Руководство для домработниц (сборник) - Лусиа Берлин

Я позавидовала Белле и Клетису: какая любовь! На Джо я раньше смотрела с обожанием, но всегда его побаивалась, старалась угодить. Наверно, я даже не особенно ему нравилась. И теперь мне было тяжело не потому, будто я тосковала по Джо, а потому, что все в моей жизни пошло наперекосяк и, кажется, виновата в этом я одна.

Я рассказала Белле свою недлинную грустную историю. Джо – великий скульптор. Ему дали стипендию Гуггенхайма, у него появились спонсор, вилла и литейная мастерская в Италии, и он уехал. “Искусство – его жизнь”. (Эту фразу я упорно твердила всем и каждому, с надрывом.) Нет, никаких алиментов. Я даже его адреса не знаю.

Мы с Беллой Линн долго обнимались и плакали, а потом она вздохнула:

– Что ж, по крайней мере, у тебя есть от него ребенок.

– Два ребенка.

– Ка-ак?

– Я беременна, скоро четыре месяца. Именно это доконало Джо: что у меня будет второй ребенок.

– Балда, это тебя совсем доконает – вот кого! Что теперь будешь делать, а? Предки твои тебе не помогут, даже пальцем не пошевелят. Когда твоя мама услышит эту новость, она опять с собой покончит, вот и все.

– Что делать, я не знаю. Есть еще одна дурацкая проблема… Мне очень хотелось сюда приехать, но в нотариальной конторе меня не отпускали даже на сочельник. И я просто уволилась и приехала. Теперь придется с пузом искать новое место.

– Лу, ты должна сделать аборт. И точка. Другого выхода нет.

– Но где же я его сделаю? И вообще… в одиночку с двумя детьми будет не труднее, чем с одним.

– Не легче, чем с одним! И вообще… ты какую-то ерунду несешь! Почему Бен такой славный? Потому что, пока был грудной, был при тебе. Теперь он подрос, его можно кому-нибудь поручить, пока ты на работе, хотя, конечно, очень жалко оставлять на чужих. Но новорожденного кроху ведь не оставишь.

– Что ж, такие обстоятельства…

– Ты заговорила, как твой отец. Обстоятельства вот какие: тебе девятнадцать лет, ты красивая девушка. Должна найти себе хорошего, сильного, порядочного мужика, который готов полюбить Бена как родного. Но найти мужика, который согласится растить двоих… ой, это совсем непросто. Разве что подвернется святоша какой-нибудь, который рвется всех спасать, и ты за него выйдешь из благодарности, а потом почувствуешь себя виноватой, и его возненавидишь, и втюришься в какого-нибудь саксофониста – перекати-поле… Ой, Лу, это будет трагедия, просто трагедия. Давай пошевелим мозгами. Дело нешуточное. Лу, ты теперь просто слушайся меня, дай я все улажу. Я же всегда тебе хорошие советы давала, правда?

Ну, вообще-то не самые хорошие, но у меня в голове был такой сумбур, что я ничего Белле не ответила. Только пожалела, что проболталась. Я ведь ехала в Эль-Пасо без какой-то особой цели: хотелось повидаться с родней, развеяться, позабыть про все беды… А бед только прибавилось: мать опять накладывает на себя руки, папа вообще не приедет.

– Жди тут, и никуда! Закажи нам кофе, а я кое-кому позвоню.

Она пошла к телефонной будке. По дороге улыбалась и махала рукой тем, кто окликал ее из других машин на парковке драйв-ина. По большей части это были мужчины. В будке она оставалась долго, два раза возвращалась к машине: один раз – чтобы попросить у меня шерстяную кофту и взять еще кофе, второй – за мелочью. Бен сам себя развлекал – крутил ручки на радиоприемнике, включал и выключал дворники. Официант подогрел мне бутылочку с молоком, Бен выпил молоко и прикорнул у меня на коленях.

Вернулась Белла. Подняла крышу машины, ослепительно улыбнулась мне, нажала на газ. Мы помчались по Меса-стрит в сторону Плазы. “Южнее границы, по дороге на Мехико…” – запела Белла.

– Все путем, Лу. Все обговорено. Я сама через это прошла. Жуть, но опасности никакой, и у них там чистенько. Сегодня в четыре тебя примут, а завтра в десять утра выпишут. Дадут с собой антибиотики и обезболивающие, но боль не так чтобы сильная, наподобие месячных. Я позвонила домой и сказала, что мы прошвырнемся по магазинам в Хуаресе, переночуем в отеле “Камино-Реаль”. Мы с Беном действительно там переночуем, познакомимся поближе, а ты сможешь к нам приехать, как только все закончится.

– Подожди минутку, Белла, про это я даже не думала.

– Знаю-знаю. Потому за тебя думаю я.

– А если что-то пойдет не так?

– Доставим тебя к американскому врачу. В Техасе врачи могут спасти жизнь и вообще. Им не разрешается только делать аборты.

– А если я умру? Кто позаботится о Бене?

– Кто-кто – я, конечно! И я буду хорошей матерью, черт подери!

Тут я невольно рассмеялась. А ведь она дело говорит. Если честно, у меня словно камень с души свалился. Беспокоиться за одного только Бена, а не за нового малыша. Боже, какое облегчение. Белла права. Аборт – лучший выход. Я зажмурилась, откинулась на спинку кожаного сиденья.

– Но у меня нет денег! Сколько это стоит?

– Пятьсот. Наличными. И такая сумма случайно есть – вот она, в моем маленьком потном кулачке. Денег у меня – куры не клюют. Каждый раз, когда я подхожу к маме или папе – а мне иногда просто хочется, чтобы меня кто-нибудь обнял, или хочется рассказать, как я тоскую по Клетису, или спросить: “А может, мне пойти на курсы секретарш?” – они суют мне деньги: иди купи себе что-нибудь красивое.

– Я знаю, – сказала я. Я знала, как это бывает. Или как бывало, пока родители не выгнали меня из дому. – Раньше мне представлялось: если большой злой тигр откусит мне руку, а я побегу к маме, она просто залепит культю деньгами. Или иронизировать начнет: “Что это – хлопок одной ладони?”

Вот и мост, вот и запахло Мексикой. Дымом, чили и пивом. Гвоздиками, свечками и керосином. Апельсинами, “Деликадос”[52] и мочой. Я опустила стекло, высунула голову: до чего же здорово вернуться домой. Церковные колокола, звуки ранчерас[53], бибопа, мамбо. Из сувенирных лавок – рождественские гимны. Кашель выхлопных труб, рев клаксонов, пьяные американские солдаты с базы “Форт-Блисс”. Матери семейств из Эль-Пасо, нагруженные кувшинами с ромом и пиньятами[54], скупают всякую всячину. Новые торговые центры, шикарный новый отель, где один милейший юноша отогнал машину в гараж, второй взял мои чемоданы, а третий подхватил Бена на руки не разбудив. Обстановка в номере изысканная: красивые коврики и пледы, добротный поддельный антиквариат и яркие народные поделки. Окна с опущенными жалюзи выходили на внутренний двор с пышным садом и с фонтаном, облицованным керамической плиткой, вдали виднелся бассейн, над которым клубился пар. Белла раздала всем чаевые и начала звонить по телефону. Заказала большой кофейник с кофе, ром, кока-колу, булочки, фрукты. У меня с собой было детское питание, каша и много чистых бутылочек для Бена, я умоляла Беллу не кормить его конфетами и мороженым.

– А фланом[55]? – спросила она. Я кивнула. “Флан”, – сказала она в телефонную трубку. Потом Белла позвонила в магазин отеля, заказала купальник восьмого размера, восковые мелки, все игрушки, какие есть, и модные журналы. – Может, вообще тут останемся на все праздники! А Рождество с семьей – ну его в топку, а?!

Мы гуляли в саду отеля, держа Бена за руки с двух сторон. Я чувствовала себя такой счастливой и безмятежной, что, когда Белла Линн сказала: “Ну, голубка, тебе пора”, опешила – успела про все позабыть.

Она выдала мне пятьсот долларов. Велела вернуться в отель на такси и вызвать ее – она спустится и заплатит: “Тебе нельзя иметь при себе документы и лишние деньги. Но назови мое имя и дай вот этот телефон – это можно”.

Она усадила меня в такси, заплатила вперед и сказала таксисту адрес; они с Беном помахали мне на прощанье.

Такси отвезло меня к ресторану “Нуэва Поблана”, на парковку. Там, у служебного входа, я должна была ждать двух мужчин в черном и в темных очках.

Через две-три минуты, не больше, они приблизились ко мне сзади. Быстро, бесшумно подъехал потрепанный седан. Один мужчина распахнул дверцу, сделал приглашающий жест, второй торопливо обогнул машину и сел с другой стороны. Шофер, молоденький парнишка, огляделся по сторонам, кивнул, нажал на газ. Сзади окна были задернуты шторами, а сиденье – такое низкое, что я не видела ничего снаружи; мне показалось, что вначале мы ездили кругами, а потом немножко прокатились по автостраде, и опять стали нарезать круги, пока не притормозили. Скрип тяжелых деревянных ворот. Мы проехали еще несколько ярдов, остановились. За нами захлопнулись ворота.

Пока старуха в черном вела меня к двери, я огляделась по сторонам. Во взгляде старой женщины не было презрения, но она даже не поздоровалась со мной, не сказала ни слова, и это обожгло меня, точно брань, потому что разительно отличалось от обычной сердечности и обходительности мексиканцев.

Здание из желтого кирпича – наверно, бывшая фабрика. Весь двор забетонирован, но все равно тут поют канарейки в клетках, зеленеют в горшках портулак и мирабилис. Из закоулков слышатся звуки болеро, смех, звон тарелок. Варится курица, пахнет луком, чесноком и “мексиканским чаем”[56].