Основы пневматологии - Владимир Алексеевич Шмаков

и стремления, тем больше в организации входящих в них дифференциальных элементов проявляется и по силе, и по отчетливости особенности личности. По мере возрастания во-ления в иерархическом достоинстве субъективные особенности личности, а затем и индивидуальности находят все более случаев и возможностей к актуальному проявлению, ибо вообще чем более эволюционирует антитезис всякого бинера первого вида, тем более он отражает з себе естество и самобытность тезиса — выступающих из-под покрова феноменального материала дифференциальных элементов. Для возможности осуществления такого более глубокого сопряжения между людьми в волениях. и действованиях необходимо наличие как соответствующей благоприятствующей среды, так и соответствующего расположения и искренности. Обычно это достигается через выбор соответствующих условий жизни, но может быть и особый пос-вятител!гный путь. Всякая мистерия есть лишь синтетическое отражение жизни, ее законов и условий. В ней лишь как в фокусе собирается то, что при обычных условиях обыкновенно растянуто на долгие периоды времени. Цель мистерий — дать в короткое время обширный опыт, выпукло показать его членения, их особенности и чередование, благодаря чему и раскрыть человеку возможность подняться до осознания развертывающегося смысла во всем перспективном его целом, а потому и во всей его глубине.

В проявлении каждой пневматологической категории и ее кинетического агента необходимо различать их собственное содержание и их форму. Эта форма связана с содержанием, но не тождественна ему. Так, в мистике сущностью и содержанием единений является антэротический союз двух видов естества, а формой служит coitus, как в прямом, так и в более общем смысле. Соответственно этому в разуме содержание сопряжений заключается в дифференциации и организации конкретного начала, а формой служит слово. Наконец, в воле содержанием служит соподчинение и прагматическая организация волевых способностей, а форма выражается пластикой, жестом. Coitus, слово и жест в прямом и примитивном смысле непосредственно свидетельствуют о проявлении соответствующей пневматологической категории, будучи здесь характернейшими феноменологическими соответствиями. Но они могут также пониматься в широком и общем смысле, где они выражают не специфическое проявление, но объемлют синтетически каждая целый категориальный класс проявлений. С этой точки зрения, например, всякое мистическое единение есть акт любви, акт coitus'a, лишь в частном случае совпадающий с физиологическим явлением. Соответственно этому мы и рассмотрим жест, как форму волевых проявлений в специфическом и общем смысле.

В оргиастических мистериях человек испытывает переживания во всех трex пневматологических категориях. Но исторически известная посвятительная традиция, сравнительно мало уделяя внимания категории разума, преимущественно центрировала свои усилия на мистике и воле. Она пользовалась половым экстазом как могучей движущей силой и через восторг плоти вела людей к пробуждению жажды восторгов надмирных. Мистика, как и разум, есть категория стационарная, а потому для реальности воздействия на человека и возможности сделать его самого активно ищущим дальнейших усилий и продвижений на эволюционном пути необходимо заложить движущий импульс и в динамической категории — в воле. Если в мистериях и существовали способы внутреннего органического воздействия на волю индивида путем высшей воли, то все же главенствующую роль играли воздействия периферические непосредственно в иерархическом плане воли низшей. В последнем именно и заключается сущность волевого оргиазма как такового.

Тихая ночь, серебряные чары луны, вдохновенная песнь и переливы струн могуче действовали на участников мистерии, потрясали их чувства и через преображение настроения сразу переносили от обычного в царство причудливых мечтаний, Гармонии звука и света действуют как тонкая среда, как целая струящаяся пластическая жизнь, охватывающая все и все подчиняющая своему трепещущему потоку. Это действие женственно, оно не насыщает человека определенными устремлениями, не вкладывает в его существо определенных сил и ограниченных тяготений, но лишь возбуждает томление неудовлетворенности настоящим, будит в нем жажду таинственного и неизведанного, доносит до него веяния иных миров. Эта сила не влекущая, но лишь завлекающая; она не собирается в единый центр, но веет повсюду; она не указует определенной цели, но лишь вызывает алкание цели. Это эротика среды, откровение бесконечной глубинности женственности (Аркан XI), магия преображения естества. Внимая этим интуициям пластичности надмирного, человек перерождается во внешнем бездействии, делается способным к вибрациям высшей жизни, но вместе с тем безмолвствует и замирает. Он лишь прислушивается к потоку проходящих волн, он только грезит, мысль скользит по переливам, а воля спит. Это только мистерия чувства, развертывание его глубин, но все ощущения остаются пассивными, лишь вторя входящему извне. Но есть и иная сила, пробуждающая раскрывшиеся чувства из бездействия. Стихия ароматов преобразует их в мощные влечения, она вдыхает в них жажду деятельности, внушает искать удовлетворения. Аромат — это динамика чувства: он вызывает в женственной силе активность и, стоя на грани томлений среды и сил центральных, он стремится их сочетать. Мир влечений находится внутри человека; это царство внутренних натяжений и готовых проявиться сил, но для того, чтобы они проявились в действии, необходимо пробуждение воли, — и вот орудием пробуждения и теургического дисциплинирования воли в посвятительных мистериях являлась пластика3. Каждое движение человеческого тела соответствует не только определенной эмоции, но и определенному волевому устремлению, как и обратно — психическим движениям неизменно сопутствуют определенные сокращения мускулов тела4. За много веков до современной психиатрии3 руководители посвятительных мистерий широко пользовались этим законом. Священные танцы мы встречаем во всех религиях и у всех народов, ибо их образный Язык не только передает многое лучше слов, но передает также и вовсе невыразимое в слове. Сливаясь вначале с мечтательным настроением души, вызванным чарами звука и света, и постепенно переходя фазы перерождения чувств в готовые проявиться влечения, вторя этим возбуждающим дыханиям ароматов, священные пляски затем сразу прорывали ограду закостенелого бездействия и раскрывали простор всем назревшим волениям. Именно их помощью люди активно включались в оргийное действо и из зрителей мистерий превращались в их действительных участников. Сущность пляски — это ритм, и именно в его стихии свершается мистериальное преображение воли. Охватываясь ритмическим движением, человек сразу утрачивает свою обособленность и входит в массовое целое как его органическая часть, где устремление целого начинает вполне господствовать над уединенными влечениями. Глубина ритма безмерна; он может быть прост и чеканен, но может быть также и беспрестанно изменяющим свой закон. Чем глубже ритм, тем он многообразнее, тем больше в нем отдельных узоров, переливов и разрывов, и, возрастая до наивысших напряжений, он переходит в хаос. Есть ритм покоя, ритм безмерной силы, дышащей в величавых переливах своих тонких волн; их звонкое дрожание подобно наивысшей недвижности, ибо их трепет все проникает и не может быть проникнут и преодолен ничем. Но есть также ритм и бушующих дерзновений, ритм мятущихся и сталкивающихся волн, стремящихся все подавить своей громадой