И опять Пожарский 2 - Андрей Готлибович Шопперт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рубенс ещё достаточно плохо говорил по-русски, и переводчиком ему служила старшая дочь.
– Папа, а мне такую куколку дадут? – захлопала в ладоши девочка.
– Сколько же такая куколка стоить будет, – хмыкнул голландец, – Поражаюсь я тобой маркиз, такая богатая фантазия, как ты это придумал?
– Да вот посмотрел на фигурки Семёна и придумал, – кивнул на Силина княжич, так что мастера, сможем мы девочке таких куколок наделать. Только учтите, что красок у нас пока немного. Есть синяя, есть светло-зелёная, сможем сделать серую и чёрную. Да, и ещё красная и коричневая. Вот из этих цветов и исходите.
Вот с этого дня Семён и почувствовал себя настоящим жителем Вершилова. Он сначала пропадал с голландцами. Их было больше и фигурки они нарисовали быстрее, буквально через два дня. Попробовали их вырезать. Кое-где уклон не получался. Опять перерисовывали. Снова резали. Затем подошли и русские фигурки. И здесь с первого раза не удалось. Только через две седмицы заформовали первую девушку. Ею оказалась голландская прачка. Попробовали разнять полуформы. Нет, Все сломалось. Тогда позвали княжича.
Пожарский долго разглядывал фигурку и остатки отливки.
– Попробуйте голову заформовать отдельно, а потом склеить тем же шликером, – вынес, наконец, решение Пётр Дмитриевич.
Попробовали. Срыв был в районе правой руки. Тогда и руку заформовали отдельно. Получилось! Собрали фигурку и поставили в печь вместе с чашками. Каково же было разочарование, когда печь открыли. Прачка потрескалась. Попробовали снова. И опять тот же результат.
– Нужно собирать фигурку как можно быстрее и сразу ставить в печь, – предложил один из гончаров.
Попробовали, конечно, почти не веря в успех. И ведь получилось. Наделали десяток прачек. Из них вышло семь. Это был успех. К тому времени и ещё две фигурки подошли от резчиков. Эти сразу разделили на части. Так и пошло. Скоро девушек набралось на целую садку печи. Их отдали художникам на раскраску и, окунув в шликер, поставили в печь.
Когда пришло время доставать фигурки из печи, собрались все и художники, и резчики и гончары. Княжич пришёл с Зотовым и Крчмаром. Дверцу печи открыли, достали бережно одну за другой все фигурки. На этот раз потрескалась только одна.
Это было чудо. Эти девушки так отличались от свистулек Семёна, как золотой кубок отличается от комка грязи. Рубенс заплакал, держа в руках свою принцессу с тремя розами: синей, красной и белой. А Семёну больше всего понравилась русская купеческая девушка, играющая со щенком. Хотя прачка, с которой намучились больше всего, тоже была хороша. Перед ней была синяя вода и белое бельё, что она полоскала, прямо горело чистотой на фоне её красного платья.
– Господин маркиз, можно я подарю одну дочери? – робко попросил плачущий Рубенс.
– Не так. Через пять дней у нас 8 марта. Я хочу сделать этот день женским праздником. Завтра я об этом объявлю в церкви после службы. В этот день все мужчины должны делать своим матерям, жёнам и дочерям подарки, а женщины надевать лучшие платья и прогуливаться по селу, демонстрируя красивую одежду, золотые украшения и свою красоту. Давайте напряжёмся и за эти пять дней наделаем девушек для большего числа женщин. Следующие пять дней Семён Силин потом и вспомнить не смог, он спал по несколько часов урывками, да и то не каждый день. Очнулся он от этого аврала только на службе в церкви 8 марта. Пожарский назвал этот праздник новый, днём заботы Богородицы обо всех женщинах. Отец Матвей провёл молебен, и началось вручение подарков. Конечно, всем женщинам и девочкам фарфоровых фигурок не досталось. Население Вершилова далеко перевалило за две тысячи. Недавно ещё приехало сто стрельцов с семьями. Сейчас строители сразу несколько улиц продлевали. Но Семён был собой доволен, он выдал двести десять фигурок. Вот зачем он нужен в Вершилово. Он мастер.
Событие девятнадцатое
Петра Пожарского вызвал к себе через гонца Трофим Силыч Акинфиев новый Государев дьяк в Нижнем Новгороде. С ним за пять месяцев, пребывания в Вершилово после возвращения с Урала, Пожарский так и не удосужился встретиться. Финансовыми делами занимались Зотов и Крчмар. Ювелиры свои деньги тоже сами считали, так что вроде бы ничего плохого от этого вызова Пожарский не ждал. А оказалось.
Дьяк Трофим Акинфиев сидел в Новгородском Кремле в тех же покоях, что раньше занимал Фёдор Фёдорович Пронин. Пётра проводил в горницу подьячий и плотно запер за ним дверь.
– А, Пётр Дмитриевич, – поклонился ему дьяк, – Что-то избегаешь ты меня. Не хорошо это.
– Да дел много, – нейтрально ответил Пётр.
– Наверное, поэтому и пятину забыл заплатить? – криво улыбнулся дьяк.
Был он невысок и ещё не стар, но при этом почти совершенно лыс, зато большая рыжая борода восполняла недостаток волос на голове. Глазки у дьяка были карие и хитрые.
– Мне управляющие докладывали, что за февраль полностью всю пятину выплатили, – пожал плечами Пожарский. Акинфиев ему определённо не нравился.
– А как же пятина за подарки твоим людям? Они, конечно, не платили, но товар произведён и за него в казну пятина положена, – прискорбно сообщил дьяк.
Пётр не разбирался в законах, но что-то в голосе дьяка его насторожило, и он решил проверить.
– Хорошо. Я посчитаю, на какую сумму сделал подарков в феврале и управляющие внесут одну пятую от стоимости, – дьяк улыбнулся, но Пожарский продолжал. – Это с теми подарками, что подарены жителям Вершилово. А вот с остальными придётся немного подождать. Князь Владимир Тимофеевич Долгоруков сейчас в Москве. Мой отец в Великом Новгороде воеводой. Я им, конечно сегодня же письмецо напишу. Да, ещё ведь патриарх Филарет, Великий Государь Михаил Фёдорович и матушка его – Государыня Марфа. Я им тоже сегодня же письма напишу и попеняю, что пятину они забыли заплатить. Ну, десять дней туда гонец будет мчаться. Да ещё десять дней назад, хотя, думаю, назад и быстрее царёв гонец долетит с посланием тебе. Государь, чай его подстегнёт. Негоже ему в должниках ходить, – Пётр говорил и смотрел, как изменяется лицо у дьяка. Из довольного и хитрого оно по мере перечисления получателей подарков приобрело сначала встревоженный вид, потом на нём обильно выступил пот, затем отобразился ужас, и, наконец, лицо исчезло, так как начало целовать валенки у Пётра Дмитриевича.
– Пётр Дмитриевич, отец родной прости меня грешного. Лукавый попутал. Не надо никому письма писать. Это всё жена, зудит, достань ей фарфор вершиловский и всё тут. Вот я и придумал, дурак, с этой пятиной. Прости, Пётр Дмитриевич, рабом твоим вечным буду.
Ну, вот, оказывается, что чиновники в семнадцатом веке ничуть не лучше, чем в двадцать первом. Мало им заработка им ещё и с бизнеса откаты нужны.
– Встань, дьяк, не позорься, взрослый вроде человек. Давай мы с тобой так поступим, – Пётр поднял сопротивляющегося Акинфиева и усадил на лавку напротив себя, – Я скоро уезжаю на Урал, а здесь у меня есть дела, которые моим управляющим тяжело будет делать. Хочу я дорогу от Нижнего до Гороховца протянуть такую же, что и от Вершилово до Нижнего Новгорода. Денег сколько надо, тебе Крчмар будет выделять, а ты найми честного управляющего, да людей тех, что уже дорогу строили, чтобы она не хуже получилась. Камень уже сейчас нужно начинать дробить, чай кандальники уже пузо отъели. Кормить их нужно хорошо, на это тоже денег выделю. Когда вернусь, посчитаемся. Если дорога будет готова и деньги на неё не разворованы, а я купцов найму, чтоб проверили каждую копеечку, то забуду я Великому Государю письмецо отправить с требование пятину заплатить, – Пётр перевёл дух и продолжил, – Ещё совет тебе хочу дать, дьяк. Видел, ведь как предшественник твой поднялся? Ты с ним переговори об этом. Это первый совет, а второй такой. Денег
