Кровь и лунный свет - Эрин Бити
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Значит, он не врач. Я украдкой смотрю на руки Симона, выискивая любые намеки на то, чем он занимался прежде, но его ладони – совершенно гладкие, а на пальцах нет ни единой мозоли.
– И у какого мастера вы бы хотели учиться?
Он пожимает плечами, вернее, одним плечом.
– У любого, кто бы взял. У меня ни опыта, ни умений.
Его слова настолько шокируют меня, что я таращусь на него.
– Не слишком ли вы староваты, чтобы начинать с нуля?
– Староват? – Симон приподнимает бровь. – Да, большинство поступает в ученики до восемнадцати, но я бы не сказал, что староват.
– Восемнадцать? – Я перевожу взгляд вперед, чтобы скрыть румянец, который разливается по щекам. – Мне казалось, что вы ровесник Жулианы.
– Мне уже девятнадцать, – отвечает он. – Но, учитывая выпавшую мне роль… Надеюсь, остальные будут думать так же, как ты.
Путь молитвы уже виден впереди, но надо еще пересечь половину площади. Симон прочищает горло:
– А твоя семья?
В груди образуется пустота.
– Вы о какой? В которой я родилась, которая меня вырастила или частью которой я стала?
– О, вижу, у нас есть кое-что общее, – с усмешкой говорит Симон. – Я буду рад узнать о любой из них.
От его сочувствия что-то рвется в груди.
– Меня оставили сестрам Света, когда мне была едва ли пара дней от роду. Настоятельница считает своей задачей обучить любую девочку, которая попадется, поэтому я получила образование, но в двенадцать лет ушла из аббатства и начала работать у архитектора.
– Чтобы лазить по строительным лесам…
Я сама рассказала это Жулиане и Ламберту, так что откуда знает Симон – не вопрос. Но я все же киваю, и продолжаю:
– Сначала я делала только это, но теперь помогаю ему и с другими обязанностями.
Лишь когда мы доходим до трансепта, Симон решает продолжить разговор. Ему приходится повысить голос, чтобы перекричать шум стройки.
– И поэтому он стал твоей семьей.
– Да, он и экономка. И Реми.
– Что за Реми?
– Ученик магистра Томаса. Вернее, уже подмастерье. Он несколько дней назад сдал экзамены в Лютеции у другого мастера, – объясняю я. – А еще он – сын экономки. Госпожа Лафонтен осталась без дома после смерти мужа, поэтому с радостью согласилась работать и жить у архитектора.
– А, – понимающе протягивает Симон. – Так вот что это за женщина. Она стала тебе матерью?
Я пожимаю плечами:
– Мы ладим.
Госпожа Лафонтен заботится о том, чтобы я хорошо ела и выглядела прилично. А вот с матушкой Агнес мы постоянно ссорились, хотя в каком-то смысле ее злость показывала, что она переживает обо мне.
Поэтому ее ложь кажется более ужасной.
Добравшись до конца площади, мы сворачиваем на Путь молитвы. Шум тут же стихает, но Симон не спешит продолжить беседу. Я рада: никак не ожидала, что он спросит о моих родителях. Много лет назад настоятельница сказала, что даже не представляет, кто они. И это оказалось ее первой ложью.
Лишь через минуту я понимаю, что Симон тоже не говорит о матери или об отце.
Впереди уже показался стражник, сидящий на бочке у входа в переулок и ковыряющий ногти ножичком. Когда неподалеку останавливается прохожий, чтобы заглянуть в переулок, блюститель порядка поднимает голову и велит ему двигаться дальше. Вот тебе и наблюдение за любопытными… Когда мы приближаемся, стражник с вызывающим выражением на лице поворачивается к Симону.
– Сомневаюсь, что он понимает, кто вы, – бормочу я.
Выпрямив спину, Симон подходит к мужчине.
– Я венатре, назначенный градоначальником. – Слово «венатре» легко слетает с губ Симона, но, скорее всего, дело в том, что он увидел в этом какую-то пользу. – Заметили ли вы что-то, о чем бы хотели сообщить?
Мужчина вскакивает на ноги и прижимает алебарду к боку.
– Нет, сэр! – почтительно отвечает он. – Никто не пытался пройти мимо меня или других стражей.
То, с какой готовностью он признает авторитет Симона, скорее всего, объясняется полученным описанием. Ведь его левый глаз – довольно заметный признак.
Симон раздраженно вздыхает:
– Конечно нет, я даже не сомневался в этом. Мне нужно кое-что выяснить, поэтому на ближайший час вы свободны.
– Спасибо, сэр.
Стражник спешит прочь, стараясь использовать внезапно возникший перерыв насколько можно.
– Так с чего мы начнем, венатре? – интересуюсь я.
Симон хмурится:
– Давай начнем с того, что ты больше никогда не станешь называть меня так.
Я знала, что он чувствует себя неловко, когда его так называют, но сейчас поняла, что ему это ненавистно.
– Простите, мистер Симон.
– Симон. Просто Симон. – Он качает головой. – Белый Свет, мы ведь ровесники.
– Я на два года моложе, – поправляю его я.
Он моргает.
– Ты серьезно? – Он внезапно краснеет и отводит взгляд. – Не такая уж и большая разница. И я буду звать тебя Кэт, только если ты будешь звать меня Симоном, договорились?
– Договорились. Так с чего мы начнем, Симон?
Он осматривается по сторонам:
– С женщины, которую ты увидела после того, как обнаружила тело. Где ты была?
Я подхожу к бочонку:
– Вот здесь.
Симон встает рядом со мной и смотрит на улицу.
– Из какого окна выглянула женщина?
– Из этого. – Я указываю на шестой по счету дом от нас. – Тот, на котором починили, но еще не покрасили раму.
Нахмурившись, он косится на окно.
– Ты рассмотрела это ночью?
Кончики пальцев начинает покалывать от беспокойства.
– Луна светила очень ярко.
– Хорошо. Начинаем.
Я следую за Симоном к двери под окном. Открывшая нам на стук женщина прижимает к плечу младенца. Похожа на ту, что я видела в ночь убийства Перреты.
– Добрый день, мадам, – начинает Симон. Брови хозяйки поднимаются почти до пропитанной потом шапочки на голове. – Я расследую убийство, произошедшее две ночи назад. И мне необходимо знать: вы что-нибудь видели или слышали?
– Я ничего не слышала, пока все не начали выходить на улицы, – отвечает женщина и отступает, чтобы закрыть двери.
– Подождите! – выпаливаю я. – А как же женщина с ребенком на втором этаже? – Не обращая внимания на озадаченный взгляд Симона, я продолжаю: – Одна из ваших соседок сказала – она накричала на кого-то за то, что разбудили ее ребенка.
– Подождите, – фыркнув, заявляет женщина и закрывает дверь.
Симон
