Семья Рубанюк - Евгений Поповкин

— Может, и в самом деле на Севастополь двинем? — предложил Чепурной.

— А если полк мой где-нибудь в Феодосии? — возразил Петро.

Вскоре ему удалось разузнать, что дивизия его находится где-то за уже освобожденным Симферополем. Офицер, сообщивший ему об этом, посоветовал:

— Вы в Симферополь поезжайте. Там, в штабе армии, наведете точные справки…

В этот же день Петро и Сергей отправились в Симферополь.

За два дня, проведенных в Симферополе, Петро успел доложиться майору Листовскому, повидать Дмитриевича, Арсена Сандуняна и других товарищей из соединения, получил необходимые документы в партизанском штабе.

Гитлеровцы, в беспорядке отступив к Севастополю, еще яростно сопротивлялись, по ночам бомбили населенные пункты и дороги, но уже ни у кого не было сомнения в том, что полный разгром оккупантов в Крыму — дело самых ближайших дней.

Прощаясь с Чепурным — тот торопился в свою бригаду, — Петро и Арсен взяли с него слово не терять связь, а при случае разыскать друг друга в Севастополе.

Уже совсем стемнело, когда Петро и Сандунян, свернув около шаткого деревянного мостика с истолченной в мельчайшую белую муку дороги, пошли по широкой сырой лощине, переполненной людьми, повозками, лошадьми, орудиями… Под кустами лежали и сидели солдаты, от походных кухонь тянул горьковатый дымок, хрустели сеном лошади.

Свой полк Петро и Арсен разыскали в лесочке, далеко за Бахчисараем.

Первым, кого они увидели из своих, был Евстигнеев. Стоя к ним спиной, он говорил что-то двум солдатам. Те слушали, вытянувшись.

Петро подошел ближе. Евстигнеев, почувствовав, что кто-то стоит за его спиной, обернулся. Глаза его изумленно округлились.

— Товарищ гвардии старший лейтенант!

Он по-стариковски засуетился.

— Ну, как в роте? — спросил Петро. — Все живы?.. Э-э, вам лычки старшины, Алексей Степанович, дали?

— Ротой товарищ Марыганов командует. Он сейчас на совещание пошел. Майор Тимковский собирает.

— Тимковский уже майор?

— Перед самым наступлением присвоили звание.

— Ну, показывайте, где штаб. Пошли, Арсен!

Переговариваясь, они подошли к палатке, из которой доносились громкие голоса, смех. У входа в нее стояли офицеры и курили. В одном из них Петро сразу признал Тимковского.

— Разрешите доложить? — вскинув руку к шапке, весело сказал Петро. — Прибыли в родную часть…

Петро принял свою роту и, как только у него выдался свободный час, пошел в штаб полка.

Было еще утро. Стрельников и Олешкевич сидели за палаткой на траве и завтракали.

— Ну-ка, партизан, иди, иди, докладывай! — крикнул Стрельников, заметив Петра. — Садись, перекуси с нами.

— Спасибо! Уже завтракал.

— Как воевалось в лесу? Рассказывай…

— Не плохо. По роте своей соскучился здорово…

Петро сел на траву. Склоны близких долин тонули в белой пене цветущих яблонь. В ветвях шиповника молчаливо прыгали воробьи, воровато подбираясь к остаткам снеди, лежащей на разостланной газете. Петро стал рассказывать о партизанском лагере.

Стрельников, немного послушав его, перебил:

— Ты извини, мне в штаб дивизии нужно. Вот что могу тебе сказать: разведчики довольны твоей работой.

— Старался.

Стрельников поднялся, пожал ему руку и ушел.

— Как Сандунян в гестапо попал? — спросил Олешкевич. — Как это случилось?

— По этому поводу и пришел. Парень крепко переживает. А вины у него никакой нет.

— Ну, и зря переживает! Он же не откуда-то со стороны к нам пришел, — сказал Олешкевич. — Мы-то его за два с лишним года изучили.

С минуту Олешкевич молчал, щурясь на залитые солнцем горы, потом спросил:

— Отвоюемся — какие у тебя личные планы на дальнейшее?

Петро ответил не сразу. Он заметил напечатанный в газете портрет улыбающейся девушки в костюме летчицы. Чем-то она напоминала Нюсю, задушевную подругу Оксаны: лукавые, веселые глаза, изогнутые тоненькими дужками брови, полные губы. Петро торопливо отряхнул газету и прочел подпись под снимком: «Кавалер двух орденов гвардии лейтенант Анна Костюк. Совершила на своем легком бомбардировщике более двухсот ночных вылетов».

— Что увидел? — спросил Олешкевич.

— Землячку. Из Чистой Криницы…

Олешкевич взял газету, посмотрел на портрет девушки.

— И до войны летчицей была?

— Рядовой колхозницей. В звене у сестры работала.

— Молодец! Ну, так ты на мой вопрос не ответил.

— Вы спрашиваете, чем я думаю после войны заняться. Самым что ни на есть мирным делом. Садоводством.

— В армии нет желания остаться? Пожизненно?

— Откровенно говоря, нет. Я человек сугубо мирный. Предпочитаю рыть землю для сада, а не для окопов. Если бы нас не трогали, я бы с большим удовольствием занимался агрономией.

Олешкевич еще долго расспрашивал о партизанах, о Сандуняне, потом сказал:

— Ну, иди, Рубанюк. Готовь свою роту. Самое серьезное еще впереди…

Бои предстояли жестокие. Противник сильно укрепил высоты перед Севастополем: Сапун-гору, Горную, Кая-Баш, «Сахарную голову». В штаб армии был доставлен захваченный разведчиками приказ главнокомандующего армейской группой «Южная Украина» генерал-полковника Шернера от 20 апреля 1944 года. Генерал писал:

«В ходе боев нам пришлось оставить большую территорию. Ныне мы стоим на грани пространства, обладание которым имеет решающее значение для дальнейшего ведения войны и для конечной победы. Сейчас необходимо каждый метр земли удерживать с предельным фанатизмом. Стиснув зубы, мы должны впиться в землю, не уступая легкомысленно ни одной позиции… Наша родина смотрит на нас с самым напряженным вниманием. Она знает, что вы, солдаты армейской группировки „Южная Украина“, держите сейчас судьбу нашего народа в своих руках».

Рота Петра была в числе штурмующих. За ночь, несмотря на беспрерывный обстрел, она выдвинулась вперед, к проволочным заграждениям у безыменной высоты, и хорошо зарылась в землю.

Чуть светало… Ярко-зеленая звезда, низко повисшая над темным кряжем, казалась взвившейся вверх ракетой. Голая с крутыми каменистыми скатами гора тонула в предутреннем голубоватом сумраке. Перед ней, правее и левее, синели очертания других высот; ветерок налетал из-за них порывами, оставлял на губах солоноватый привкус моря.

Обходя воронки, Петро подошел к укрытиям, где расположились подрывники, приданные его роте. Среди многих голосов он различил басок Евстигнеева. Слышался стук ложек. По ходу сообщения Петро прошел в укрытие, поздоровался.

— Завтракаем сегодня рано, товарищ гвардии старший лейтенант; — доложил Евстигнеев. — Обедать в Севастополе придется.

— Севастопольцы есть здесь? — спросил Петро.

— Есть! Стрижаков.

— Павлуша, отзовись…

— Я!

Поднялся худощавый, невысокий солдат. Держался он с Петром почтительно и в то же время с достоинством человека, видавшего всякие виды и уверенного в себе. Петро не смог сразу определить, сколько ему лет: за двадцать или все тридцать.

— Родились в Севастополе? — спросил Петро, обращаясь к севастопольцу на «вы», хотя большинству солдат, по фронтовой привычке, говорил «ты».

— Никак нет.

— Что ж, долго жили в нем?

— Не довелось. Оборонял в тыща сорок первом.

— А-а… тоже севастополец… Справедливо! Если возьмем гору, будет виден город?

— Как на ладошке… Там уж зацепиться фрицу не за что.

— Значит, сопротивляться будет отчаянно.

— Точно! Ну, сковырнуть его можно быстро. Запсиховал фриц… Думает о своей гибели, а не о победе. Это уже вояка никудышный…

— Сумеем первыми на высоту прорваться?

— Надо, товарищ командир роты. Я припас… Вот… Солдат извлек из-за пазухи алый кусок материи, развернул.

— Мечтаю первым достичь.

— Это по-гвардейски…

Позже, побывав у бронебойщиков, минометчиков, Петро увидел красные флажки у многих. Солдаты оживленно переговаривались, шутили, и Петро понял, что, пожалуй, в этом спокойствии людей, которым предстояло штурмовать сильно укрепленную гору, таилось для противника самое страшное.

Люди не только страстно хотели поскорее выбить противника из последнего, севастопольского, укрепленного района. Они знали, что сумеют сделать это так же мастерски, как и под Перекопом, на Сиваше, под Керчью…

Едва с рассветом началась артиллерийская обработка высоты, Петро быстро добрался к своему наблюдательному пункту. И здесь, приглядываясь к солдатам, которые должны были находиться при нем во время боя, Петро увидел, что и они так же оживлены, как те, кто ожидал в укрытиях сигнала к атаке.

Артиллерийская канонада все усиливалась, сливаясь в общий, несмолкаемый гул.

— Такого еще не было, — громко и восхищенно сказал пожилой солдат, наблюдавший из-за бруствера окопчика за происходящим.