Сомнительные ценности - Джоанна Макдональд

Из того угла, где находился бар, донеслось шипение открываемой бутылки с тоником, но никаких признаков смеха. Брюсу явно не хватало чувства юмора.

— Мне кажется, если ты вступишь еще в один комитет, Флик, тебе просто не хватит времени, чтобы самой заниматься спортом.

Фелисити страстно увлекалась теннисом, бадминтоном и гольфом, и редкий ее день проходил без занятий тем или иным видом спорта. Когда друзья восторгались ее потрясающей активностью, Фелисити обычно отвечала, что должна же она чем-то заниматься, чтобы не оставаться целый день наедине с бутылкой джина.

Элизабет недовольно покосилась на спину Брюса.

— Это всего лишь на год, и поскольку мы будем зарабатывать деньги спортом, она сможет участвовать во всех соревнованиях.

Брюс возвратился и оделил их напитками.

— Прошу прощения, Элизабет, если кажусь вам человеком, отравляющим другим удовольствие, но Флик и без того уже состоит в комитете по устройству благотворительного бала, в двух школьных советах, а недавно стала еще и президентом своего теннисного клуба. Разве этого недостаточно?

Элизабет, крепко обхватив пальцами бокал, насмешливо приподняла брови.

— Кажется, я почуяла мужчину, который озабочен тем, что его рубашки не будут выглажены и обед вовремя не окажется на столе?

— Брюс считает, что благотворительность должна начинаться с дома, — ровным тоном вставила Фелисити. — Разумеется, его собственное участие в спортивных комитетах и обществе любителей искусств в счет не идет.

Брюс отпил первый глоток джина и скривился.

— На самом деле я больше беспокоюсь о детях, — сказал он. — Кстати, где они?

— У Айоны тренировка, а Гас пошел к скаутам. Они пришли из школы, вдвоем до крошки слопали целый пирог и снова умчались. — Фелисити улыбнулась мужу. — Так что мы с тобой, дорогой, можем провести приятный вечер наедине.

Брюс метнул в сторону Элизабет взгляд, красноречиво говорящий: «Да, если бы не было ее!» — и счел за лучшее переменить тему.

— Вы знаете, Элизабет, на днях я едва не купил новую картину для этой комнаты, — начал он. — Интересно, что бы вы о ней сказали?

— Почему? Это что, была обнаженная натура или что-то в этом роде? — уточнила их невозмутимая гостья.

— В общем-то, да. Работа Дж. Д. Фергюсона. Я подумал, что она неплохо бы смотрелась здесь над камином. — Он показал на стене место, где сейчас висел обычный пейзаж. — Это было на аукционе у «Вентворс», но я не стал участвовать в торгах.

— Почему же?

Брюс пожал плечами.

— Просто не стал, и все. Поберег наши денежки.

— Скажи Элизабет правду, Брюс, — весело воскликнула его жена. — Ты подумал о том, что Айона будет хихикать, а у Гаса и его приятелей всякий раз, когда они на нее глянут, будет случаться эрекция. Давай признавайся!

Раскатистый хохот Элизабет еще раз убедил Брюса в том, что не зря он ее терпеть не может. Эта респектабельная вдова на самом деле не более чем грубая и вульгарная баба.

— Я всего лишь подумал о том, что мне не хочется, чтобы они чувствовали себя неловко в своем собственном доме, — пожал плечами Брюс, сделав очередной глоток.

— Отсутствие ню — лучшая ню, — зашлась в очередном приступе веселья Элизабет, переглядываясь с Фелисити.

— Может быть, вы считаете, что я все-таки должен был ее повесить и потом проклинать себя? — Брюс сдерживал себя из последних сил.

— Тогда Гас мог бы каждый раз брать с приятелей по пятьдесят пенсов за просмотр в пользу нашего нового фонда, — захихикала Фелисити.

По мнению Брюса, она уже перебрала, что довольно часто случалось с ней в обществе Элизабет.

— У меня немного болит голова, — вдруг сказал он, поставив на стол свой наполовину полный стакан. — Пожалуй, пойду-ка приму ванну. — Он кисло улыбнулся Элизабет: — Вы ведь извините меня, Элизабет?

— О, дорогой! — выкрикнула та, чувствуя, что уже плохо соображает, и пытаясь собраться с мыслями. — Головная боль. Какой стыд. Как раз когда вы с Флик собрались провести приятную ночь.

Брюс проигнорировал эту остроту.

— Если вам понадобится, в баре есть еще джин, — не преминул уколоть он, направляясь к дверям. — Эту бутылку вы уже почти прикончили.

Сидя перед зеркалом, Линда Мелвилл стерла с лица остатки макияжа и, натянув кожу на висках, всмотрелась в свое отражение. Еще несколько лет, и тебе придется делать пластическую операцию, моя девочка, мрачно подумала она. Подбородок начал обвисать, кое-где наметились морщинки, а глаза! Как у китайского мандарина. Это всегда было проблемой: удлиненные глаза в сочетании с прямыми черными волосами придавали ее облику что-то восточное. Но нельзя же носить модели Диора, если ты выглядишь как жертва культурной революции!

Какой восхитительный вояж по парижским салонам она только что совершила! Одобрительный шепот, когда она облачалась в модели Карла Лагерфельда, действовал на нее как понюшка кокаина. Даже сам великий кутюрье выразил ей свое восхищение. Это вернуло ее назад в те времена, когда ей было восемнадцать и она выиграла конкурс на звание «Модель года». Наградой было место в крупном лондонском доме моделей, что позволило ей вырваться из опостылевшего, отчаянно скучного родительского дома в Эйрдри, где ее отец работал водопроводчиком. Пять лет спустя, на пике своей карьеры, она встретила Хэмиша, который как раз потерял жену и приобрел Пикассо. Нелегко было заставить его жениться второй раз, но Линда считала, что, родив сына, которого он страстно желал, наладив и помогая вертеться колесам его светской машины, стала ему хорошей женой. Но теперь ей уже тридцать шесть. Тридцать шесть!

Поднявшись, она провела руками по гладкому шелку пеньюара, ощупывая свое тело. Оно было по-прежнему твердым, но Линда знала, что на груди и бедрах кожа уже стала обвисать. К счастью, Хэмиш слишком поглощен своим бизнесом, чтобы замечать ее морщинки. Благодарение Богу, обычно он вообще бывает настолько рассеян, что не обращает внимания на то, что касается его жены.

— Забыла сказать тебе, Хэмиш, я дала согласие «Интродакшнз», — крикнула она через открытые двери своей гардеробной.

Их личные покои располагались вокруг огромной белой ванной комнаты с овальной ванной на мраморных опорах. Три двери вели из нее в отдельные гардеробные каждого из супругов и общую спальню с огромной, застеленной стеганым покрывалом кроватью, французскими обоями ручной работы и толстым кремовым ковром.

Хэмиш заглянул в дверь.

— Что ты говоришь? — переспросил он.

Он был в запахнутом вокруг талии красно-золотом индийском саронге, открывавшем верхнюю часть крепкой белой, без видимых следов увядания груди. Его рыжевато-каштановые густые волосы, в которых едва начала пробиваться седина, были еще влажными после ванны. Он выглядел ухоженным, хорошо сохранившимся и довольным жизнью.

— «Интродакшнз» хочет посвятить нам целый разворот. Они приедут сюда, нащелкают кучу снимков, а потом красочно распишут, как хорошо мы живем. Это бесценная реклама. — Линда начала резкими движениями расчесывать челку.

Хэмиш недовольно засопел.

— Это явное и грубое вторжение в частную жизнь, — сердито заявил он. От его хорошего настроения мгновенно не осталось и следа. — Нам совершенно ни к чему в это впутываться.

— Мне казалось, что это пойдет нам на пользу, укрепит наш имидж. Ты же знаешь, как они это представляют: совершенная гармония красоты и бизнеса. Неужели тебе не хочется похвастать нашей восхитительной семейной жизнью?

— Нет, не хочется. И я не намерен терпеть, чтобы мы с идиотским видом позировали тут перед каким-то проклятым фотографом. Если ты считаешь, что это необходимо, делай, как знаешь.

Хэмиш ретировался в ванную комнату и взял зубную щетку.

Линда, надувшись, последовала за ним.

— Тебе не кажется забавным, если люди будут читать о нашем безоблачно счастливом браке при подозрительном отсутствии на фотографиях одного из супругов? — поинтересовалась она.

— Значит, просто откажи им, Христа ради! Уж наверно, они могут заменить нас кем-нибудь из второстепенных членов королевской фамилии или восходящей кинозвездой? — Он начал энергично чистить зубы, временно потеряв возможность говорить.

— И все-таки я думаю, что это было бы забавно. Я чертовски много работала, чтобы сделать этот дом фотогеничным, и было бы приятно иметь несколько хороших его снимков.

Последовала напряженная пауза, во время которой Хэмиш продолжал чистить зубы, а Линда, изогнувшись, прислонилась к двери, раздумывая, следует ли ей попытаться так или иначе уговорить Хэмиша или отступить. Потом она поняла, что самой ей не нужно ничего делать. Его убедит Квинни, решила она. На следующий вечер они были приглашены на обед к лорду и леди Невис, и даже такая искушенная светская дама и аристократка, как царственная леди Невис, со своим дворцом, знаменитыми коллекциями антикварной мебели и старинного фарфора, обширным собранием произведений искусства Франции и Шотландии, не могла бы устоять перед возможностью появиться на страницах «Интродакшнз»!