Пламенный клинок - Крис Вудинг

По зале пронесся шум, когда гости принялись разворачивать приглашения, розданные им по прибытии, в которых указывалось, где и в какое время им положено находиться соответственно статусу.

— Как это по-кродански: созвать гостей на праздник, а потом каждому указывать его место с точностью до дюйма, — пробормотала Мара. Даже для нее, от природы склонной к порядку, это было чересчур.

— У нас в Харрии дело обстоит похоже, — сказал Харод, с недоумением расслышав насмешку в ее голосе. — Как еще управиться с таким множеством людей, не создав хаоса?

— Этой стране не повредит немного хаоса, — заметила Мара. — Идем. — Она зашагала к выходу.

— Синяя комната там, — сказал Харод, подняв глаза от приглашения и указывая в противоположную сторону.

— Мы не пойдем в Синюю комнату.

Хароду пришлось поторопиться, чтобы нагнать ее. Толпа начинала рассасываться, и Мара не сводила глаз с хранителя ключей. Их целью был он, и пропади пропадом любые расписания.

Вскоре они оказались в продолговатом помещении, одна стена которого была увешана десятками портретов, а другую покрывали гобелены со сценами из Деяний Томаса и Товена.

Кресла для гостей располагались рядами. Когда Харод и Мара вошли, хранитель ключей уже уселся на свое место. Им пришлось удовольствоваться креслами через несколько рядов позади него, которые указал распорядитель.

— А вот и принц Оттико, — сказал Харод, когда они пробирались между рядами.

Мара, ростом уступавшая Хароду, не сразу заметила принца, который сидел в первом ряду и, склонив голову набок, переговаривался с соседкой. Она знала его по портретам, но художники явно льстили наследнику. Его бесцветное лицо с жидкими бакенбардами и тонкими усиками источало добродушную снисходительность, свойственную человеку, которого слишком разбаловали и изнежили.

«Скоро он станет править этой страной, — подумала Мара. — Но Пламенного Клинка не получит».

Когда все расселись, откуда-то сверху донесся звон: последний колокол света. Солнце садилось за горы, а глубоко в пещерах под Хаммерхольтом поднималась вода, черная и холодная.

— Когда представление начнется, потихоньку выйди, — тихо сказала Мара по-харрийски. — Если нужно, притворись, будто тебе нездоровится. А я займусь хранителем ключей.

Харод кивнул, и они уселись на свои места. А потом впервые взглянули на сцену, где собрались музыканты. Харод мгновенно напрягся, и Маре не понадобилось спрашивать почему.

Там, позади всех, сидела Орика.

ГЛАВА 56

Вода медленно и неумолимо поднималась. Вика бесстрастно наблюдала за ней. Под изломанными отсветами, которые отбрасывал фонарь Кейда, поверхность воды казалась совершенно черной. Бездна дюйм за дюймом подбиралась к ним.

«Неужели таков конец? — подумала Вика. — Все поглотит тьма?»

Она подумала об Агали, такой душевной и мудрой. Представила себе, как та, нахохлившись, сидит у костра, греет ладони над деревянной кружкой, от которой поднимается пар, а на лице у нее понимающая полуулыбка. «Ты найдешь нам заступника», — сказала Агали. И Вика его нашла. А может, она неправильно истолковала знамения и все они погибнут. Может, она слышала лишь собственный голос, а боги, которых она повстречала, были просто вывертами поврежденного рассудка.

Скирда подняла голову и заскулила, почувствовав сомнения хозяйки.

Лодка уже почти достигла каменного выступа, на котором в мрачном молчании ждали остальные. Даже бодрость Кейда дрогнула среди давящего мрака и подступающего холода. Мягкий стук капель, падающих с потолка, отмерял время.

— Скоро вода будет вам по щиколотку, — сказала Вика. — Возвращайтесь в лодку.

— Разве она должна подниматься так быстро? — нахмурился Кейд. — А вдруг Мара ошиблась в расчетах?

Арен пошевелился.

— Не думаю, что она когда-нибудь ошибается в расчетах.

— Она имела дело с картой двухсотлетней давности и целым ворохом чертежей, изображавших движение луны, — возразил Кейд. — Во всем этом нелегко разобраться даже ей.

— Дверь откроется, — заявил скарл. — Горшкоголовый и Командирша ее откроют. Граб даже не сомневается. — Но Вика расслышала в его голосе страх: страх смерти, к которой он еще не был готов.

— Еще не поздно, — согласилась Вика, хотя уже утратила всякое чувство времени.

Один за другим они залезли обратно в лодку. Скирда неохотно отползла на корму, гортанно ворча. Когда все оказались в лодке, Вика передала по кругу пузырек.

— Выпейте, — велела она. — Каждый по глотку.

Граб принюхался.

— Что-то хмельное? — с надеждой спросил он.

— Нет. Но согреет лучше любой выпивки.

— Размалеванная не пробовала «ведьмину слезу» из Скара-Тхун, — сказал Граб. — Выпьешь, а потом хоть в огонь бросайся, чтобы охладиться.

Когда все сделали по глотку, Вика тоже отпила, потом немного плеснула себе в ладонь и дала вылакать Скирде. Тепло разлилось по телу друидессы, в пальцах слегка закололо, лицо раскраснелось.

— Неплохо, — ухмыльнулся Кейд. — О Девятеро, мне хочется сбросить жакет.

— Возможно, он тебе еще пригодится, — сказала Вика, подумав об убийственном холоде озерной воды.

Она отвязала веревку, крепившую лодку к причальному столбу и отбросила ее в сторону. Она только утянет их вниз, когда вода поднимется выше. Их медленно понесло прочь от выступа, дальше по пещере. Вика взглянула на потолок, до которого было уже недалеко.

«Джоха, удержи свои воды! — взмолилась она. — Наши товарищи придут за нами. Дай им время».

* * *

Орика играла. Лишь этим хотелось ей заниматься с тех самых пор, когда она впервые прикоснулась к материнской лютне теплым летним вечером в тени кибитки. Музыка была для нее жизнью.

Каждое значимое мгновение в ее прошлом было связано с какой-нибудь песней. Самые ранние воспоминания были о том, как мать напевает колыбельную, а Орика лежит у нее на коленях, разомлев от тепла, исходящего от костра. Она помнила, как рокотали неподалеку барабаны Ллах На Туун, когда она со своим первым возлюбленным забывала обо всем на ворохе одеял под сенью ясеня. Изящные переливы тринской жалостной песни врачевали Орике душу, когда тот же юноша отверг ее, ибо никто не умеет слагать скорбных героических сказаний лучше, чем тринские барды. Потом еще была песня, звучавшая, когда ее мать повторно выходила замуж; и другая, которая так впечатлила наставника Орики; что тот объявил о своей неспособности научить ее чему-нибудь еще; и та песня, после которой в нее влюбился Харод.

Музыка окружала ее, определяла ее облик, лежала в основе существования. Играя, Орика настраивала себя на один лад с мирозданием.

Но когда музыканты исполняли составленную Эдгеном подборку оссианских народных песен, Орика не чувствовала музыку. Ее мысли были далеко, в пещере вместе с товарищами. Пальцы искусно передвигались по грифу, но играла Орика механически, без страсти, и думала только об одном.

Мало кто из слушателей это замечал. Даже средний для Орики уровень исполнения на порядок превосходил