Римская сатира - Флакк Квинт Гораций

30 И, продираясь назад чрез толпу, я слышу: «Куда ты?

Что, как безумный, толкаешься? Ждет Меценат? Не к нему ли?»

Этот упрек, признаюся, мне сладок, как мед! Но лишь только

До Эсквилинской дойдешь высоты, как вспомнишь, что сотня

Дел на плечах. Там Росций просил побывать у Колодца[121]

Завтра поутру; а нынче есть общее новое дело;

Скрибы велели напомнить: «Квинт, не забудь, приходи же!»

Тут кто-нибудь подойдет: «Постарайся, чтоб к этой бумаге

Твой Меценат печать приложил». На ответ: «Постараюсь!»

Мне возражают: «Тебе не откажет! Захочешь — так можешь!»

40 Скоро вот будет осьмой уже год, как я к Меценату

Стал приближен, как в числе он своих и меня почитает.

Близость же эта вся в том, что однажды с собой в колеснице

Брал он в дорогу меня, а доверенность — в самых безделках!

Спросит: «Который час дня?» или: «Кто из борцов превосходней?»

Или заметит, что холодно утро и надо беречься;

Или другое, что можно доверить и всякому уху!

Но завистников день ото дня наживаю и боле

С часу на час. Покажуся ли я с Меценатом в театре

Или на Марсовом поле, — все в голос: «Любимец Фортуны!»

50 Чуть разнесутся в народе какие тревожные слухи,

Всякий, кого я ни встречу, ко мне приступает с вопросом:

«Ну, расскажи нам (тебе, без сомнения, все уж известно,

Ты ведь близок к богам!) — не слыхал ли чего ты о даках!»

— Я? Ничего! — «Да полно шутить!» — Клянусь, что ни слова!

«Ну, а те земли, которые воинам дать обещали,

Где их, в Сицилии или в Италии Цезарь назначил?»

Ежели я поклянусь, что не знаю, — дивятся, и всякий

Скрытным меня человеком с этой минуты считает!

Так я теряю мой день и нередко потом восклицаю:

60 — О, когда ж я увижу поля! И дозволит ли жребий

Мне то в писаниях древних, то в сладкой дремоте и в лени

Вновь наслаждаться забвением жизни пустой и тревожной!

О, когда ж на столе у меня появятся снова

Боб, Пифагору родной[122], и с приправою жирною зелень!

О пир, достойный богов, когда вечеряю с друзьями

Я под кровом домашним моим и трапезы остатки

Весело сносят рабы и потом меж собою пируют.

Каждый гость кубок берет по себе, кто большой, кто поменьше;

Каждый, чуждаясь законов пустых, кто вдруг выпивает

70 Чашу до дна, кто пьет с расстановкою, мало-помалу.

Наш разговора предмет — не дома и не земли чужие;

Наш разговор не о том, хорошо ли и ловко ли пляшет

Лепос, но то, что нужнее, что вредно не знать человеку.

Судим: богатство ли делает счастливым, иль добродетель;

Выгоды или наклонности к дружбе вернее приводят;

Или в чем свойство добра и в чем высочайшее благо?

Цервий меж тем, наш сосед, побасёнку расскажет нам кстати.

Если богатство Ареллия кто, напрпмер, превозносит,

Не слыхав о заботах его, он так начинает:

80 «Мышь деревенская раз городскую к себе пригласила

В бедную нору — они старинными были друзьями.

Как ни умеренна, но угощенья она не жалела,

Чем богата, тем рада; что было, ей все предложила:

Кучку сухого гороха, овса; притащила в зубах ей

Даже изюму и сала обглоданный прежде кусочек,

Думая в гостье хоть разностью яств победить отвращенье.

Гостья же, с гордостью, чуть прикасалась к кушанью зубом,

Между тем как хозяйка, все лучшее ей уступивши,

Лежа сама на соломе, лишь куколь с мякиной жевала.

90 Вот, наконец, горожанка так речь начала: «Что за радость

Жить, как живешь ты, подруга, в лесу, на горе, одиноко!

Если ты к людям и в город желаешь из дикого леса,

Можешь пуститься со мною туда! Все, что жнзнию дышит,

Смерти подвластно на нашей земле: и великий и малый,

Смерти никто не уйдет: для того-то, моя дорогая,

Если ты можешь, живи, наслаждаясь и пользуясь жизнью,

Помня, что краток наш век». Деревенская мышь, убежденья

Дружбы послушавшись, прыг — и тотчас из норы побежала.

Обе направили к городу путь, поспешая, чтоб к ночи

100 В стену пролезть. Ночь была в половине, когда две подруги

Прибыли к пышным палатам; вошли: там пурпур блестящий

Ложам роскошным из кости слоновой служил драгоценным

Мягким покровом; а там в дорогой и блестящей посуде

Были остатки вчерашнего великолепного пира.

Вот горожанка свою деревенскую гостью учтиво

Пригласила прилечь на пурпурное ложе и быстро

Бросилась сразу ее угощать, как прилично хозяйке!

Яства за яствами ей подает, как привычный служитель,

Не забывая отведать притом от каждого блюда.

110 Та же, разлегшись спокойно, так рада судьбы перемене,

Так весела на пиру! Но вдруг хлопнули дверью — и с ложа

Бросились обе в испуге бежать, и хозяйка и гостья!

Бегают в страхе кругом по затворенной зале; но пуще

Страх на полмертвых напал, как услышали громкое в зале

Лаянье псов. «Жизнь такая ничуть не по мне! — тут сказала

Деревенская мышь. — Наслаждайся одна, а я снова

На гору, в лес мой уйду — преспокойно глодать чечевицу!»

САТИРА СЕДЬМАЯ

Дав

Слушаю я уж давно. И хотелось бы слово промолвить:

Но я, раб твой, немножко боюсь!..

Гораций

Кто там? .. Дав?

Дав

Дав, вернейший

Твой господский слуга, усердный, довольно и честный,

Жизни достойный, поверь!

Гораций

Ну что ж с тобой делать! Пожалуй,

Пользуйся волей декабрьской[123]: так предки уставили наши.

Ну, говори!

Дав

Есть люди, которые в зле постоянны,

Прямо к порочной их цели идут; а другие, колеблясь

Между злом и добром, то стремятся за добрым, то злое

Их пересилит. Вот Приск, например: то по три он перстня

10 Носит, бывало, то явится с голою левой рукою.

То ежечасно меняет свой пурпур, то угнездится

Он из роскошного дома в такой, что, право, стыдился б

Вольноотпущенник, если пригож, из него показаться.

То щеголяет он в Риме, то вздумает лучше в Афинах

Жить, как философ. Не в гневе ли всех он Вертумнов[124] родился!

А Воланерий, когда у него от хирагры ослабли

Пальцы (оно и за дело), нанял, кормил человека,

В кости играя, трясти и бросать за него! Постоянство,

Право, и в этом — все лучше: он меньше презрен и несчастлив,

20 Нежели тот, кто веревку свою то натянет, то спустит.

Гораций

Скажешь ли, висельник, мне: к чему ты ведешь речь такую?..

Дав

Да к тебе!

Гораций

Как ко мне, негодяй?

Дав

Не сердися! Не ты ли

Нравы и счастие предков хвалил? А если бы это

Счастие боги тебе и послали, ведь ты бы не принял!

Все оттого, что не чувствуешь в сердце, что хвалишь устами;

Что в добре ты нетверд, что глубоко увяз ты в болоте

И что лень, как ни хочется, вытащить ноги из тины.

В Риме тебя восхищает деревня: поедешь в деревню —

Рим превозносишь до звезд. Как нет приглашенья на ужин —

30 Хвалишь и зелень и овощи; счастьем считаешь, что дома

Сам ты себе господин, как будто в гостях ты в оковах,

Будто бы рад, что нигде не приходится пить, и доволен.

Если же на вечер звать пришлет Меценат: «Подавайте

Масла душистые! Эй! да слышит ли кто!» Как безумный,

Ты закричишь, зашумишь, беготню во всем доме поднимешь,

Мульвий и все прихлебатели — прочь! Как тебя проклинают,