять столпившихся людей.
Седовласый старик бросился защищать строителей, истошно крича:
– Грядет день Господа Саваофа на все гордое и высокомерное! И на кедры Ливанские!!! И на все дубы Весанские… И на корабли Фарсийские… И на дары Савские! И падет величие человеческое! И один Господь будет высок в тот день!
Старика оттолкнули, он упал на землю, но продолжал что-то выкрикивать…
Азария равнодушно наблюдал за этой сценой…
– ЧТО ОН СКАЗАЛ ПРО ДАРЫ САВСКИЕ?
Азария оглянулся.
Несколько всадников в костюмах бедуинов остановились на холме и наблюдали сверху за строительством храма.
– Так что этот несчастный сказал про дары Савские? – повторил свой вопрос один из бедуинов – стройный юноша в дорогом белом одеянии.
Азария равнодушно пожал плечами.
– Встань и отвечай, когда тебя спрашивают! – строго прикрикнул один из всадников.
Азария неохотно поднялся.
– Я – визирь великой царицы Савской! – сказал юноша. – Я привез от нее дары царю Соломону… А вместо благодарности слышу проклятья!
– Зачем слушать, – усмехнулся Азария.
– Люди слушают, – юноша указал на рабочих.
– Люди глупы, – сказал Азария. – Люди верят, что этот старик – пророк.
– А ты?
– Я не слушаю. Я приставлен смотреть…
– И что ж он пророчествует?
– Что скоро придет день Суда Господа Нашего… И все мы будем наказаны. А храм будет разрушен…
– Какой храм?
– Который мы строим…
Бедуины засмеялись.
– Гони его прочь! – сказал один из всадников. – Глупо строить то, что вскоре будет разрушено! Гони!
– Не могу, – сказал Азария. – Царь Соломон разрешил ему пророчествовать здесь.
– Но он мешает работе…
– Зато делает ее осмысленной! Так сказал Соломон.
– Ничего не понимаю, – честно признался один из всадников.
– Я тоже, – вздохнул Азария. – Наверное, поэтому я – всего лишь надсмотрщик, ты – всего лишь всадник… Он – всего лишь визирь! А мудрому царю Соломону нет равных под солнцем.
– Попридержи язык! – сердито крикнул один из всадников и хотел направить коня на Азарию, но юноша-визирь жестом остановил его.
– Приведи этого пророка, – сказал юноша и кинул Азарии кошель с деньгами. – Пусть он и мне предскажет будущее…
Азария неожиданно быстро и ловко поймал кошель, проверил его на ощупь. Потом понюхал… Потом послушал, как звенят монеты.
Юноша с любопытством наблюдал за ним.
– Что ты делаешь? – усмехнулся один из бедуинов.
– Размышляю, – сказал Азария. – Царь учит нас всех размышлять перед поступком… – Он позвенел кошельком. – Для простого посыльного – здесь много. Для старшего надсмотрщика, каковым я являюсь, – слишком мало…
– Сходи как «старший посыльный», – улыбнулся юноша.
– Разумно, – сказал Азария, и на его угрюмом лице на мгновение промелькнуло подобие усмешки. – Видишь, о юный визирь, как ты мудреешь прямо на глазах!
Он спрятал кошель и спустился с пригорка к старику. Тот продолжал что-то выкрикивать и не слушал Азарию, который пытался ему объяснить цель своего прихода.
Старик глянул на юношу, затем что-то сказал Азарии, отчего тот засмеялся и, безнадежно махнув рукой, направился обратно…
– И оголит Господь темя дочерей Сиона, и обнажит срамоту их! – закричал ему вслед старик. – И отнимет цепочки на ногах и ожерелья…
Азария приблизился к юноше-визирю и протянул ему кошель:
– Возьми свои деньги, визирь! Он не хочет идти… Не хочет предсказывать… Не хочет денег… Ничего не хочет. Я же говорил, это – сумасшедший.
– Что он сказал? – нервно спросил юноша. – Я же видел, он что-то сказал…
– Что он мог сказать? – пожал плечами Азария. – В далеком будущем тебя ждет Страшный суд. Впрочем, как и всех нас, и это – не новость. А в ближайшем будущем… – Азария замялся, – …только не гневайся, о визирь… Это он сказал… Я тут ни при чем…
– Да говори же! – закричал юноша.
– В ближайшем будущем, – начал говорить Азария, с трудом сдерживая смех, – этот безумец сказал… что… ты… СТАНЕШЬ ЖЕНЩИНОЙ!
Юноша изумленно вскинул брови, посуровел, резко хлестнул коня и умчался прочь, сопровождаемый всадниками.
Азария некоторое время смотрел им вслед, потом на кошелек, оставшийся у него в руках, потом, поразмышляв, спрятал кошелек за пояс…
Всадники в костюмах бедуинов отъехали на солидное расстояние, резко остановились.
Юноша оглядел своих спутников, затем громко рассмеялся, сорвал с головы белое покрывало… и оказался молодой красивой женщиной.
– Какие невоспитанные люди живут в Иудее! – воскликнул один из всадников. – Я еле сдержался, чтобы не исхлестать плетью этого невежду. Надеюсь, он не обидел тебя, о великая царица?
– Ничуть! – сказала царица Савская и вновь рассмеялась. – Ведь он сказал правду! Однако если в Иудее такие безумцы, каковы же здесь должны быть мудрецы?..
Зал царского дворца. День
В этом зале Соломон исполнял одну из главнейших царских обязанностей – разбирал судебные тяжбы.
Множество колонн поддерживали расписной потолок судилища, шесть мраморных ступеней вели к подножию трона из слоновой кости, на котором восседал царь. Одет он был ввиду торжественности процедуры в алый хитон, а голову украшал узкий золотой венец с крупными бериллами – камнями, дарящими ясность мысли…
Чуть поодаль стоял трон Вирсавии, и царица-мать сидела там, как обычно, полузакрыв глаза…
Зал был полон разношерстной публики, гости в богатых одеждах теснились рядом с оборванцами, ибо на Соломонов суд допускался каждый, кто искал справедливости.
Несколько воинов и телохранителей Соломона стояли вдоль стен и напряженно вглядывались в лица собравшихся. Старшим над ними был сегодня чернокудрый юноша по имени Элиав – внук Ванея, старейшего военачальника.
Первыми перед царем предстали старый купец-ассириец и его темнокожий слуга-эфиоп. Суть дела изложил эфиоп:
