Справедливость силы - Юрий Власов

Глава 246.

Вспоминаю солнце Рима, потом неприятности с бойкотом, тяготу ожидания и почти с десяток нарывов в правом бедре – от колена до паха пульсирующая боль и жар. Тогда, в Риме, неприятности с бойкотом и всей той нервотрепкой могли и не осложнить выступление – не доложи рано поутру начальству Воробьев о моем нарушении спортивного режима: комнаты-то с общей дверью, услышал, доложил. Я и не сообразил утром, кто и зачем меня будит, а это Куценко, Громов… С того утра и закрутились разные разбирательства. Я должен был до выступления вернуться домой на позор и крушение всей спортивной жизни. Сам кругом виноват, но круто взвели пружину… для мертвого боя. Господи, за юношеский вздор платить искалеченностью жизни…

Но все это прошлое. Ничего подобного быть со мной здесь не может. Всего четыре года прошло, а кажется, прожита огромная жизнь, и юность была где-то далеко, и такая она была беззаботная, светлая, чистая, хоть и в ухабах ошибок, но ведь мы же люди, а не цифровые машины.

Кстати, слово "бойкот" ирландского происхождения. Знаменитый деятель борьбы за независимость Ирландии Парнель произнес 19 сентября 1880 года в Эннисе одну из своих замечательных речей. Тогда он и предложил подвергать осуждению всякого из англичан или сотрудничающих с ними, если кто-либо выгонит фермера-ирландца со своего участка, либо исполнит приказ об этом, либо арендует очищенный таким способом участок. фермеры были забиты и совершенно безответны, их мог попирать кто хотел, и при любом неурожае они вымирали со своими семьями десятками тысяч. Совет Парнеля принес плоды. И по имени первой жертвы общественного осуждения (и презрения) такой способ воздействия на человека стали называть "бойкотом"…

"Какая разница, кто первый толкнул 200 кг?" – прочитал я в одном из отчетов с очередного чемпионата мира.

И в самом деле, чего тут считаться.

Однако, если вступить на этот путь и раскручивать спираль от ничтожных по значению событий до вселенских, то какая, спрашивается, разница, кто первый совершил кругосветное путешествие? Сейчас его совершают в одиночку на утлой яхте – утлой в сравнении с большими парусными кораблями времен первых кругосветных… Или, подчиняясь все той же логике, какая разница в том, кто первый поднялся в воздух на самолете, полетел в космос, вышел в открытое космическое пространство? Ведь были полеты на Луну, а будут – на очень далекие планеты…

Вся эта ползучая логика – от недостатка мужества, чести, порядочности, которыми надо обладать, дабы перейти роковую черту первым. За это ведь всегда плата особая…

Глава 247.

И совсем неожиданная встреча: Сельветти! Единственный из атлетов, заставивший испытать страх поражения могучего из могучих – Эндерсона. Отчаянный боец. Гроза фаворитов чемпионатов мира 50-х годов. Сколько раз любовался им на фотографиях, а теперь не узнаю. Мы почти однолетки, разница в трех годах, а передо мной пожилой человек: опущенные плечи, жидкий живот, в одутловатом лице утомленность…

Сельветти шагает через помосты тренировочного зала и обнимает меня…

"Прошлое даже боги не в силах изменить",– присловье моего тренера. Какое прошлое смяло Сельветти? Что в этом прошлом?

Восемнадцатое октября!..

Предстартовые тренировки должны развязать силу, ничто не должно закиснуть в усталости.

Большая сила досыпает последние часы в мышцах.

Все время слышу силу. Каждый шаг в таких днях от необходимости силы, для силы, с оглядкой на силу.

Я опробовал в стойку 180 кг, затем щегольски беру на грудь в ту же стойку 190 кг. Больше нельзя, хотя мышцы дразнят запасом.

В жиме "четверю" 170 кг из-за головы – один, второй, третий, четвертый подходы… В жиме работу можно вести несколько дольше, даже нужно несколько дольше – тогда набежит полная сила. Жим из-за головы закрепляет силовую точность и чистоту… Знатоки только пялят глаза. Такое никому еще не удавалось… А почтение приятно. К чему лицемерить– приятно… и греет…

Для рывка и толчка – свои упражнения. Ими тоже настраиваются мышцы. Это сложное ощущение разных движений, разной степени напряженности, расслабленности…

Восемнадцатое октября!..

Не примять силу последними тренировками. Теперь я справлюсь с собой, научен…

Провались в беспечность, расслабься. Нет забот – выдуманы.

Пора единения с силой.

Глава 248.

Суббота 10 октября.

И вот черед нашей делегации сделать круг по стадиону. Снова, как и в Риме, перехватываю древко за конец. С первых трибун и, кажется, до самого неба – лица людей. Нет, стадион не взбаламучен по-итальянски – вежливые аплодисменты.

Снова в линию сходятся делегации. Снова, ломая строй, грудятся спортсмены к первым шеренгам: поглазеть на шествие, на великих знатоков побед. Новые имена, почти все новые!

"…Игры в Риме родили своего героя – Юрия Власова,– писал днем позже "Советский спорт".– Вот он впереди нашей колонны. Ее капитан, ее знаменосец… То, то Юрий Власов – самый сильный человек планеты, знают все".

Делегации, в одной линии –лицом к ложе императора Японии. Председатель организационного комитета Олимпиады Дангоро Ясукава приветствует спортсменов.

Голос Кубертена, стертые давностью слова: это радиозапись 1936 года. В буквальном смысле голос ушедших поколений, завещание этих поколений.

Билеты дороги. На трибунах – избранные. Чопорное любопытство, чинность в выражениях чувств. И день – ясный, но не под прямым солнцем, белесоват дымкой. Воспитанно-сдержанный день.

У микрофонов седой плечистый старик с осанкой аристократа – тоже в буквальном смысле седая старина Олимпийских игр – президент МОК Эвери Брэндедж. Я знаком с ним. Меня представили господину президенту в Большом Кремлевском дворце, когда в Москве проходила сессия МОК. Весьма влиятельный господин.

Император Японии Хирохито почти вышептывает единственную фразу: "Восемнадцатые Олимпийские игры открыты". Да, это голос Журавля, как называют в Японии императора. Его будто не коснулись беды. Из глав государств – самый старый, не возрастом – властью, пусть ныне формальной, и единственный из здравствующих руководителей главных государств – участниц второй мировой войны.

До 1945 года культ императора составлял часть государственной религии Японии – синтоизма, одна из догм которой утверждала: император – божественное лицо, его божественность в божественности предков, их достоинства – от физических и духовных свойств богини Солнца – праматери всех Журавлей. Кстати, третья догма государственного синтоизма законодательно закрепляла принципы агрессивных войн Японии (до 1945 года):