Циклоп - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он знал ответ. Он — сосуд, в котором живет душа Инес. И будь он проклят, если позволит ей умереть во второй раз.
Их застали врасплох. Симон умер сразу, пронзенный дюжиной стрел с зазубренными наконечниками. Тело мага ослепительно вспыхнуло — Циклоп с Эльзой едва успели отшатнуться. Против мечей и стрел Око Митры было бессильно. «Живыми! Живыми брать!» — надрывался главарь преследователей. И тогда что-то надорвалось в сердце Циклопа. Я кокон, подумал он. Кокон, из которого рождается бабочка. Око Митры воссияло маленьким солнцем, от его жара плоть Циклопа расплавилась, меняя форму. Инес ди Сальваре, ушедшая и вернувшаяся, заново лепила себя — тело и душу. Лепила из того, что у нее было: из сына Черной Вдовы.
Вся ужас и восторг, она указала рукой — и море ревущего огня затопило долину, обращая в прах лучников и мечников, рыцарей, закованных в броню, и магов, прячущихся за ними. Симон Пламенный мог бы гордиться своей ученицей! В глубине новой Инес, в самом дальнем тайнике ее возрожденной души, глядя на горящих врагов, плакал от счастья умирающий Циклоп.
А когда все кончилось, ветер развеял пепел.
Глава десятая
Мертвые и живые
1.
Кот, собака и крыса.
Голубь и ворон.
Эльза.
Смерть шла за ней по пятам. Эльзе оставалось только бежать, петлять и прятаться, путая следы. Эльза-кошка уходила от погони. Эльза-крыса забивалась в такие норы, куда опасались соваться не только стражники, но и наемные убийцы. Эльза-ворон отыскивала такие ходы, о которых не знали даже нищие и бродяги, прожившие в трущобах Тер-Тесета всю свою никчемную, тусклую жизнь. Она научилась воровать и спать в полглаза, все время оставаясь настороже. Без колебаний она забиралась в койку к карманникам и конокрадам, грабителям с большой дороги и бесшабашным искателям сокровищ. Почему нет, если это дарило ночь передышки, три-пять часов хрупкой, призрачной безопасности?
А по Тер-Тесету ползли слухи, превращаясь в легенду. Легенду о последней сивилле Янтарного грота, о неуловимой и беспощадной Эльзе, которая из мести перегрызла глотку королю Ринальдо. Горожане смеялись, видя, как стража и гвардия, наемники и тайные соглядатаи ловят — и не могут поймать одну-единственную женщину. Лавочники и содержатели гостиниц шептались о чудо-диадеме, что сияет в волосах сивиллы. О, янтарь способен излечить любой недуг, выправить любое уродство; саму Смерть он обведет вокруг пальца — но плату за это Эльза возьмет полной мерой. Так что стоит тыщу раз подумать: не лучше ли умереть в муках, чем принять сивиллину помощь?
И никто не знал, что каждый день, на перекрестках и площадях, в кривых переулках и на широких улицах встречает Эльза старуху — голую, грязную, горбатую. Карга заступала Эльзе путь, хищно принюхивалась и в упор глядела на сивиллу слепыми бельмами. От этого взгляда сердце останавливалось в груди, и сивилла опрометью бросалась прочь, не разбирая дороги.
Кот, собака и крыса.
Голубь и ворон.
…старуха замерла. Просторная пещера стала для нее тесной. Пальцы закостенели, вцепившись в четки. Добыча куда-то подевалась. Была, и нет. Э-э, да вот же она! Старуха хихикнула. Пальцы снова взялись играть с зубами на нити — быстрее, еще быстрее…
Эльза-собака доверяла своему чутью. Прочь из города! Здесь ее поймают, рано или поздно. Она может прятаться долго, но не вечно. Если покинуть королевство, затеряться на просторах необъятного мира — у нее появится шанс. Пусть погоня, пусть! — Эльза станет идти день и ночь, оторвется, собьет со следа… А главное, пока гонятся за ней, старухе ничего не поделать с Натаном, Вульмом, Циклопом…
Кто такие? — удивилась Эльза-крыса.
Натан, Вульм, Циклоп?
И ответила: не важно. Они есть. Они будут, пока Эльза отвлекает старуху на себя. Да, подтвердил янтарь. Медовое тепло разлилось по телу женщины, придавая сил. Она уходила на юг, туда, где лежала жаркая Равия — родина Симона Остихароса. Почему на юг? Она не знала, но ее влекло туда. Кто такой Симон? Она забыла, но стремилась к этому человеку.
В деревнях она бралась за любую работу — за кров и еду. Судьба хранила ее. В маленьком городке у моря Эльза задержалась на месяц. Сушила травы для местного лекаря, скопила толику денег на дальнейший путь, и уже собралась в дорогу, когда из темноты заплеванной подворотни на нее уставились два незрячих бельма.
С отчаянным визгом Эльза бросилась наутек.
…старуха вновь сбилась. Время добычи подошло к концу — и вот опять! Судьба сивиллы, издевательски мигнув желтым глазом янтаря, разветвилась, выбросила еще один побег, еще одну возможность, которую следовало пройти до конца.
Сколько таких дорог у нее в запасе?
Терпения старухе было не занимать. Она пройдет, сгрызет, высосет досуха все ягодки, сколько бы их ни было…
Паруса — крылья. Правда, вороново крыло — чернее ночи, а паруса «Сестры ветра», идущей на север, в край норхольмских фьордов — цвета грязного снега. Тер-Тесет остался за кормой. Эльза-ворон улетала, уводила погоню от птенцов, оставшихся в гнезде. Она устала, она очень устала, мечтая о передышке. Пока ее отыщут в далеком Норхольме…
За спиной скрипнула палуба.
За спиной хихикнули.
Бежать было некуда.
2.
Движение пальцев старухи замедлилось.
Зубы на суровой нити скользили с запинкой, сталкиваясь боками. Стук кости о кость сделался громче, отчетливей, в него вкралась дрожащая щербинка. На плечах и предплечьях карги вздулись тощие, синие мышцы. Жилы налились черной кровью: змейки обвили дряблую плоть, вливая в хозяйку целительный яд. Казалось, даже собрать пальцы в щепоть стоит незваной гостье каторжных усилий. Зубы по-прежнему без устали жрали чужое время и чужие судьбы. Но счет пошел не на дни и годы, а на часы и минуты.
Старуха разволновалась. Она ткнулась носом в свои четки, слепо пяля мутные бельма. Ноздри ее раздулись по-кабаньи; карга фыркнула, склонилась ниже и чихнула. Кончиками пальцев старуха ухватила усик, тонкий как волосок, невесть как возникший между двумя зубами — и дернула что есть мочи.
Ус остался на месте.
Более того, он стал длиннее, раздвоился на конце и туго обвил злополучный зуб. А рядом
