Власть и наука - Валерий Сойфер

Характерным для стиля развернутой редакцией полемики был отзыв Турбина, в котором он утверждал, опять безоговорочно и без аргументов:

"Взгляды Лысенко правильны, внутривидовой борьбы нет, мнение критиков является... совершенно необоснованным и искажающим истинное положение вещей...

Современная буржуазная наука... выполняет социальный заказ своего хозяина - империалистической буржуазии, поджигателей новой мировой войны, объявляющих войну естественным состоянием и законом природы.

Профессора Московского университета должны знать об этих задачах, стоящих перед советскими учеными" (137).

В конце декабря 1947 года в "Литературной газете" (138) были опубликованы: "обзор писем читателей" (студенток, домохозяек, офицеров и рабочих), выписка из протокола заседания кафедры философского факультета МГУ и заключение по дискуссии, написанное Митиным, в котором он скомпоновал фразы о "догмах... за которые... цепляются консервативные деятели науки" с выдержками из писем читателей, среди которых якобы было много писем от "переполненных гневом и возмущением... советских ученых, которые отвергают злостную клевету" в адрес Лысенко (139). Редколлегия газеты объявила, что она присоединяется к заключению Митина, и тем самым создала впечатление, что Лысенко и его сторонники якобы вышли победителями в этом споре. Идеологизированное общество, управляемое сталиными, сусловыми, митинами, предпочло словесно отвергнуть доводы ученых и поддержать лысенковские доктрины как марксистские по духу (и потому считавшиеся ими единственно верными) в противовес научным (будто бы по сути своей буржуазным). Наклеенные ярлыки представлялись им самыми сильными аргументами, а манипуляция общественным мнением движением к правде.

"Суд чести" над А.Р.Жебраком

Предварительное "следствие" по делу Жебрака не дало сторонникам Лысенко значительного перевеса. Сама идея проведения первого в стране и потому показательного процесса над космополитом и отщепенцем могла лопнуть. Для Суслова это могло закончиться крахом. За утерю такого выигрышного дела Сталин мог с него строго спросить. А слова Сталина о том, что нельзя "лить воду на мельницу жебраков", сказанные на Политбюро в мае 1948 года, показывали, что фамилию Жебрака и его противоборство с Лысенко Сталин хорошо знал и помнил. Такой выигрышный случай, когда пролезший в депутаты Верховного Совета, в члены Президиума Верховного Совета БССР и в Президенты академии наук Белоруссии и в совсем недавнем прошлом крупный аппаратчик ЦК был изобличен в предательстве интересов Родины, терять было нельзя. Если бы вдруг Жебрак выскользнул из-под удара, сорвался бы с крючка партийной инквизиции, это могло привести к падению самого Суслова15. Тем не менее в этот момент в недрах ЦК единства в отношении того, как поступать с Жебраком, не было. Как сообщал в ЦК министр образования СССР Кафтанов годом позже (в 1948 году), дело дошло до прямой конфронтации Суслова и других партааппаратчиков. По словам Кафтанова, некоторые ответственные сотрудники аппарата ЦК взялись за то, чтобы помешать проведению министерством "Суда чести" над Жебраком. Оказывается, судилище пытались предотвратить Балезин из управления кадров ЦК и Суворов (зав. отделом науки). Суворов даже приезжал для этого в министерство, "доказывая нецелесообразность Суда чести... Только после того, как т. А.А.Жданов дал прямое указание по этому вопросу, противодействие указанных работников аппарата ЦК прекратилось" (139а). Этот факт доказывает, что о�

Итак, в декабре 1947 года при огромном стечении народа (в первый день в зал удалось нагнать 1100 человек, раздав по московским вузам 1200 пригласительных билетов, на второй день, правда, число зрителей умеьншилось до 800)"суд" над Жебраком состоялся в зале Большого лектория Политехнического музея в Москве. Ни одного из критиков Лысенко (Константинова, Сабинина, Лисицына или Радаеву) на суд не допустили. Слово было предоставлено только тем, кто уже показал себя сторонниками сталинской линии на осуждение "пресмыкательства перед Западом". Выступило много людей и в их числе директор Тимирязевской академии академик Немчинов, профессор И.В.Якушкин и доцент-экономист из этой академии Г.М.Лоза, молодой доктор наук из Ленинградского университета, входивший в те годы в доверие к Лысенко -- Турбин, член-корреспондент АН СССР Дубинин, и другие. Жебрак несколько раз просил суд ознакомить присутствующих с его статьей в американском журнале, чтобы убедиться в том, насколько он был патриотичен в этой статье, но Кочергин буквально с ожесточением в голосе, каждый раз эту просьбу отвергал. Строгих же правил, регламентирующих, что может требовать подсудимый, и в чем ему не должно было быть отказано, не существовало. Суд этот был одним из первых в серии подобных мероприятий, максимум которых пришелся на последующие два года, и потому всё было сделано для того, чтобы у публики осталось представление о принципиальности судей.

Турбин изо всех сил старался опорочить Жебрака, он видимо не понимал, что чем более звонкие политиканские наскоки допускал, бичуя с размахом и Жебрака, и заслуженных американских ученых, и генетиков вообще, тем меньше его запал давал толку16. Антон Романович умело и спокойно оборонялся, и жесткого решения в отношении его принято не было. 27 сентября 1947 года "Суд чести" объявил ему общественный выговор, добавив, что это решение на 5 страницах будет "приобщено к личному делу профессора Жебрак А.Р." (139б). Через 18 лет в некрологе по поводу скоропостижной смерти Жебрака 20 мая 1965 года, опубликованном в журнале "Генетика", было сказано:

"Наступили дни, когда Антону Романовичу предстояло выйти на авансцену трагедии. Погибли коммунисты-генетики И.И.Агол, В.Н.Слепков, С.Г.Левит, М.Л.Левин. Погиб великий Н.И.Вавилов и его близкие друзья -- выдающиеся ученые Г.Д.Карпеченко и Г.А.Левитский и другие. Люди стояли. В развитии истинной науки они видели свой долг перед народом, перед партией. Среди них был и... Антон Романович Жебрак. Они должны были быть повержены и знали это, знал и Антон Романович. Начался новый этап урагана. Догматики и лжеученые стремились морально и научно разгромить людей науки. На этом новом этапе первая жертва должна была быть самой известной, и такой жертвой был избран Антон Романович. Мы вспоминаем сейчас эти дни, когда судилище топталось на месте, не достигая цели, как дни позора для его устроителей" (140).

Лысенкоисты пытались организовать "суд чести" и над Дубининым. Специальное решение с рекомендацией провести его было принято на закрытом заседании парторганизации лысенковского Института генетики АН СССР, где дружно выступили Кушнер, Столетов, Челядинова, Глущенко, Нуждин и председательствовавший Косиков (141). Дубинин однако работал в Институте цитологии, гистологии и эмбриологии -- бывшем кольцовском институте -- и коллектив этого института отличался от лысенковского. Секретарь парторганизации института В.А.Шолохов и директор Г.К.Хрущов были готовы передать дело Дубинина в суд чести (142). Хрущов особенно сильно нападал на Дубинина с чисто политиканскими наскоками в своем отзыве (143), тут же переправленном в качестве приложения к письму Академика-секретаря АН СССР Н.Г.Бруевича на имя Секретаря ЦК ВКП(б) Кузнецова (144). На письме стоял гриф "Секретно". Но на закрытом партсобрании института мнения разделились. Одни (как Хрущов) следовали политическим веяниям в стране, ученица Кольцова Н.В.Попова не могла видимо простить Дубинину предательства Кольцова в 1939 году и обвинила Дубинина в том, что он всю жизнь был человеком с двойным дном. Г.Г.Тиняков также выступил против Дубинина довольно резко, а аспирант Гинзбург (возможно, в стенограмме его фамилия была написана с ошибкой, т.к. в те годы в институте был аспирант Гинцбург) и особенно смело и весомо И.А.Рапопорт встали на защиту Дубинина. Рапопорт сказал:

" Я считаю, что поскольку это [статья Н.П.Дубинина] не являлось официальным документом, то он имел право обойти авторов, которых он не считает существенными... Разглашения тайны там нет. Упоминая Вавилова и Карпеченко, он тоже не сделал ошибки, так как мы не знаем, виноваты ли они или нет, репрессированы или нет. А труды их значительны и помнить их надо... Добжанский и Тимофеев-Ресовский за границей имеют большой научный вес. Свои основные научные работы они основывают на том багаже, который они вывезли из России из школы Филипченко и Четверикова (145).

Когда дело дошло до принятия решения, Рапопорт был особенно напорист и сумел переломить ход собрания. Хрущов зачитал проект решения партсобрания с предложениями передать дело Дубинина в "Суд чести", сначала направив его на рассмотрение Биологического Отделения АН СССР, где у лысенковцев были большие возможности для сведения счетов с генетиками. Рапопорт в ответ стал возражать против этих предложений, и Тиняков поддержал его:

"Тиняков Я считаю, что привлекать Дубинина к Суду чести нельзя, т.к. надо дать конкретную формулировку о необходимости обсуждения поступка Дубинина на Ученом Совете Института.