Распутье - Иван Ульянович Басаргин

Добыл сайка и тут же заварил котелок мяса. Всё, теперь жить можно. Еще перенесет в зимовье пулемет, тогда уж живым не дастся, многих, кто посмеет на него напасть, унесет с собой в могилу.

Три дня прожил Журавушка в тиши и спокойствии, можно сказать, в райском песнопении. Поутру гомон птичек, днем гул тайги, росная капель к ночи, туманы и тишина. Давящая тишина. И рядом скука. Один на всю тайгу. Теперь, кто бы ни шел к нему, кроме Арсё, – все его враги. Отверженный человек. Второй раз вне закона. Погиб отец. Мать еще раньше умерла. Сестра не поехала в Горянку. К кому пойти? У кого просить помощи?

Прошло четыре дня. Вспомнился уговор: «Если мы разбежимся, если мы разбредемся, то встреча наша будет только на этом зимовье». Ждать и надеяться…

– Стреляли ли Арсё и Пётр мне вслед? – размышлял вслух Журавушка. Обычное дело, человек, когда он один в тайге, часто говорит вслух: всё не так скучно и тоскливо. – Не должны. Если бы стреляли, то зачем же упреждать? Нет, не стреляли.

Вечерело.

– Один, совсем один! Пропал Устин, а Арсё здесь меня и за сто лет не найдет. Будь ты проклято, страшное время! Чтоб вы сдохли, Красильников и Селедкин! Втянулись мы с Устином в эту бучу. Пропали…

В распадке завыл волк. По голосу слышно, что старик, вой тоскливый и хриплый. Выл и выл, нагоняя тоску, которая и без того разрывала сердце. Жить не хотелось. К людям бы… Но теперь к ним нет возврата. Нет и не будет. Если прийти в Горянку, то даже свои могут схватить и передать властям, чтобы самим остаться жить. Каждому хочется жить.

Бывал Журавушка на охоте один по неделе и больше, но тогда знал, что к нему скоро придет Арсё или Устин, он мог сам бросить охоту и вернуться в деревню, когда делалось невмоготу. Но сейчас… Застонал. А волк выл… В вое было столько тоски и даже отчаяния, будто это Черный Дьявол оплакивал Макара Булавина. Черный Дьявол мог быть здесь. Ведь до пещеры, которую всё же не показал Устину Журавушка (не было на то разрешения Арсё, может быть, оно и было бы, но Журавушка уже несколько лет не видел Арсё, а недавно увидел в форме милиционера – значит, врага), было всего верст десять. Это мог выть и Черный Дьявол. Нет, не он. Журавушка схватил винтовку и побежал на вой. Убить волка, чтобы не терзал душу. Убить, немедленно убить!

Выбежал на взлобок. Остановился, чтобы сориентироваться, как легче подобраться к волку. И что это? Журавушка понимал, что с его разумом что-то не в порядке, но не мог себя остановить, поднял голову в небо и вдруг завыл по-волчьи. Завыл густо, завыл с небывалой тоской. Завыл тяжело.

А тайга уже засыпала. Поблёкло зарево, задрожали в небе звездочки. Человек разбудил тайгу своим жутким воем. Зашумел в кронах ветерок, качнулась тайга, пошла по ней волна, как в широкой и полноводной реке. Волк подавился своим же воем, стал слушать человека.

Журавушка сел на траву. Кружилась голова. Кружилась, кружилась, кружилась, всё быстрее и быстрее раскручивала мир. Поплыла в сторону тайга, замелькали звезды. Упал. Все потухло. Какой-то маленький рубильничек отключил сознание человека, пощадил его разум…

Устин метался в бреду. Солдат, закаленный в боях и походах человек, вдруг заболел. Баба Катя говорила, что он заболел от душевных болестей. Врачевала его, спрятанного в таежном зимовье, разными травами. Начал поправляться. А скоро пришел Алексей Сонин и сказал:

– С тобой хотел бы поговорить Валерий Шишканов. Он в Горянке, готов назначить встречу в любом месте. Он будет один, и ты один. Значит, такое дело, вышла амнистия вашему брату…

– Знаю. Что дальше?

– Дальше советую поговорить с Шишкановым.

– С Шишкановым и Пшеницыным я готов встречаться в любом месте, в любое время.

– Значит, завтра.

– Не могу. Завтра ухожу, буду искать Журавушку.

– Пустое. Журавушку нашли мёртвым. Правда, от него осталось немного, но знакомые признали, что это он.

– И все же я должен проверить. Если он мертв, то его не будет в условленном месте, а жив – там его и встречу. Он будет там ждать меня до скончания века.

– Арсё ушел из милиции. Тоже пропал в тайге.

– Но с чего он-то ушел, ведь он не расстреливал наших.

– Нет. Он оставил винтовку, ее нашли чистой. Может быть, тоже будет искать Журавушку.

– Он его не найдёт. Место глухое, троп туда нет.

– И все же Журавушка мёртв. Посмотри, не его ли кепка?

– Его.

– Ее нашли около трупа. Похоже, что он был ранен и умер от ран, а может быть, еще от чего-то. Да и какое сердце надо иметь, ежли жить так, как жили вы. Не ищи Журавушку. Он мертв.

– Похоже, что мертв. Что ж, как наши говорят, царство ему небесное. Как там моя Саломка?

– Держится. Она у тебя была трижды, но ты был в беспамятстве. Всё ласкала тебя да миловала. Незавидная у вас с ней судьба. Но ты можешь ее исправить, если пойдешь и сдашься. Теперь я у вас за отца. Есть слушок, что вокруг Ивана Шибалова колготится народ. Не подняли бы бунта. Но Шибалов будто всех гонит от себя. Даже была перестрелка с бандой Кузнецова. Вот уж живуча банда! Только будто перебьют всех, а она снова возродится. Кузнецов ушел от Шибалова, пригрозил повесить его вверх ногами.

– Хорошо, тятя, я пойду на встречу с Шишкановым.

– Ну и добре. Пойду упрежу Шишканова, что ты согласен.

Встреча была короткой, но какой-то необычной. Удивляло, что Шишканов пришел в тайгу, где его легко могли убить бандиты, совсем без оружия, при встрече обнял Устина. Бандита обнял.

– Забудем прошлое, мы в нем много натворили. Но я тебе уже раньше говорил, что даже революции ошибаются, а уж люди подавно. Садись. Значит, такое дело: ты должен выходить в Спасск, минуя меня. Придешь, положишь свой винчестер и сдашься. Я же сделаю всё, чтобы доказать твою правоту. Кто расстрелял банду Никифоренко?

– Где и когда?

– На притоке Кривой. Там парни нашли заброшенное зимовье, крест, раскопали могилу, вернее, останки, нашли маузер с инициалами Никифоренко. Один из бандитов признал тот маузер. Он у нас сейчас служит. Еще и потому ясно, что той банды больше нет. Так кто?

– Какая вам разница, кто? Кто расстрелял, тот, значит, счел такое праведным.

– Может быть, ты и прав, но это надо для твоего же оправдания, и больше