Предсказание прошлого - Эва Качиркова

Я понимал ее и… наконец-то верил. Она не скрывала ничего. Не пыталась убедить меня, что до самой смерти жаждет заботиться об этом грубияне. Я Ганку одобрял. Она по крайней мере как-то пыталась изменить свою жизнь, в отличие от меня, никогда на это не решившегося.

– Почему же дядя вам не помог? Вы сказали поручику, что деньги у него были. И он вас любил. Разве он не видел, 'что дальше так жить вам невмоготу?

– Все так, – печально сказала Ганка. – Только дядя ничего не понимал. Он полжизни проскитался по свету, привык все решать быстро и круто. Деньги делать он умел всю жизнь. Говорят, когда дядя выезжал за границу, он уже был одним из самых богатых пражских стоматологов. Все оставил здесь и заработал новое состояние. Он хотел, чтобы сначала я развелась с Томашем. Ради него он бы и кроной не пожертвовал. Дядя не хотел понять, что я этого сделать не могу.

Она остановилась на перекрестке, где нужно было свернуть влево. Уступила по правилам путь какому-то безумцу, который пронесся мимо со скоростью километров сто, и тронулась с места точно в тот момент, когда поворот был открыт. Хотя голова у нее шла кругом, на шоссе она вела себя рассудительно и хладнокровно. Я восхищался ею. Тем более странным показалось мне, что Ганка не замечает выхода, который напрашивался сам собой.

– А почему ваша мать и брат не выплатят вам причитающуюся долю? – спросил я ее. – Есть же ваша доля в баррандовской вилле?

– Одна шестая, – саркастически бросила она.

– Из шестисот тысяч – это сто тысяч. На квартиру хватило бы. А они могли бы радоваться, что от вас избавились.

– Они выплатили бы мою долю в лучшем случае из приблизительной оценочной стоимости, – лаконично ответила Ганка. – А она много ниже. К тому же у них нет денег. Жизнь матери – приятельницы, кофе, пирожные, кондитерские… А Ольде требуется денег гораздо больше, чем он зарабатывает. Зимой – горы, летом из года в год – Югославия, да и девицы тоже дорого обходятся.

Остаток пути мы ехали молча. Только когда остановились перед моей «шкодой», уже запыленной, но в остальном почти невредимой, Ганка с беспокойством попросила:

– Пожалуйста, никогда при матери или Ольде не упоминайте об этой кооперативной квартире. Из моей затеи все равно ничего не выйдет, заплатить взнос вовремя я не успею. Кто теперь купит этот наш проклятый морг? Я туда больше в жизни не войду. – Ганка посмотрела в том направлении, где за лесом стояла красная вилла, и вздрогнула. Суставы лежащих на руле пальцев побелели.

– Не волнуйтесь, не расскажу, – успокоил я ее. – По всей вероятности, ни с вашей матерью, ни с братом мы никогда не встретимся.

«Во всяком случае, надеюсь», – мысленно добавил я. Хотя можно было спокойно сказать это и вслух.

Как чудесно спалось в моей комнатке, с окном, затененным отцветающим уже жасмином, под шуршание дождя по толевой крыше! Мне снилась девушка с такими изменчивыми глазами, что я то понимал их выражение сразу же, то вовсе не понимал. Недавно она была здесь, а теперь пришла снова, простила меня, что я так сурово ее прогнал. Сама много пережившая, разочарованная, она поняла меня. Ничего обо мне на зная, была великодушнее, чем я, который первым делом задался десятком вопросов.

Прекрасно спалось почти до десяти часов. Нехотя распрощался я с этим сладким сном, да делать нечего. Я окончательно выспался. Пришлось открыть глаза и вернуться в запущенную и негостеприимную пустоту моей комнатушки. Была суббота, и погода сыграла свою любимую коварную шутку. После пяти душных рабочих дней, когда полузадохшийся город тщетно вздымал свои башни к раскаленному небу, наконец-то пришел холодный фронт. Та, позавчерашняя, гроза была лишь одинокой слезинкой в сравнении с проливным дождем, который начался ночью; близился полдень, лить не переставало и вряд ли скоро перестанет.

Выбритый и одетый, я стоял на пороге, глядя на утопающую в грязи стройку. На душе было скверно, и хотелось есть. Провести здесь дождливый «уик-энд» не согласился бы ни один дурак. Помещение за моей спиной удручающе напоминало общежитие, покинутое всеми теми бодрыми ребятами, которые в течение недели заполняли его своими громкими голосами, запахом сигарет и пота. Сейчас здесь пахло одиночеством. Остался только я один, изгой, которого никто нигде не ждет. Ни жена, ни ребенок, ни собака. Только моя «шкода» стояла верно и терпеливо посреди огромной лужи, в которую превратилось место ее обычной стоянки. Спустившись к ней, я сел и поехал в город.

Долго ездил по пустынным субботним улицам, по блестящим от дождя мостовым, раздумывая, где бы пообедать. В ресторанчик, где я бывал постоянно, с проверенной кухней, не хотелось. Встретил бы там таких же завсегдатаев, как и сам. Я вдруг затосковал по неизвестности, сервированной на серебряном подносе официантом, величественным, как переодетая дамой торговка. Остановившись перед Национальным театром, я под дождем двинулся в Монастырский погребок. Выбор оказался удачным. Здесь было наполовину пусто, зато меню радовало изобилием. Я заказал обед, включая суп. И отказался от услуг девушки, разносившей лакомства. Мне так хотелось есть, что я бы не выдержал и испортил себе аппетит каким-нибудь пирожным.

Человек, сидевший через два столика, обернулся и подозвал разносчицу со сладостями. С наслаждением гурмана выбрал четыре пирожных, многообещающе украшенных пирамидами из взбитых сливок, и вопросительно посмотрел на сидящее рядом эфирное создание. Создание, кисло улыбнувшись, покачало головой.

Я не видел как следует лица этого человека, но пирожные и красивая девушка… Да, это и в самом деле был Гонза Сегнал, заводской испытатель автомобилей и мой приятель, которому я многим обязан. Тот оценивающий взгляд, каким он поглядел на ноги уходящей официантки, подтвердил, что ошибки быть не может. Я отодвинул стул. Увидев меня, Гонза радостно осклабился.

– Привет! – заорал он, не обращая внимания на царящую в зале благопристойную тишину. – Как ты меня нашел?

– Привет, – ответил я. – А почему я должен был тебя искать?

– Я же звонил тебе, – объяснил он все так же громко. – Велел передать. Эта киса тебе не сказала?

– Нет. – «Эта киса», конечно, была Рамона. Чувствуя себя оскорбленной, она со мной не разговаривала. Скажи она, что звонил Гонза, я, конечно, попросил бы его починить машину, которую именно он не так давно помог мне выгодно приобрести. Это упростило бы мою задачу, но тогда я не услышал бы всех интимных подробностей, поверенных мне Ганкой Дроздовой, не говоря уж о том, что лишился бы ее общества в этом вынужденном путешествии.

– Дура набитая, – все так же громогласно возмутился Гонза.

Его спутница хмурилась, метрдотель, подпирающий стойку с напитками, возмущенно поднял брови. Гонза ничего не замечал.

– Я потом еще раз позвонил, но уже никто не снимал трубку, – укоризненно продолжал он. – Собирался сам за тобой заехать, да тут одно дело помешало.

«Одно дело», которое помешало Гонзе меня навестить, всем своим видом выражало холодную сдержанность.

– Ты все равно не застал бы меня, – сказал я и тихо уточнил: – Мне пришлось отлучиться из-за неприятностей с машиной.

– Что-что? – снова загрохотал Гонза. – Я-то думал… – Он вдруг дернулся и вытаращил глаза на свою девицу. Та улыбалась, но глаза у нее были ледяные и острые как буравчики.

Гонза встал и подошел ко мне.

– Эта мерзавка меня пнула, – пожаловался он. – Как думаешь, чего это она? – Усевшись рядом, он стал с интересом наблюдать, как в мою тарелку выливают содержимое серебряной мисочки. – Ага, супчик с кнедличками, – одобрительно кивнул он. – Я тоже откушал. Приятного аппетита.

– Спасибо. – Я с жадностью накинулся на суп. – Зачем ты меня искал? – спросил я, не отрываясь от еды.

– А что за неприятности у тебя были с машиной?

– Какой-то подонок разрезал покрышки. Пришлось поставить те старые, что ты мне дал на заплатки.

– Так сними их поскорее и пусти на дело. Не вздумай на них ездить. Как я погляжу, – добавил он, разглядывая все цвета радуги у меня под глазом, – ты этому типу, прежде чем бежать за милицией, разутюжил морду.

– Что? – Я медленно опустил ложку в тарелку. – За какой милицией?

– Наверное, за той, которая ко мне приходила, – предположил Гонза. – Как бишь его звали?

– Поручик Павровский?

– Вот-вот. Это что, твой знакомый?

– Да, – ответил я. – Что ему было нужно?

– Ну… давно ли у тебя машина… Сколько стоила, когда ты ее купил… Я-то сначала решил, что он под меня копает, нет ли каких махинаций, – возмутился Гонза. – Но он уверял, что дело касается исключительно тебя. И…

– И что ты ему сказал? – спросил я, весь напрягшись.

Гонза запнулся, на лице его возникло выражение праведного негодования, которое тут же сменилось хитрой улыбкой.

– А чего такого я ему мог сказать? Рассказал, как мы ударили по рукам.