Харбин - Евгений Анташкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ну, Михаил свет Капитоныч, по-моему, заврался ты или забыл совсем: это уже про Илью Муромца и Тугарина Змея, или кого там ещё, а не про Ермака и Кучума», – мысленно прошептал он и вдруг за спиной услышал шорох. Он оглянулся – из открытого люка по пояс торчал старший звена.
– Чего крадёшься, как змей, поднимайся, какие новости?
– Нету, Михаил Капитоныч, новостей, тихо всё!
– А никто не входил-выходил, – он кивнул в сторону особняка, – пока я тут?..
– Входил один косоглазый, да вон он…
Сорокин посмотрел в окно и увидел, что по саду особняка от дома к калитке идёт японец, тот, с которым он когда-то ехал в купе и с которым сегодня во второй раз встретился в миссии.
– Ну-ка, быстро вниз!
Когда он выскочил из подъезда, японец мелькнул за угол Большого проспекта. Сорокин догнал его метров на пятнадцать и спокойно довёл до миссии, минут пять постоял, зашёл к дежурному и попросил набрать Асакусу.
Дежурный подал трубку.
– Господин генерал, это Сорокин, могу подняться к вам на несколько минут?
– Сорокин? Вы кстати! Поднимайтесь!
Генерал сидел за столом. Когда Сорокин вошёл, он прервал разговор со своим собеседником, сидевшим напротив, и указал рукой на свободное кресло.
– Наверное, вас не надо друг другу представлять?..
Сорокин и Коити согласно кивнули ему и поклонились друг другу. Асакуса что-то по-японски договорил собеседнику и обратился к Сорокину:
– Сорокин, я вас забираю у Адельберга, будете подчиняться только мне и капитану Коити, он хорошо говорит по-русски, думаю, вы друг друга поймёте. Позже обговорите детали. Коити-сан, через пять минут я освобожу уважаемого Михаила Капитоновича.
Коити встал и поклонился Сорокину:
– Я в пятнадцатом кабинете буду вас ждать.
Генерал и Сорокин остались одни.
– Что нового? – спросил Асакуса.
– Никаких новостей, господин генерал: с сегодняшнего дня посты стоят круглосуточно, вокруг адреса тихо, никаких особых шевелений, – наврал Сорокин, он врал и был уверен, что делает правильно, потому что пока сам все не выяснит, то про пропавшего Мироныча и свои находки на чердаке не будет поднимать шума.
– А вы не догадываетесь, что или кто находится в особняке, в самом, внутри?
– Я даже не думал об этом, посты расставлены на подходах, эшелонированно, кроме вашего подчинённого, капитана… туда никто…
Асакуса махнул рукой и вышел из-за стола, Сорокин привстал, но генерал снова махнул рукой.
– Там находится… работает один… одна очень важная для нас персона, капитан Коити постоянно находится с ним. – Генерал говорил очень медленно, говорил и одновременно думал, но Сорокин уже знал, что генерал говорит не о том, о чём думает. – Вы знаете, что начали проявлять активность китайские коммунистические, но это не главное, их не так много, а главное – гоминьдановские подпольщики, поэтому ваша задача – усилить наблюдение и не допустить, чтобы он, эта персона, при осложнении обстановки попал к ним в руки…
Асакуса ещё не закончил, но Сорокин уже всё понял, внутри у него что-то разыгралось, и он с удивлённым видом спросил:
– Что вы имеете в виду, какое осложнение обстановки?
Асакуса посмотрел на него, отвернулся и какое-то время молча ходил по кабинету.
– Американцы сбросили на Японию не просто бомбу, а бомбу страшной разрушительной силы…
– Ньюклеа бом! – подтвердил Сорокин.
– Атомную! Вы, наверное, даже не знаете, что это такое…
– Да, американцы объяснили, что это что-то совершенно новое…
– Если у них есть ещё несколько таких бомб и они их применят…
– Это будет конец войне?
– Я думаю, что не совсем так, но будет трудно…
– Удержать острова?
– На острова мы их не пустим…
Сорокин смолчал.
– Однако мы тут останемся отрезанными от основных баз…
– Надо к чему-то готовиться, господин генерал?
– Поэтому я вам ставлю две задачи: поставьте самых надёжных людей вокруг особняка, одного посадите, для связи с капитаном Коити внутри…
– Я сам там сяду!
– Хорошо, и проверьте дорогу на Пинфань, чтобы она была чиста и свободна.
– До ворот 731-го?
– Да, дальше вас всё равно без моей команды не пустят! – В середине кабинета Асакуса остановился, постоял с поджатой нижней губой и неожиданно сказал: – Всё, пока можете идти.
Сорокин постучал в дверь пятнадцатого кабинета, он мог этого не делать, но, по старой привычке быть с японцами вежливым и осторожным, постучал. Дверь открыл капитан Коити.
– Проходите! Садитесь!
В кабинете было два стоявших рядом рабочих стола и по углам по обе стороны от окна два сейфа, между ними под подоконником – старое широкое кресло с подлокотниками. Сорокин сел. Коити сел за стол, открыл ящик и вытащил стеклянную фляжку в старом, отполированном толстом кожаном чехле.
– Узнаёте?..
Сорокин взял её, руки сразу вспомнили тепло кожи и округлые формы фляжки, он готов был сентиментально захлебнуться, но сдержался и только кивнул.
– …Ну вот! Нашла хозяина!
Сорокин снова кивнул.
– Генерал Асакуса вам всё объяснил?
– Да! У вас буду сидеть я сам, для верности.
– Пожалуйста, это вам решать, мне всё равно, а кроме того, – Кэндзи улыбнулся, – сможем продолжить разговор, помните, в купе?
Сорокин тоже улыбнулся, но промолчал.
Александр Петрович вышел с работы, поймал такси и поехал на Диагональную. Вчера вечером, 7 августа, ему позвонили на домашний телефон и стали быстро-быстро говорить по-китайски и просить к телефону портного. Это был условный звонок.
В маленьком ателье, приютившемся во дворе большого доходного дома, его ждала хозяйка, молодая китаянка, дочь Толстого Чжана. Она подала ему записку, предложила чай и сказала, что ему эту записку надо только прочитать. Александр Петрович присел, в записке было написано, что надо забрать столько-то слитков и завтра принести их в этот магазин, Антошка или Толстый Чжан их заберёт. Он вернул записку, китаянка сожгла её в пепельнице и, когда Александр Петрович уходил, сказала со смущённой улыбкой:
– Нидэ эрцзы хэнь хао, хэнь хаокань!
Александр Петрович благодарно улыбнулся ей и вышел.
Только на улице, когда он сел к рикше, до него дошёл смысл сказанного: «Твой сын очень хороший и очень красивый!» А при чём тут мой сын?»
– В Пинфань!
Шофёр с опаской посмотрел на Сорокина.
– Дорогу, что ли, забыл?
Шофёр повернул ключ и нажал на газ.
«Что нового?!» Сорокин вспомнил вопрос Асакусы, когда полчаса назад вошёл в его кабинет. «Нового! – Он покачал головой и стал смотреть на мелькавших на тротуарах людей и деревья. – Новостей хоть отбавляй, полный рот, взять хотя бы Мироныча! Так ведь не поймут, в смысле – не поймёт! Как ему скажешь о том, что с той стороны уже пришли! И что скажет он? Да ничего хорошего! Тогда и дорога в 731-й может оказаться в один конец! Не-ет! Найти Мироныча – необходимо! Этим я сразу выхожу на них. Раз они стоят у особняка, значит, им нужен тот, кто в особняке, – «важная персона». Дальше просто! Только – найти Мироныча!»
Машина проезжала по Старохарбинскому шоссе, как раз мимо Мацзягоу.
– Стой! Жди! – сказал он шофёру.
Через минуту он уже был на «кукушке».
– Кто старший отдыхающей смены?
– Моя! – Из-за общего стола встал пожилой китаец.
– Твоя – это хорошо! Возьми лянга хоцзя и пройдитесь по лянга дйдянь!
– Какая дйдянь?
– Одна здесь, в Мацзягоу, другая в Фуцзядяни, на берегу Сунхуацзяна! Мин байла?
– Как еси мин байла! А кого исси?
– Никого не ищи, понюхай, где шибка охрана работай, и мне скажи! Нюхай открыто, не прячься! Понял?
– Мин байла!
– Смотри, головой отвечаешь!
– Хорошо, мин байла!
«Мин байла» – это хорошо, когда «мин байла»! Пусть пройдутся по точкам, где китайцы сидят, глядишь – чего нанюхают!» – подумал Михаил Капитонович про понятливого китайца.
Семнадцать километров дороги от Харбина до Пинфаня не вызвали у Сорокина вопросов, она была свободна. Он не стал подъезжать к самым воротам: высоченные, железные, на шарнирах, они были закрыты, и на вышках мелькали головы в каскетках и торчали широкие штыки. С громадной территории отряда откуда-то валил дым.
На обратном пути Сорокин заехал в особняк на Гиринскую, парой слов перекинулся с Коити, они договорились о том, что вечером он его сменит, и пошёл домой. Машину отпустил, надо было пройтись пешком и подумать.
Он пересек Соборную площадь и пошёл по длинному Маньчжурскому проспекту. Время было, и он решил им воспользоваться – переодеться и отдохнуть.
«Давно я здесь не ходил, просто так, чтобы без всяких задач и беготни!»
Он шёл не спеша, прогулочным шагом, и смотрел на людей.
«Вот себе, идут и ни о чём не думают!» Он шёл и неосмысленно любовался харбинцами, которые двигались ему навстречу; он кого-то обгонял, кто-то обгонял его. Впереди маячили несколько мальчишек, вчетвером они полушли-полубежали…
