Королевский дуб - Энн Риверс Сиддонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
„О Крис, ублюдок, — думала я безнадежно и уныло. — Убить ее любовь и просто купить ее обратно. Разве ты не мог бы позволить ей взять щенка домой? Или тебе нужно приковать ее к себе при помощи собаки?"
Страх нанес моему желудку прямой, вызывающий тошноту удар, я перегнулась над телефоном.
— Тебе лучше повесить трубку, малыш, — заметила я. — Твой папа недолго останется богатым, если ты будешь продолжать разговор.
„Господи Боже, не дай ей услышать эти ужасные ноты в моем голосе", — думала я.
Молчание длилось какое-то время, я держалась за стену у телефона и пыталась сохранить свой мозг чистым и спокойным.
— Мама? — наконец послышалось в трубке.
— Да, пупсик?
— Я скучаю без тебя. Я буду рада приехать домой.
Я оперлась о стену, ноги сделались ватными. Меня захлестнула любовь к дочке.
— Я буду рада увидеть тебя. Когда тебя здесь нет, город становится чужим и старым.
Опять молчание. Затем небрежно:
— Ты видела Тома?
Воздух, проскользнувший было в мои легкие, вырвался обратно.
— Нет, милая. Не думаю, что буду видеться с Томом.
— О нет, будешь! — спокойно заявила Хил. — Будешь. Я знаю. Когда ты увидишь его, передай, что я сказала: „Хей!" Передай, что я сказала: „Жди меня" Ты передашь?
— Я… да. Передам.
— Ну пока, мама, я люблю тебя, — проговорила Хилари. Хилари, которой теперь одиннадцать лет и которая выздоровела. Или почти выздоровела.
— Я тоже люблю тебя. Приезжай скорее.
Когда я повесила трубку, „нечто" нанесло свой удар. Невозможно описать тот ужасный, засасывающий, идиотский шторм безумного аморфного ужаса. Вспомните любой момент, когда вы были абсолютно и отчаянно напуганы, увеличьте его в десять раз, и тогда, можно сказать, у вас сложится некоторое представление… Я не могла сказать, чего я боялась. Я просто находилась внутри бесконечного циклона, землетрясения страха. Меня швыряло, трясло, било, бросало, топтало. Мои глаза были слепы, а мышцы бессильны. Я опустилась на пол перед телефонным столиком и свернулась в клубок. Сердце дико металось, я не могла сладить с ним, оно стучало так сильно, что мешало дышать; я хватала ртом воздух, меня била сильнейшая дрожь. Пот покрывал мое тело. Во тьме вихря я не могла увидеть ни одного успокаивающего лица, не могла услышать ни одного знакомого голоса, не чувствовала ни одной протянутой ко мне руки. Хилари уехала, Том, Картер, Тиш, Чарли, мать, отец — все ушли. Я была уверена, что умираю. Им придется позвонить Крису, и он скажет Хилари, что я умерла…
„Помогите, — беззвучно повторяла я, не в состоянии пошевелить губами от слабости. — Помогите мне!"
Не знаю, сколько это продолжалось. Когда „нечто" отступило, не совсем, но достаточно, чтобы я смогла с трудом встать на колени, на улице было совсем темно. Я решила, что, наверно, сейчас около полуночи. Сидя на полу, я дотянулась до телефона и набрала номер Фрика Харпера. Я сделала это бессознательно, мои пальцы двигались сами по себе. Каким-то образом мои, лишенные нервов, руки знали, даже если не знал мой мозг, что никакой доктор традиционной медицины не сможет помочь мне.
К счастью, Фрик все еще находился в своем офисе, и у него не было пациентов.
— Я думала, что умираю, — прошептала я. — Помоги мне, Фрик. Мне кажется, я умру.
Медленно и спокойно, как будто мы были два старых друга, болтающих ни о чем конкретном, он выпытал у меня все подробности. Даже от того, что я слушала его ровный, приятный голос, мне стало чуть легче. Там, в ночи, на другом конце телефонного провода, как скала, стоял сильный, компетентный человек, и он не позволит мне умереть. До тех пор, пока я держала в руках трубку, я могла прожить чуть дольше.
— Приступ паники, — объяснил Фрик, когда я наконец остановилась, с трудом дыша в аппарат. — Чистый, простой, классический, высшей пробы. Мне следовало предупредить тебя, что ты будешь главным кандидатом на него, как только Хил уедет.
— Фрик, это было больше, чем просто беспокойство. Это было… неописуемо. Если это случится опять, я умру.
— Нет, не умрешь. Весьма возможно, что это случится, но ты не умрешь. Слушай, Энди, буквально каждый, с кем случается паническое расстройство, думает, что умирает. Да, это ужасно; Господи, я знаю, что это такое. Но приступы объяснимы и не так редки. Часто они возникают в результате травмы, какой-нибудь утраты. Подумай, сколько ты потеряла за такое короткое время: мужа, дом, устойчивость положения, а теперь — того, ради кого в течение года жила каждую секунду своей жизни…
„И Скретча, — подумала я. — И Тома, и леса".
— Я не потеряла Хилари.
— Нет, не потеряла. Но ты считала, что потеряла. Разве ты не думала, когда она поехала к отцу, что ты никогда не вернешь ее обратно?
— Я… да. Я так думала. Но теперь — нет.
— Может быть, твой мозг так не думает, но попробуй убедить в этом твое подсознание. Послушай, я не считаю, что у тебя начало полного нервного расстройства. Я уверен, что это была единичная реакция на слишком большие потери, с которыми ты еще не примирилась. Мы будем наблюдать, а потом решим. А пока давай попробуем оказать тебе некоторую помощь. Если такое состояние будет продолжаться, я направлю тебя к специалисту. У тебя остался ксанакс, который я назначил Хилари? Мне кажется, ты говорила, что она вообще его не принимала…
— Да. Еще есть.
— Пойди и прими две таблетки прямо сейчас, а затем по одной каждые шесть часов или около того, если почувствуешь необходимость в них. И позвони мне завтра. Возможно, они помогут. Но мне бы хотелось, чтобы ты разрешила мне направить тебя кое к кому, чтобы начать работать над всем тем неразобранным мусором, что ты носила в себе все это время. Хилари нуждается в тебе, в полноценном человеке.
— Может быть, потом, попозже? — попросила я, ощущая, как на меня быстро надвигается, как штормовая волна в разгар урагана, огромная, абсолютная усталость. — Может, когда начнутся занятия в школе? Извини, что так поздно побеспокоила тебя, Фрик. Я просто… мне очень жаль.
— Не стоит, — ответил врач. — Сейчас еще не поздно. Всего половина девятого.
Я положила трубку и пошла доставать из аптечки ксанакс. Я приняла две таблетки и запила их разбавленным виски, оставшимся в стакане. После этого я выпила еще одну неразбавленную порцию. Через несколько минут я заснула на диване при ярко горящих лампах и орущем телевизоре. За всю жизнь я не могла припомнить такого же тяжелого, неподвижного и темного сна. Когда наконец удары в мою входную дверь дошли до моего сознания, находящегося на глубине многих миль в склепе из ксанакса, я долго не могла пошевелить парализованными конечностями или сделать глубокий вдох через пересохшие нос и рот. Я не могла заставить открыться мои свинцовые веки. Я лежала на диване, тупо слушая стук, который, как я знала на более глубоком и примитивном уровне, чем мозг, продолжался уже давно.