Три стильных детектива - Клод Изнер

Вдруг на плечо Виктора легла чья-то рука, а под нос ему сунули визитную карточку. Он машинально взял ее и прочел:

МОРИС ЛОМЬЕ

живописец

Специализация: портреты новорожденных

и сцены крещения

– Ломье?! Что это значит?.. – Виктор поднял голову: перед ним стоял старый знакомец в бархатном костюме и черной широкополой шляпе.

– Легри! Вот уж не ожидал вас встретить! Это чей карапуз, ваш? И твой? – последний вопрос Морис Ломье с улыбкой адресовал Таша, но та отвернулась с таким видом, будто они не знакомы.

– Неужто вы потеряли интерес к рыбацким лодкам и закатам на озере Бурже? – осведомился Виктор, еще раз поглядев на визитную карточку.

– Представьте себе, да. До смерти надоело малевать открытки и наблюдать, как Мими превращается в мещанку, которую интересуют только шляпки с перьями и покупка мебели в кредит у Дюфайеля. После эпических скандалов мы пришли к компромиссу: она перестает опустошать наш кошелек, а я берусь запечатлевать на холстах представителей рода людского.

– На мой взгляд, младенцы гораздо ближе к лягушкам, чем к Homo sapiens, – задумчиво сообщил Виктор.

– По́лно вам! Младенец – это обещание стать человеком, в нем заключено столько задатков и возможностей!

– И еще это обещание выплатить ваши кредиты у Дюфайеля, – хмыкнул Виктор. – Такая возможность!

– Мой дорогой Легри, вы совсем не романтичны, зато честны. В любом случае моя идея заняться портретами новорожденных сулит неплохой доход, несмотря на конкуренцию со стороны фотографии. Раз уж вы стали отцом, мой талант в полном распоряжении…

– Моей дочери? Нет уж, благодарю вас. Не забывайте, что я фотограф-любитель, а Таша – не менее одаренный художник, чем вы.

– Полагаю, обращаться с тем же предложением к вашей сестрице, вон той чернокудрой Венере, нет смысла, – вздохнул Морис Ломье. – А ведь когда-то она поддалась моим чарам… Пойду-ка я, пожалуй, пока ее муженек, ваш доблестный напарник, не испепелил меня взглядом. Честь имею, Легри! – Живописец приподнял шляпу и направился к компании кумушек, ахавших от умиления вокруг пухленькой девчушки с белокурыми кудряшками.

Девчушка была полной противоположностью Дафнэ – та, стройненькая, с прямыми черными волосами, заплетенными в косичку, походила на маленького индейца. Сейчас она как раз затеяла исполнить боевой танец охотников за скальпами вокруг коляски спящего братика, и Эфросинья поспешно увела ее гулять по аллеям Люксембургского сада. Они похихикали над мальчишкой с огромным соломенным чубом – считалось, что такая прическа защищает детей от удара лбом при падении – и остановились у тележки мороженщика. Пока Дафнэ лакомилась лимонным шербетом, подставляя ветру игрушечную целлулоидную мельницу, бабушка разглядывала прохожих. Она даже подскочила, завидев красотку в капоре и платье из органди, украшенном букетиками фиалок. Красотка вышагивала под ручку с упитанным господином гораздо старше ее. Черный костюм, нарукавная повязка, антрацитовый цилиндр и галстук свидетельствовали о том, что господин носит траур.

– Ой батюшки, Иисус-Мария-Иосиф, это ж та бесстыдница, княгиня, понимаете ли, голышом перед всем честны́м народом выступавшая! Срам-то какой – подцепила благородного вдовца, подумать только, у него ведь жена заживо сгорела, не прошло и трех месяцев. Ох какой страшный пожар был на том Благотворительном базаре, а погибли-то в основном женщины – мужчины к выходу ломились не разбирая дороги, по головам шли, тростями размахивали, прокладывая путь, шкуру собственную спасая! – разворчалась Эфросинья, стараясь не замечать ироническую улыбку Эдокси Максимовой, которая конечно же тоже ее узнала.

– Баба Фосинья, ты со мной говолишь? – спросила Дафнэ.

– Нет-нет, золотко, это я сама с собой. Пойдем посмотрим на парусные лодочки.

Эдокси между тем сказала своему спутнику, Станиславу де Камбрези, что ненадолго отлучится, и величественно направилась к фонтану Медичи. Она только что установила местонахождение того, кого разыскивала взглядом с тех пор, как увидела старую ведьму, гуляющую с внучкой.

По счастью, Виктор, наблюдавший, как Таша заботливо протирает влажной салфеткой лоб и щечки ребенка, заметил княгиню Максимову до того, как на нее обратил внимание Кэндзи, и бросился на перехват.

– Какая приятная встреча! Как вы поживаете? Я слышал о безнравственном поступке Ольги Вологды, сбежавшей с этим англичанином, Алистером Пейлтоком. А что же месье Розель? Он оправился от такого удара?

Эдокси яростно взмахнула кружевным веером:

– Дорогуша, умоляю вас, давайте не будем о грустном. Амедэ обвинил меня в том, что я оказала дурное влияние на его дульсинею. Потом повестка в суд на слушание по делу Ламбера Паже его так взбесила, что он выставил меня на улицу. А ведь до этого все было так хорошо, у нас установилось полное взаимопонимание… Я уже собиралась вернуться к своему обожаемому князю в Санкт-Петербург, но мне предложили потрясающую роль в кабаре «Диван Жапонэ» на Монмартре. Премьера назначена на сентябрь. Представляете, я там даже буду петь:

Милый Арман, что вы прячете там?Серьги, кулоны, браслет?Ах, поверьте, нужды в них нет:Злата блеск, самоцветов сиянье —Всё на свете затмит мое обаянье!В этом тесном корсаже томятсяДва сокровища, что стремятся…

Виктор захлопал в ладоши:

– Очаровательно! Уверен, вы покорите столицу в этой роли!

– Я уже хотела снять комнату в гостинице, – продолжила рассказ о своих злоключениях Эдокси, – но месье де Камбрези, чья супруга погибла при трагических обстоятельствах, так умолял меня поселиться у него на улице Боэти, что я не нашла в себе сил отказать. Он чувствовал себя таким одиноким, а я не могу спокойно смотреть на страдания ближнего, особенно если этот ближний – человек состоятельный… Постойте-ка, кто это там? Уж не Кэндзи ли Мори?

– Браво, у вас прекрасное зрение. Однако же давайте сделаем вид, что оно вам изменило и мой приемный отец в компании моей тещи – всего лишь мираж.

– О, понимаю – блюдете честь семьи и все такое прочее. Коварную соблазнительницу только что попросили удалиться. Что ж, я выполню вашу просьбу – вы всегда были мне симпатичны, Легри, и я хотела бы сохранить наши добрые отношения. Передайте Кэндзи, что я желаю ему всего хорошего. Больше я его не побеспокою.

Виктор некоторое время смотрел вслед Эдокси – она устремилась к скамейке, на которой ждал ее сомлевший от солнца Станислав де Камбрези, – а затем вернулся к своему плетеному стулу. К нему тотчас подошел Кэндзи, выразил благодарность незаметным для других представителей клана жестом и протянул небольшую серебряную коробочку:

– Виктор, у меня для вас подарок. Я заказал это через одного моего американского клиента.

– Спасибо, но… А что это?

– Изобретение мистера Гранта У. Смита, заслужившее особую благодарность Общества противников злоупотребления табаком. Смотрите, внутри портсигара два отделения: первое для сигарет, а во втором спрятан часовой механизм, позволяющий открывать первое только через определенные промежутки времени, не раньше.

– Кэндзи, очень мило с вашей стороны, но…

– Никаких «но»! Табачный дым вреден для ваших легких, для детей и для всех окружающих.

Неподалеку Жозеф жаловался Айрис на отсутствие вдохновения:

– Милая, я горжусь этим ребенком и страшно рад, что ты в добром здравии после родов. Но я чувствую себя бесполезным, никчемным, опустошенным, меня покинула муза. Я начал новый роман-фельетон, суливший мне успех и славу, а теперь – всё, застрял, ни единой мысли в голове. Меня постиг самый страшный кошмар писателей – творческий кризис!

Айрис могла бы похвастаться, что не только закончила сказку под названием «Полетта и часы» – ее, как и предыдущие, обещала проиллюстрировать Таша, – но и уже написала первую часть истории про гнома Мельхиседека, который живет в Парижских катакомбах и мечтает танцевать на сцене Опера́. Могла бы, но гуманно промолчала.

Кэндзи счел уместным подбодрить зятя на свой манер:

– Возрадуйтесь, молодой человек, у вас вся жизнь впереди. Ничуть не сомневаюсь, что, если вы приложите определенные усилия, непременно станете настоящим писателем, способным родить нечто достойное называться литературным произведением. И сразу же вас увенчают лаврами признания и оросят золотым дождем, а ваши родные будут вам страшно благодарны за это. За золотой дождь, я имею в виду. Однако пока что удовольствуйтесь служением книгам за прилавком «Эльзевира». Вы подумали над моим предложением съездить в Японию на пару недель, дабы приобщиться к искусству подарочной упаковки, каковое достигает там невероятных высот? Таким образом вы сможете обрести совершенство хоть в одной области. Ибо, как гласит пословица моего сочинения – да-да, я тоже не чужд сочинительству, – прежде чем взойти на вершину, надобно преодолеть равнину.