Миры Роберта Хайнлайна. Книга 10 - Роберт Хайнлайн

Джубал еле удержался, чтобы не сказать, что единственный раз, когда он чувствовал себя способным читать в умах, была именно вчерашняя ситуация… и то, вернее было бы говорить не о мыслях, а об эмоциях. Он просто пожалел, даже без особой горечи, что нельзя сбросить хотя бы полстолетия, ибо в этом случае Дон пришлось бы распроститься с титулом «мисс», а он смело бросился бы в пучины нового брака, несмотря на несмываемые шрамы первого. А еще он подумал, что с радостью обменял бы все годы, которые ему, может быть, еще предстоит прожить, на вчерашнюю ночь. В основе Майк был прав.

— Продолжайте, сэр.

— Вот таким и должен быть сексуальный союз. Но я постепенно грокк, что таким он бывает исключительно редко. Чаще встречаются безразличные и механически выполняемые половые акты, и насилие, и совращение, превратившееся в своеобразную игру, вроде рулетки, только еще более бесчестную, и проституция, и целомудрие — истинное и притворное, и страх, и вина, и ненависть, и жестокость, и дети, которых воспитывают в убеждении, что секс — это постыдное и животное чувство, которое следует скрывать и которому никогда не следует доверяться. Дивная, совершенная вещь — разделение на женский и мужской пол — вывернута наизнанку, поставлена с ног на голову, превращена в нечто пугающее и омерзительное.

И каждое из этих отвратительных явлений берет начало в ревности. Джубал, сначала я никак не мог в это поверить. Я и до сих пор не грокк ревность во всей полноте, мне она кажется безумием. Когда я впервые познал экстаз сближения, первым моим побуждением было желание немедленно поделиться им с моими братьями по воде — напрямую с другими женщинами и косвенно, — призвав к участию всех братьев мужского пола. Мысль о том, чтобы удержать этот неиссякаемый источник радости только для себя, ужаснула бы меня, если бы и пришла мне в голову. Но она не могла в ней зародиться. И, как естественное следствие, у меня не было ни малейшего желания повторить это чудо с теми, кого я не взлелеял и кому не верю от всего сердца. Джубал, я физически не способен вступить в связь с женщиной, с которой не разделил воду. И так — все в нашем Гнезде. Психологическая импотенция возникает в том случае, если дух не сливается так же, как сливается плоть.

Джубал подумал, что эта система великолепна, но годится лишь для ангелов… но как раз в это мгновение воздушная машина приземлилась на частной площадке — точно напротив Джубала. Он повернулся, чтобы лучше видеть, но не успели ее колеса коснуться крыши, как машина исчезла.

— Опасность? — спросил он.

— Нет. — Майк покачал головой. — Они начали подозревать, что мы нашли убежище здесь — во всяком случае — я. Они полагают, что все остальные погибли. Я имею в виду тех, кто был в это время в Сокровенном Храме. Участников других Кругов они даже беспокоить не стали… — Он усмехнулся. — Мы могли бы сколотить целое состояние на гостиничных номерах — в город прибывают штурмовики епископа Шорта.

— А не пора ли перевести всю семью в другое место?

— Джубал, не надо волноваться. У этой машины даже не было времени связаться со своими по радио. Я охраняю вас. Теперь обороняться проще, так как Джилл, наконец, преодолела свои предрассудки насчет того, что якобы недопустимо лишать людей плоти, даже если в них такая скверна. Раньше мне приходилось прибегать к более сложным приемам защиты, но теперь Джилл знает, что я действую лишь тогда, когда грокк во всей полноте. — «Человек с Марса» мальчишески улыбнулся. — Прошлой ночью она сама приняла участие в истреблении… и это было уже не в первый раз.

— А что вы делали?

— Пришлось подчистить кое-какие последствия разрушения тюрьмы. Там было несколько человек, которых я не должен был выпускать… они смертельно опасны. Поэтому я отделался от них, прежде чем начал разрушать ворота. Но я месяцами, от случая к случаю, грокк этот город… и понял, что многие из самых худших в тюрьму так и не попадали. Я ждал, составлял списки и в каждом отдельном случае добивался уверенности во всей полноте. Теперь, когда мы покидаем этот город… они здесь больше не живут. Их всех лишили плоти и, отправили обратно, чтобы они могли занять место в очереди на право совершить новую попытку. Именно этот случай изменил отношение Джилл, и брезгливая жалость уступила место горячему одобрению: она, наконец, грокк во всей полноте, что человека убить невозможно и что мы делаем то же самое, что судья на поле, удаляя игроков за «чрезмерную грубость».

— А ты не боишься играть роль Бога, сынок?

В улыбке Майка не было ни капли сомнения — одна радость.

— Я и есть Бог. Ты есть Бог, и каждый мерзавец, которого я удаляю, — тоже есть Бог. Джубал, существует поговорка, что Бог замечает смерть каждого воробья. Так оно и есть. Но на английском надо бы для точности говорить, что Бог не может не заметить смерти каждого воробья, ибо воробей — он тоже Бог. И когда кот крадется к воробью, то каждый из них есть Бог, выполняющий божий промысел.

Еще одна машина сделала попытку сесть на крышу, но тут же исчезла. Джубал даже не стал комментировать это событие.

— И скольких же вы отправили прошлой ночью?

— Что-то около четырехсот пятидесяти, я не считал. Это больной город. Однако на некоторое время он станет исключительно порядочным. Это, конечно, его не излечит полностью, — ибо без учения не может быть излечения. — Майк снова нахмурился. — И именно об этом я хочу с тобой посоветоваться, отец. Я боюсь, что ввел своих братьев в заблуждение.

Они настроены слишком оптимистично. Они видят, что пока события разворачиваются в нашу пользу, знают, что они счастливы, что сильны и здоровы, что глубоко познают мир, что глубоко и искренне любят друг друга. А теперь им кажется, что они грокк, будто требуется всего лишь какое-то время, дабы весь человеческий род достиг такой же благодати. Нет, нет, это наступит не завтра… некоторые из них считают, что на это уйдет тысячи две лет, что даже двух тысяч, возможно, мало для такого огромного дела. И тем не менее они уверены — это сбудется.

И я так думал одно время, Джубал. И заставил их поверить в это. Но я упустил главное: люди — не марсиане.

Я повторял эту ошибку вновь и вновь, каждый раз пытаясь внести поправки и снова ошибаясь. То, что хорошо для марсиан, не обязательно хорошо для людей. О, концептуальная логика, которая может быть выражена лишь на марсианском языке, срабатывает для обоих народов. Логика — неизменна… но исходные данные различны. А потому и результаты получаются разные…

Я не мог понять, почему, например, если люди голодают, никто из них не предлагает себя на заклание добровольно, чтобы напитать остальных… на Марсе такой поступок очевиден и расценивается как наивысшая честь. Я не понимал, почему здесь так ценятся дети — на Марсе наших малышек обеих выкинули бы за дверь — пусть живут как знают, ведь девять нимф из десяти погибают в первый же сезон. Моя логика верна, но я неверно истолковывал исходные данные, — здесь между собой конкурируют не дети, а взрослые. На Марсе среди взрослых нет конкуренции — всех непригодных «выпалывают» еще в детском возрасте. Но так или иначе, конкуренция и «выпалывание» должны иметь место, иначе народ обречен на деградацию.