12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

Еще издали заметив место, где он ее оставил, он удивился, что не видит ее там. Он подумал, что ошибся колонной, дошел до конца и снова вернулся. Значит, она ушла! Он был удивлен и рассержен. Потом ему пришло в голову, что, может быть, она его ищет, и он снова обошел церковь. Не найдя ее нигде, он вернулся и сел на стул, который она раньше занимала, надеясь, что она придет сюда, и стал ждать.

Вскоре слабый шум голосов привлек его внимание. Но в этом углу церкви он никого не видел. Откуда же исходил этот шепот? Он поднялся, чтобы посмотреть, и увидел в соседней капелле дверцу исповедальни. Из-под двери высовывался край женского платья, волочившийся по полу. Он подошел ближе, чтобы рассмотреть женщину. Он узнал г-жу Вальтер. Она исповедовалась!

Он почувствовал сильное желание схватить ее за плечи и вытащить из этого ящика. Потом подумал: «Ну, сегодня очередь священника, завтра — моя» — и спокойно уселся против окошечка исповедальни, выжидая и посмеиваясь над приключением.

Ему пришлось долго ждать. Наконец, г-жа Вальтер поднялась, обернулась, увидела его и подошла к нему. Лицо се было холодно и сурово.

— Милостивый государь, — сказала она, — прошу вас, не провожайте меня, не следуйте за мною и не приходите больше один ко мне в дом. Я не приму вас. Прощайте!

И она с достоинством удалилась.

Он дал ей уйти, так как у него было правило никогда не форсировать событий. Потом, когда священник, слегка смущенный, в свою очередь вышел из своего убежища, он подошел к нему и, пристально на него посмотрев, прошипел ему прямо в лицо:

— Если бы вы не носили этой юбки, ваша скверная рожа получила бы две здоровых пощечины.

Потом круто повернулся и, насвистывая, вышел из церкви.

На паперти полный господни, теперь уже в шляпе, заложив руки за спину, утомленный ожиданием, оглядывал обширную площадь и все прилегавшие к ней улицы.

Когда Дю Руа проходил мимо него, они раскланялись.

Журналист был теперь свободен и направился в «Vie Française». Как только он вошел, он заметил по озабоченным лицам служителей, что случилось что-то необычайное, и поспешно вошел в кабинет издателя.

Старик Вальтер, стоя, нервно диктовал статью отрывистыми фразами, в перерыве между двумя абзацами давая поручения окружавшим его репортерам, делая указания Буаренару и распечатывая письма.

Когда вошел Дю Руа, патрон радостно воскликнул:

— Ах, какое счастье. Вот и наш Милый друг!

Он вдруг остановился, слегка сконфуженный, и извинился:

— Простите, что я назвал вас так, — я слишком взволнован событиями. К тому же я постоянно слышу дома, как жена и дети называют вас с утра до вечера «Милым другом», и, в конце концов, я и сам начинаю к этому привыкать. Вы не сердитесь?

Жорж засмеялся:

— Нисколько. В этом прозвище нет ничего для меня неприятного.

Вальтер продолжал:

— Отлично, в таком случае я буду вас называть Милым другом, как и все остальные. Итак, дело вот в чем. Произошли крупные события. Министерство свергнуто большинством трехсот десяти голосов против ста двух. Депутатские вакации опять отложены на неопределенное время, а сегодня уже двадцать восьмое июля. Испания сердится за Марокко, что и послужило причиной падения Дюрана де Дена и его приверженцев. У нас дел по горло… Марро поручено составить новый кабинет. Он приглашает генерала Бутен д’Акра военным министром, а нашего друга Ларош-Матье министром иностранных дел. Себе он оставляет портфель министра внутренних дел и председательство в совете министров. Наша газета становится официозной. Я составляю передовую статью, простую декларацию наших принципов, — указываю министрам их путь.

Он добродушно улыбнулся и добавил:

— Разумеется, тот путь, по которому они и сами намереваются идти. Но мне нужно что-нибудь интересное относительно Марокко, что-нибудь имеющее злободневный характер, что-нибудь эффектное, сенсационное. Придумайте мне что-нибудь.

Дю Руа подумал секунду, потом сказал:

— Нашел. Я вам дам статью о политическом положении всей нашей африканской колонии, — Туниса слева, Алжира посередине и Марокко справа. В ней будет дана история народов, населяющих эту громадную территорию, и рассказ об экспедиции на мароккскую границу до самого оазиса Фигиг, в который не проникал еще ни один европеец и который послужил причиной нынешнего конфликта. Это вам подойдет?

Вальтер воскликнул:

— Превосходно! А какое заглавие?

— «От Туниса до Танжера».

— Великолепно.

И Дю Руа отправился разыскивать в комплекте «Vie Française» свою первую статью: «Воспоминания африканского стрелка», которая, под другим названием, подновленная и измененная, могла теперь отлично сослужить службу от первой строки и до последней, поскольку в ней говорилось о колониальной политике, об алжирском населении и об экспедиции в провинцию Оран.

В три четверти часа статья была переделана, подштопана, приведена в надлежащий вид и приправлена злободневностью и похвалами по адресу кабинета.

Издатель, прочитав статью, заявил:

— Отлично, отлично… Вы драгоценный человек. Очень благодарю вас.

К обеду Дю Руа вернулся домой, очень довольный проведенным днем, несмотря на неудачу в церкви Трините: он чувствовал, что партия им выиграна.

Жена ожидала его в волнении. Увидав его, она воскликнула:

— Ты знаешь, что Ларош — министр иностранных дел?

— Да, я даже только что написал статью об Алжире в связи с этим.

— Какую статью?

— Ты ее знаешь, — это первая, которую мы писало вместо: «Воспоминания африканского стрелка», пересмотренная и исправленная сообразно с обстоятельствами.

Она улыбнулась:

— Ах, да! Она действительно очень подходит.

Потом, помолчав немного, она прибавила:

— Я думаю о продолжении, которое ты должен был написать тогда и которое… ты бросил, не окончив. Мы могли бы теперь за него взяться. Это дало бы нам превосходную серию статей, очень своевременных.

Он ответил, усаживаясь перед тарелкой супа:

— Отлично, теперь этому ничто не помешает, когда рогоносец Форестье отправился на тот свет.

Она резко ответила сухим, оскорбленным тоном:

— Эта шутка более чем неуместна, и я прошу тебя положить этому конец. Я терплю ее и так слишком долго.

Он хотел иронически возразить, но в это время ему подали телеграмму, содержавшую всего одну фразу без подписи: «Я совсем потеряла голову, простите меня и приходите завтра в четыре часа в парк Монсо».

Оп понял и, внезапно преисполнившись радости, сказал жене, опуская телеграмму в карман: