Циклоп - Генри Лайон Олди

Сделав глоток, советник еле удержался, чтобы не скривиться. Дешевое, терпкое вино вязало рот. Корица не спасала. Вазак же пил с видимым удовольствием.

— Ты хочешь жить, Вазак? — спросил Дорн.

— Хочу.

— Ты, мастер смерти, хочешь жить?!

— И больше остальных.

— Я тоже хочу. Но Альберт не позволит нам жить. Ты бил его отца кнутом. Я видел это. Когда ты говоришь о колдовстве, я соглашаюсь. Потому что ты — мастер. Согласись и ты со мной, мастером интриги, мастером двора. Ринальдо был опасней кобры. Мальчишка — весь в отца, если не хуже. Он не простит, и не станет долго ждать.

— Я маг, — оскалился Вазак. — Не всякий палач…

— Думаешь, король не найдет другого мага? Сильнее, опытнее тебя?! Нет, если ты уверен, что никто из ваших не подрядится вырвать твое сердце и доставить Альберту…

Потное, лоснящееся лицо некроманта пошло пятнами. Меч, подумал советник, втайне улыбаясь. Я не попаду мечом в сердце. Но словами я бью без промаха.

— Что ты предлагаешь? — севшим голосом спросил Вазак.

— Допустим, его величество заболеет. Допустим, его величество снова вернется. Память его сделается чиста, как лист пергамента. Кто окажется рядом? Верные слуги: советник и маг. Клемент, новый капитан — болван, его я не боюсь. Да его и не было с нами в усыпальнице. Ах, как вовремя умер Гуннар! Мы расскажем принцу, что он — король. Мы расскажем ему всю правду: зубастая сивилла, предатель-Амброз, новый королевский маг… Всю правду, за мелким исключением. Мы не станем говорить про кнут. Про унижение Ринальдо. Если к тому времени сивилла будет у нас в руках, или мертва — тем лучше. Гнев мальчишки найдет выход. А наша верность получит достойную награду. У королевского мага и впрямь большое жалованье…

— Это ненадолго, — после раздумья ответил Вазак. — Рано или поздно все повторится. Ты спрашивал, слышал ли я о таком колдовстве? Нет, не слышал. И сомневаюсь, что о нем слышал Амброз. Нельзя вечно скрывать от людей короля-мальчишку.

— И не надо. Главное, что мы здесь будем ни при чем. Начнись мятеж, сядь на престол кто-то из родичей Альберта, сменив вечного ребенка — мы останемся верными слугами. Такие всегда в цене, уж не сомневайся. Если нам повезет, мы сумеем дотянуть мальчишку невредимым до того дня, когда он сделает себе наследника. Ты отыщешь нужную болезнь для короля?

Вазак поднял кубок, словно возглашая здравицу.

— Да, — ухмыльнулся толстяк.

6.

«Где я?!»

Натан заморгал, завертел головой, пытаясь оглядеться. Гулкая тьма, окружавшая его со всех сторон, была даже не слишком черной. Мутные помои, сквозь которые, тем не менее, ничего не видно. Ну, то есть, совсем ничего.

«Я ослеп!»

Изменник едва не заорал. В панике он принялся лихорадочно шарить вокруг. Ладонь наткнулась на теплое, мягкое… Живое! Живое зашевелилось, вздохнуло, прижалось к Натану. Госпожа Эльза! Парень отдернул руку, замер, не дыша. Больше слепоты, смерти, больше всего на свете он сейчас боялся разбудить сладко посапывающую во сне сивиллу. Бегство, думал он. Память упрощала, превращала события в слова, а слова — в колечки, связывая из них понятную цепочку. Пещера. Ночь. Костер погас. Все хорошо. Мы убежали, мы живы, а я не ослеп. Словно в подтверждение этой мысли, Натан разглядел в мглистом сумраке свою ладонь, а дальше — плечо Эльзы. Глаз видит, Эльза рядом; чего еще надо?

Оказалось — надо.

Давящие позывы в паху напомнили изменнику, отчего он пробудился ни свет ни заря. Натан отодвинулся от Эльзы — сивилла беспокойно заворочалась — и, пятясь на четвереньках, отполз на пять шагов. Стараясь быть тише мыши, а главное, не оступиться, он поднялся на ноги. Накинул на плечи кожух, которым укрывался. Справить нужду в пещере, ставшей им домом? Нет, стыдно. Найти ход, ведущий наружу, и выбраться в стужу и пургу? Тут главное, хозяйство не отморозить…

Куда идти?

Спать мы легли у стены, вспомнил парень. Я — ближе к середине зала, прикрыв собой Эльзу. От кого? Ну, мало ли, от кого! От господина Циклопа, к примеру. Вчера господин Циклоп был не в себе. Уставился, как пес на кость, камнем во лбу сверкает… Потом, вроде, передумал.

Сказал, что будет добрым, как чудовище.

Обойдя сивиллу по широкой дуге — чтоб, упаси Митра, не наступить! — Натан добрался до стены. Хорошо, что он шел, выставив руки, иначе точно бы лбом треснулся. То-то господин Вульм потешился бы с утра: «Было два рога, а стало три!» Натан осторожно двинулся по кругу, ведя рукой по бугристому камню. Под ладонью камень менялся: из сухого и шершавого, как терка, он сделался шершавым, но влажным, потом стал влажным и гладким. Стена тянулась и тянулась, а ход сгинул. Проморгал, дубина? Нет, ход — не трещина, мимо не прошмыгнешь… Дотерпеть бы! Хорошо Тугодуму. Схрумал миску ячменя — порченого; хорошего Вульм не дал — навалил кучу, где стоял, и нет забот. А ты топай, корячься…

Рука ушла в пустоту. Натан ощутил на лице зябкое дуновение. Ну наконец-то! Мокрая стена, словно по волшебству, заискрилась, вскипела мерцающими бликами. Пещера преобразилась. В далеком небе разошлись тучи, и молоко луны по каплям стекло в подземелье сквозь световые колодцы. Сталагмиты — перламутр и серебро; базальтовый пол украсили пятна, словно шкуру леопарда…

Ты это, сказал Натану мочевой пузырь.

Ты долюбуешься.

Парень сунулся в проход. Здесь темнота загустела, подобно смоле. В паре мест Натан с трудом протиснулся, но ничего, хвала богам, не застрял. Холод усилился, терпеть становилось все труднее. Обеими руками Натан держался за живот, поскуливая, как баба на сносях.

Шлеп, шлеп, шлеп…

Это не я, понял изменник. Это оттуда. Звук был тихий, размеренный, и в первый миг парень решил: где-то капает вода. В пещере все время капало. Но шлепанье приближалось, и Натан вспотел от догадки: это шаги. Кто-то шел в пещеру. Зимой. Босиком. Сердце бухнуло в груди и, сорвавшись в галоп, застучало часто-часто. Натан попятился. Может, это Вульм? Тоже до ветру ходил? Но почему босиком? И вообще, сегентаррец ходит тихо, как волк… Изменник все пятился и пятился; когда он уперся спиной в уступ, мимо которого недавно протискивался, то чуть не закричал. Показалось: кто-то схватил его за плечо. Натан рванулся, слыша треск кожуха, миновал узкий участок и, забыв про искалеченные ступни, кинулся обратно.

Шлепанье преследовало его.

Он вылетел в серебристую мешанину лунных бликов, отбежал шагов на двадцать — и подхватил с пола камень побольше. Замахнулся для броска. Поднять тревогу? А вдруг это все-таки Вульм? Или безобидный бродяжка? Если что, заорать он всегда успеет.

Смоляная чернота хода подернулась серой, пыльной паутиной.