Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

Уважаемая госпожа!

Я уверена, что Вы меня помните и жалеете, и смею надеяться, что Вы мне поможете; на кого же мне еще надеяться? Простите, если пишу бессвязно, но я в большом замешательстве. Месяц назад моя дорогая матушка обезножела. Сейчас ей уже лучше, и я уверена, что через месяц она сможет отправиться в путь тем способом, какой Вы по доброте Вашей обещали нам устроить.

Но сейчас отсюда все уехали; и каждый, уезжая, говорил, что матушка, наверное, поправится, прежде чем все разъедутся. Еще три дня назад я зашла к Сэмюелу, который из-за новорожденного ребенка оставался здесь долее других; у него большая семья, и я надеялась уговорить их задержаться еще немного и подождать нас, но дом их был пуст. С того дня я не видела ни души, пока не зашел этот добрый человек. Что же будет с нами? Матушка ничего не знает; она еще так больна, что я все от нее скрываю.

Не пришлете ли Вы кого-нибудь за нами? Иначе мы погибнем. Если я попытаюсь выехать сейчас, матушка умрет по дороге. А если я, когда ей Том III. Глава третья 397 станет легче, сумею найти дорогу и проехать все эти мили до моря, Вы уже будете во Франции. Между нами окажется океан, страшный даже морякам. Каково же будет мне, женщине? Ведь я его даже никогда не видела.

Он отгородит нас словно тюремной стеной, и мы останемся совсем одни и без всякой помощи. Лучше уж нам умереть там, где мы сейчас. Я едва могу писать и все время плачу, но не о себе. Будь я одна, я положилась бы на Бога и, кажется, перенесла бы все. Но матушка, которая за всю жизнь ни разу не сказала мне сердитого слова и всегда так терпеливо переносила все наши беды! Пожалейте ее, милая госпожа, иначе ей придется умирать тяжелой смертью. Люди говорят о ней с пренебрежением, потому что она стара и немощна, как будто всем нам, если доживем, не суждено то же самое. И молодые, когда состарятся, будут считать, что о них должны заботиться. Очень глупо писать Вам все это, но, когда я слышу, как она подавляет стоны и улыбается, лишь бы успокоить меня, когда я знаю, что она страдает от болей, когда думаю, что она еще не знает самого худшего, но скоро узнает, хотя и тогда не пожалуется, - мне кажется, что сердце мое разорвется, и я уже не знаю, что говорю и что делаю. Матушка, ради которой я столько вынесла... Храни Вас Бог от такой судьбы! Спасите ее, милая госпожа, и Он благословит Вас, а я, несчастная, стану за Вас молиться, пока жива.

Ваша несчастная и покорная слуга

Люси Мартин

30 декабря 2097 года

Письмо это очень растрогало Айдрис, и она тотчас предложила, чтобы мы вернулись в Датчет и помогли Люси и ее матери. Я сказал, что отправлюсь туда немедленно, но ее умолял ехать дальше, к брату, и там вместе с детьми дождаться меня. Однако Айдрис была в тот день особенно оживленной и бодрой. Она заявила, что не согласна даже на краткую разлуку со мной, да в ней и нет надобности; езда в экипаже ей полезна, а расстояние столь невелико, что о нем не стоит и говорить. Адриану можно послать с кем-нибудь весть, что мы слегка отклонимся от намеченного пути. Все это Айдрис говорила очень живо и в доброте своего сердца радовалась той радости, какую мы доставим Люси.

Говорила, что если поеду я, то должна ехать и она, что ей очень не хочется доверить их спасение другим, которые могут обойтись с ними холодно и небрежно. Вся жизнь Люси была подвигом преданности и добродетели; пусть же достанется ей скромная награда - сознание, что ее качества оценены и помощь ей оказана людьми, которых она чтит.

Эти и многие другие доводы приводились с ласковой настойчивостью и пылким желанием творить добро всюду, где это в ее власти; они приводились существом, чье малейшее желание и любая просьба всегда были ?ля меня за398 Последний человек коном. Увидев, как сильно Айдрис этого желает, я согласился. Половину сопровождавших нас людей мы отправили к Адриану, а с другой половиной повернули назад, к Виндзору.

Сейчас я дивлюсь тому, как был слеп и безрассуден, подвергнув Айдрис такому риску. Будь у меня глаза, я увидел бы в ее пылавших щеках и все большей слабости верные, хотя с виду обманчивые, признаки близкой смерти. Но она говорила, что ей лучше, и я этому верил. Могла ли смерть приблизиться к той, что с каждым часом выказывала все больше живости и ума и, как мне казалось, обладала значительным запасом жизненных сил?

Кто из нас после большого несчастья не оглядывался назад и не дивился собственной невообразимой тупости, не давшей заметить множество тончайших нитей, из которых рождается ткань нашей судьбы, пока они не оплели нас?

Проселочные дороги, которыми мы теперь ехали, находились в еще худшем состоянии, чем главные, также заброшенные, дороги страны. Езда по ним была гибельной для больной Айдрис. Проехав через Дартфорд, мы на следующий день были в Хэмптоне286. Даже за это короткое время моей милой спутнице стало заметно хуже, хотя духом она все еще была бодра и весело шутила над моей тревогой. Когда я видел ее почти бесплотную руку, лежавшую в моей руке, и замечал, с каким трудом даются ей самые обычные действия, меня пронзало сознание того, что она умирает. Я гнал от себя эту мысль как безумную, но она возвращалась вновь, и вытеснить ее могло только постоянное веселое оживление Айдрис.

В полдень, на выезде из Хэмптона, экипаж наш едва не развалился на части. Толчок вызвал у Айдрис обморок, однако, придя в себя, она как будто не ощущала никаких последствий; сопровождающие, как всегда, ехали впереди, а кучер пустился на поиски другого экипажа, ибо наш после поломки стал непригоден. Ближайшим жильем оказалась бедная деревня; там он нашел фургон на четырех человек, неуклюжий и плохо подвешенный, и, кроме того, отличный кабриолет. Мы быстро решили, как разместимся: я и Айдрис в кабриолете, а дети и слуги в фургоне. Однако все это заняло немало времени.

Ближайшую ночь мы предполагали провести в Виндзоре; туда и проследовали уже наши спутники. В ином месте мы не сыскали бы удобного ночлега; до него оставалось всего десять миль; в кабриолет была впряжена отличная лошадь, и мы с Айдрис решили ехать побыстрее, а детям предоставить следовать со скоростью, на какую был способен их громоздкий экипаж.

Вечер наступил гораздо скорее, чем я ожидал. После захода солнца пошел снег. Напрасно пытался я защитить от него мою милую спутницу; ветер кидал его хлопья нам в лицо, а на земле снега скопилось так много, что мы продвигались очень медленно. Ночь была темной; если бы не белый покров земли, мы ничего не видели бы и на ярд впереди себя. Ехавший за нами фургон Том III. Глава третья 399 остался далеко позади. Я заметил, что из-за метели сбился с пути, удалившись от него на несколько миль. Все же местность была мне знакома, и я сумел выбраться на правильную дорогу; только вместо того, чтобы ехать в Датчет через Огэнуел287, как было решено, пришлось следовать через Эгем и Бишопгейт. Это значило, что фургон нас не догонит и на всем пути до Виндзора мне не попадется ни одна живая душа.