Полка. История русской поэзии - Коллектив авторов -- Филология
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Группа «Коллективные действия». Акция «Лозунг-1977». Московская область, 26 января 1977 года{325}
Параллельно с «основными» текстами Кенжеев публиковал ироническую «гражданскую лирику»: баллады, гимны и эпистолы, написанные под маской поэта по имени Ремонт Приборов. Этот поэт восторженно бежит впереди любой пропаганды — от коммунистической («Прощелыги мира капитала! / Не понять вам трепетной мечты! / Не понять вам чистоты кристалла, / Коммунизма юной красоты!») до капиталистической образца 90-х («Всем полезен добрый киллер, / наш российский Робин Гуд. / Если вам не уплатили — / дядя киллер тут как тут»); в XXI веке Ремонт Приборов тоже не сидел без дела: «Князь Владимир мой Владимирович, / полный тёзка Маяковскому! / Мудрый курс ты политический / Обозначил, светлый батюшка!» Стихи Ремонта Приборова — хорошая точка, чтобы начать разговор о московском концептуализме и иронической поэзии; недаром многие из них посвящены Тимуру Кибирову (р. 1955) — самому мягкому и, возможно, самому популярному из концептуалистов.
Тимур Кибиров. 2008 год{326}
Концептуалистская поэзия возникла в 1970-е практически одновременно с соц-артом — направлением в советском неофициальном искусстве, которое пародировало искусство официальное и в то же время создавало из его образов своего рода постмодернистские иконы. Это была имитация искренности, сделанная исключительно тщательно — хотя тяга к преувеличению позволяла всё-таки даже неискушённому читателю и зрителю заподозрить издевательство. Тот же Кибиров начинал с длинных нарративных поэм, посвящённых Черненко и Ленину, — в период, когда поэтическая лениниана ничего, кроме ощущения идиотской и устаревшей сервильности, не вызывала, он написал поэму «Когда был Ленин маленьким», шокировавшую даже коллег по цеху: например, она начиналась с эпизода зачатия вождя:
Я часто думаю о том, как… Право странно
представить это… Но ведь это было!
Ведь иначе бы он не смог родиться.
И, значит, хоть смириться с этим разум
никак не может, но для появленья
его, для написания «Что делать?»
и «Трёх источников марксизма», для «Авроры»,
для плана ГОЭЛРО, для лунохода,
и для атомохода — для всего! —
сперматозоид должен был проникнуть
(хотя б один!) в детородящий орган
Марии Александровны… Как странно…
Андрей Монастырский. 1980 год{327}
Ещё одна знаменитая вещь Кибирова — поэма «Сквозь прощальные слёзы» (1987), написанная по принципу центона: Кибиров включает в текст множество узнаваемых цитат и примет советской культуры, так что у него получается каталог всего советского с 1920-х по 1980-е. Каталог, сериальность — излюбленные средства концептуалистов: многократное повторение и дублирование может обнажать абсурдность языковых или социальных конвенций, противодействовать тиражности пропаганды; может и производить гипнотическое, шаманское воздействие. Такова, например, огромная поэма «Поэтический мир» (1976) одного из ключевых авторов концептуализма Андрея Монастырского (р. 1949): перед нами на протяжении нескольких сотен страниц происходит практически камлание, очень далёкое от всякой предметности и конкретики:
меня не интересует, что со мной
может случиться
потому что в этих местах
я никогда не был
и не буду
я не знаю,
где они находятся
я не знаю, где я нахожусь
я нахожусь там же
где находился всё время
но до тех пор,
пока я не найду чего-то
ничего не вспомню
я ничего не помню
несмотря на то,
что всё мне знакомо
и я сам себя помню
очень хорошо
и т. д. В случае же предельно предметной поэмы Кибирова сериальные приёмы вновь создают двойственное и тотальное ощущение иронии и ностальгии.
Э-ге-ге, эге-гей, хали-гали!
Шик-модерн, Ив Монтан, хула-хуп!
Вновь открылись лазурные дали
За стеной коммунальных халуп.
Летка-енка ты мой Евтушенко!
Лонжюмо ты моё, Лонжюмо!
Уберите же Ленина с денег,
И слонят уберите с трюмо!
Шик-модерн, треугольная груша,
Треугольные стулья и стол!
Радиолу весёлую слушай.
Буги-вуги, футбол, комсомол!
Барахолка моя, телогрейка,
Коммуналка в слезах и соплях.
Терешкова, и Белка и Стрелка
Надо мною поют в небесах!
Разделение этих эмоций принципиально невозможно — и это связывает кибировский текст не только с концептуалистским методом, но и с поэтикой «Московского времени». Уместно вспомнить тут эссе Сергея Гандлевского «Критический сентиментализм» (1989), в котором он определял ключевой для эпохи эстетический метод:
Причастность былому хоть и осознаётся ими как нечто постыдное, но — как быть — она есть. Она делает невозможным, потому что фальшивым, разговор со своим временем свысока. Этот разговор с высот пусть прекрасных, но чужих, для критического сентиментализма неуместен, как неуместна была в нашем детстве книжка «Детство Никиты» (внеклассное чтение). <…> Тут, казалось бы, и впасть в паниронию. Но и это не получается. В чувствах своих мы не вольны, и слишком много души положено на эту злополучную тайну, от которой поэтам критического сентиментализма никуда не деться, и борьба с этой ущербной любовью попахивала бы саморазрушением… <…> Шаткая, двойственная позиция. Есть в ней и высокая критика сверху, и насмешка, а главное — любовь сквозь стыд и стыд сквозь любовь.
Лев Рубинштейн. 1992 год{328}
Стихи и поэмы Кибирова — такие как «Сортиры» или официально напечатанное и вызвавшее скандал из-за обсценной лексики «Послание Л. С. Рубинштейну» — хорошо иллюстрируют положения этого эссе. Как и его коллеги, Кибиров сумел после конца советской эпохи (который для многих означал и конец концептуалистского метода) несколько раз изобрести себя заново: в 1990-е он — куртуазный и сентиментальный лирик-иронист («Двадцать сонетов к Саше Запоевой», сборник «Amour, Exil»), в 2000-е интонация сентиментального простодушия оживляет его замечательную христианскую лирику и стихи, написанные по мотивам «Шропширского парня» А. Э. Хаусмена.
Проблема искренности, или, как формулировал Д. А. Пригов, «как-бы-искренности», была ключевой и для более последовательных концептуалистов — самого Пригова (1940–2007) и Льва Рубинштейна (1947–2024). Рубинштейновские «картотеки» — тексты,
