Кровь и лунный свет - Эрин Бити

Ламберт кивает:

– Ах да, Жулиана говорила, что вспомнила вас.

Он ведет меня по тому же пути, по которому я пришла, – наверное, потому, что идти переулками с тяжело опирающейся на твою руку девушкой не очень прилично.

Но мое внимание полностью сосредоточено на святилище, несмотря на яркий солнечный свет, отражающийся от его стен и окон. Оно великолепно. Я никогда не понимала, почему мать Агнес выступала против моей работы, ведь все мои труды – во славу Солнца.

– Настоятельница расстроилась, когда я ушла, – озвучиваю свои мысли, заполняя повисшее молчание. – Раньше мы пили с ней чай раз в неделю, но уже давно не встречались. Я скучаю по ней.

Признание даже для меня становится неожиданностью.

Ведь, на мой взгляд, мать Агнес и виновата в этом.

– Кто-то машет нам рукой, – говорит Ламберт.

Мы выходим на открытую площадь, и я вижу, что к нам бежит Реми с хмурым выражением на лице.

– Это ученик магистра Томаса, – радостно заявляю я.

– Уже нет. Уже подмастерье, помнишь? – Не дожидаясь ответа, он спрашивает: – Что случилось, Кэт?

– Ничего. Ничего такого. Ничегошеньки. – Я начинаю хихикать, хотя и сама не понимаю, почему эти слова такие смешные.

– Она пьяна? – Реми тянет меня к себе, и я натыкаюсь на него.

– Нет, нет. – Ламберт качает головой. – Она выпила немного чая, который должен был ее немного успокоить. Вопросы, которые мы задавали о прошлой ночи, оказались не очень приятными.

– И что, во имя Солнечного света, вы добавили в этот чай? – восклицает Реми. – Сконию?

– Не злись, – прошу я, прислоняя голову к его плечу. От него пахнет каменной пылью и потом. Запахом тяжелой работы. – Чай мне дал Симон.

– Он еще ответит за это. – Реми хватает меня под руку. – Я отведу ее домой.

Ламберт смотрит нам вслед – и я посылаю ему воздушный поцелуй на прощание, хотя внутри от этого что-то съеживается.

Глава 9

Я сплю до следующего утра, и за это время Реми успевает рассказать магистру Томасу о моем возвращении.

– Чай не должен был на меня так подействовать, – пытаюсь объяснить я.

Почему-то мне хочется оправдаться за произошедшее, хотя, узнай архитектор, что в ту ночь за мной наблюдали, никогда больше не выпустил бы меня на улицу одну.

– Как только они поняли, как на меня действует чай, тут же отобрали чашку. Я сделала всего несколько глотков.

Реми протыкает свою сосиску ножом.

– Не хотелось бы мне повстречать того, кто выпил все, – бормочет он. – Ты едва могла связать пару слов.

– Потому что хотела спать, – огрызаюсь я. – Так что сразу же туда и пошла.

– Знаю, котенок. Я сам отвел тебя. – Реми закатывает глаза, но затем косится на архитектора. – Вернее, проводил до дверей комнаты.

Он никогда не пытался нарушить правило «Не заходить в спальню Кэт».

В ответ на ненавистное «котенок» я скрючиваю пальцы, словно когти, и шиплю на него.

– Хватит, – обрывает меня магистр Томас. – Что ты сказала венатре, Катрин?

– Рассказала, как услышала крик, увидела бегущего мужчину и пошла посмотреть, не нужна ли кому-то помощь, но нашла тело. Больше ничего, магистр.

– И не говорила, что Перрета приходила сюда? – спрашивает архитектор.

От этого вопроса зеленые глаза Реми чуть не лезут на лоб.

Ну, если придираться к словам, именно этого я не делала.

– Нет, но я призналась, что мы знали ее, что вы иногда давали ей денег. И что уже давно их не давали.

Магистр слегка выпячивает губы – явный признак того, что он недоволен. Реми проглатывает кусок еды и выпаливает:

– Перрета приходила сюда?

– Да, требовала денег, но, услышав отказ, закатила истерику и ушла, – говорит архитектор. – На этом все.

– Закатила истерику? – Реми указывает большим пальцем на дверь мастерской. – Это она?

Магистр устало кивает.

– И молоток она стащила?

Он вздыхает.

– Да, после того как воспользовалась им.

Я удивленно пялюсь на них: и не подозревала, что молоток пропал. Если она взяла его с собой, то мотивом для убийства могло стать ограбление. Вот только на инструменте выгравировано имя архитектора, так что его, скорее всего, переплавят для золочения.

Магистр переводит взгляд на меня, и я вижу в его серых глазах невероятную печаль.

– Венатре кого-нибудь подозревает?

Я киваю.

– Удэн сказал, что видел в ту ночь на площади святилища селенаэ. Думаю, венатре станет искать тех, кто еще его видел.

Магистр Томас с отвращением бросает двузубую вилку на тарелку.

– Ну что за идиот! Это явно приведет к еще одному убийству!

Реми фыркает:

– Это же селенаэ.

– И каковы же дети Ночи? – интересуется архитектор.

– Поклоняются Луне, – бормочет Реми, глядя на остатки сосиски. – Маги и еретики.

Магистр Томас подается вперед.

– Что за невежество, Ремон. Они поклоняются Луне не больше, чем мы – Солнцу.

Мало кто утруждается разобраться в теологии, но мать Агнес объясняла нам, что Благословенное Солнце – божественный дар. Мы чтим и восхваляем его в храмах, строя которые стараемся отразить его красоту и выразить нашу благодарность, но оно не бог. И я даже не представляю, как селенаэ могут испытывать что-то подобное по отношению к Луне. Ее свет недостаточно силен и постоянен, чтобы помочь хоть чему-то вырасти.

Даже лунные цветы, которые оплетают стены квартала селенаэ, нуждаются в солнце. Но и они, и мы согласны в одном – за Небесами скрывается нечто большее.

– Если ты не понимаешь нашей религии, – продолжает архитектор, – вряд ли сможешь спроектировать и построить что-то подобное нашему святилищу.

– Обойдусь без ваших лекций! – Реми вскакивает на ноги. – Я не ребенок!

– Так не веди себя как ребенок, – приподняв брови, отвечает магистр.

Реми вылетает из кухни, не сказав больше ни слова. Спустя несколько секунд до нас доносится громкий топот с лестницы: он поднимается в свою комнату на третьем этаже.

Я с удивлением на лице поворачиваюсь к архитектору:

– Что это с ним?

Магистр Томас устало потирает лицо, но тут же отводит руку и морщится из-за порезов на пальцах.

– Не уверен, что смогу доверить ему расширение трансепта через два года.

– Почему? Он же закончил учебу.

– Да, но ему предстоит еще многому научиться. Даже я стал мастером только после того, как мне исполнилось двадцать пять.

Интересно, как воспримет Реми, что после восьми лет учебы и подготовки ему придется ждать еще пять?

– А каким вы были в его годы? – спрашиваю я.

На лице архитектора появляется улыбка, хоть и немного натянутая.

– Высокомерным. Самоуверенным и переполненным грандиозными планами. Неспособным ценить тех, кто меня окружает.

– Что ж, значит, Реми действует точно по плану.

В