Смертельные друзья - Ник Коулридж

Он отхлебнул из бокала «Шато-Лафит» – не помню уж, какого мохнатого года – и принялся смаковать момент славы.

– А что именно он обо мне говорил?

– Ну, о том, как ваша корпорация идет в гору. И как умно было с вашей стороны увести журналы у кого-то из-под носа.

Браво, Анна! На самом деле, Хиткоут вздохнул с облегчением, когда Барни Уайсс купил наши издания. Других претендентов не предвиделось. Двадцать лет удерживая лидерство на журнальном рынке, Хиткоут порядком подустал, ежегодно зазря вбухивая в дело полмиллиона фунтов, и не чаял сбагрить это хозяйство.

Я вспомнил, как Барни Уайсс впервые вырисовался на нашем горизонте. Билли Хиткоут, наш президент и хозяин с пятидесятых годов, бог знает откуда услыхал о существовании бакалейного короля из Чикаго, который вроде проявляет интерес к респектабельным британским журналам, и меня в качестве полномочного представителя отправили на разведку. Билли почти ничего не знал про Уайсса, кроме того, что тот сделал деньги на производстве пластмассовых соломинок и стаканчиков. В те времена его компания была несравнимо меньше, чем сейчас, и о ней практически нигде не писали. Называлась она «Сак-ю-лайк корпорейшн», и за предыдущий год ее доход составил сто девяносто миллионов зеленых.

Оказалось, что Барни должен был вернуться в Чикаго только через неделю, но Билли Хиткоут запаниковал, боясь, что потенциальный покупатель накроется, и велел мне искать его в Кливленде. Мы встретились в коктейль-баре в старинном отеле «Стауфферс», в таком темном зале, обшитом дубовыми панелями, что едва могли разглядеть друг друга через столик. А потом он повез меня на край города в супермаркет, который намеревался прикупить. Мы ехали в шоколадного цвета «Кадиллаке» через весь город, окутанный густым смогом, и Барни объяснял мне разницу в доходах от продажи кленового сиропа и замороженной пиццы.

Я, в свою очередь, втолковывал ему прелести единоличного обладания компанией «Хиткоут мэгэзинз лимитид» и смены ее названия на «Уайсс мэгэзинз». Я рисовал ему впечатляющую картину могущества и социального статуса, которая неотделима от звания владельца «Кутюр», «Светской жизни», «Стиля» и «Мира мужчин». Я тонко намекал на ворох приглашений от сливок общества, которые поступают на имя счастливого обладателя этих стильных изданий. Я налегал на то, что влиятельность указанного счастливца, безусловно, распространяется не только в пределах Лондона, но и в Манхэттене, Париже и других мировых столицах. В общем, я выложил все, за исключением того, что он приобретает тухлое дело и на него одного возлагаются все надежды на спасение упомянутых журналов.

Чем дольше он меня слушал, тем сильнее им овладевала идея стать тем самым счастливцем. Вечером за обедом он пригласил меня поехать с ним вместе в Чикаго и встретиться с Бонни, второй миссис Уайсс. Когда он это сказал, я понял, что мы на полпути к спасению.

Бонни, которая была почти вылитой копией своей преемницы Лолы, сразу учуяла все выгоды от покупки.

– Это же фантастика, Барни, – сказала она. – Мы же с тобой знаем многих из тех, о ком пишут в этих журналах. Помнишь, бал у Фулгеров?

– Бонни имеет в виду Бруно и свадебный банкет, когда он женился на как-ее-там в немецком замке, – уточнил Барни. – Нас тоже пригласили. Шикарная была вечеруха. Бруно раньше был акционером «Сак-ю-лайк» – до того, как я ее выкупил. Я как-нибудь покажу тебе нашу с Бонни фотографию, мы нарядились как французские аристократы XVIII века.

Когда Барни отлучился в туалет, я воспользовался случаем и напомнил Бонни, что в качестве жены владельца «Кутюр» ей обеспечено место в первом ряду на всех модных показах в Париже.

– Шутишь! – воскликнула она. – Что, прямо рядом с миссис Гатфройнд и миссис Таубман и со всеми ними?

– Впереди них, миссис Уайсс. Их мужья не являются владельцами «Кутюр».

Она издала крик восторга. Через несколько минут Барни спросил:

– И сколько же вы, ребята, просите за это удовольствие?

Я понятия не имел. Знал только, что Билли Хиткоут спит и видит избавиться от обузы.

– Девяносто миллионов долларов, – брякнул я наобум. – В настоящий момент прибыль не особенно велика, но потенциал практически неограничен.

– Боюсь, вы пытаетесь мне втюхать кота в мешке. Дам вам шестьдесят «лимонов».

– Я должен согласовать это с мистером Хиткоутом, – ответил я, изо всех сил стараясь скрыть ликование. – Вы позволите мне позвонить?

Три минуты спустя мы обрели нового владельца.

В течение месяца Билли Хиткоут освободил кабинет и с чеком в зубах убрался в свой особняк неподалеку от Ипсвича. Никогда прежде не наблюдал я столь стремительной ликвидации дела; Билли, наверное, просто не верилось в свое счастье, и он поспешил унести ноги, пока у него не отняли денежки.

В течение нескольких недель моя собственная судьба находилась под вопросом. Я боялся, что Уайсс зашлет по мою душу финансовых киллеров из Чикаго, но он этого не сделал, и вскоре я был утвержден в должности управляющего и вселился в бывший офис Хиткоута. Тот самый, в котором я тружусь и по сей день. Когда со стен ободрали дубовые панели и вынесли охотничьи трофеи Билла, он стал выглядеть вполне симпатично.

Надо отдать должное Барни Уайссу: он умеет управлять компаниями. Он объяснил мне, что такое финансовые потоки и управление расходами, сказал, чего от меня ждет, и оставил на хозяйстве. Я не имею на свой счет иллюзий и знал, что, если провалю дело, благополучно освобожу свое кресло. Но после ухода со сцены Билли Хиткоута предприятие обнаружило признаки жизни. В течение года мы из убыточного превратились в доходное предприятие, а на третий год даже сам Барни признал доходность компании вполне приемлемой.

Что же касается приобретения завидного социального статуса, то об этом я ни разу не рискнул спросить у Барни. Конечно, теперь он чаще попадал в поле зрения пишущей братии, но этим он был обязан скорее процветанию сети супермаркетов, чем владению журналами. Сам он брал в руки наши издания только от случая к случаю и читал в основном одни заголовки. Его пожелания не простирались дальше предложений поместить на страницах «Стиля» фотографию нового дома какого-нибудь своего приятеля. Но и это представляло собой известную трудность для редактора Мередит Кэрью-Джонс, поскольку все были на один лад: глубоко законспирированные в садовой гуще, набитые подделками под французский антиквариат, завешанные диких расцветок драпировками.

– Барни, – сказал я, – у вас не было случая ознакомиться с блестящей статьей Анны про Анастасию Фулгер? Благодаря ей тираж «Светской жизни» удвоился.

– Нет еще, – ответил он. – Теннис смотрел. Надеюсь, она их не огорчила, Фулгеры – удивительная пара, мои близкие друзья.