Кристина - Стивен Кинг

— Она и вправду так плоха, как ты говорил?

— Хуже. Где мама?

— Творит.

Мы оба прыснули со смеху, а потом устыдились этого и стали смотреть в разные стороны.

Моя мама всю жизнь работала зубным врачом, но четыре года назад открыла в себе талант писательницы. Она стала сочинять стихи о цветах и рассказы о добрых старых людях, доживших до осенней поры своей жизни. Иногда, правда, она переходила на реалистический жанр и производила на свет какую-нибудь историю о молодой девушке, сначала искушаемой желанием попытать счастья, но потом решающей, что было бы неизмеримо лучше сохранить ЭТО до брачного ложа. Как раз летом она записалась на писательские курсы в Орлике — где преподавали Майкл и Регина — и теперь составляла книгу, которую назвала «Рассказы о Любви и Красоте».

Несмотря на это, она для меня была и остается самой лучшей мамой, а для отца — самой лучшей супругой. Увы, порой мы подтрунивали над ней, и в наше оправдание я могу сказать только то, что мы никогда не смеялись ей в лицо. Я знаю, это довольно жалкое оправдание, но все-таки лучше, чем ничего.

— Ты показался мне мрачным, когда вошел, — сказал отец. — С Эрни все в порядке?

— А что с ним может произойти? — спросил я и пошел ставить на плиту кастрюлю с супом, которую видел в холодильнике. — Он купил машину, это оказалось ошибкой, но с самим Эрни все в порядке. — Конечно, я врал, но есть вещи, о которых не хочется говорить даже своему отцу, как бы он ни преуспел в великом американском призвании отцовства.

— Иногда люди должны на собственном опыте убедиться, что совершили ошибку, — сказал отец.

— Ну, — ответил я, — надеюсь, скоро он в этом убедится. Он поставил машину к Дарнеллу и будет платить за нее двадцать долларов в неделю, потому что его родители не хотят, чтобы она стояла у них дома.

— Двадцать долларов в неделю? Только за стоянку? Или за стоянку и инструменты?

— Только за стоянку.

— Это самый настоящий грабеж.

— Угу, — сказал я, отметив про себя, что отец не сопроводил свое заключение предложением поставить машину у нас.

— Хочешь сыграть партию в крибедж?

— Пожалуй, — согласился я.

— Не расстраивайся, Дэннис. Невозможно совершать ошибки других людей вместо них самих.

— Да, конечно.

Мы сыграли три или четыре партии в крибедж, и каждый раз он меня обыгрывал — он всегда выходит победителем, если не устал или не пропустил пару рюмок. Спустя какое-то время пришла мама и тоже стала расспрашивать меня об Эрни и его машине. В нашем доме это событие становилось темой самых оживленных разговоров с того времени, как Сид соврал моей матери, обанкротился и попросил моего отца одолжить ему денег. Я снова покривил душой и не сказал правды. Затем я пошел наверх.

Эллани лежала в постели и слушала последний сборник европейских хитов. Я попросил ее выключить музыку, потому что собирался спать. Она мне показала язык. Таких вещей я никому не могу позволить. Мне пришлось подойти к ней и щекотать до тех пор, пока она не закричала, что ее вырвет. Я не возражал и пощекотал ее еще немного. Тогда она сквозь смех выдавила из себя, что у нее есть что-то ужасно важное, и, придав лицу торжественное выражение, спросила, верно ли, что в ее возрасте уже можно стать матерью. Так ей сказала одна из ее подружек, Каролин Шамблисс, но Каролин почти всегда врала.

Я посоветовал ей расспросить об этом Милтона Додда, ее пухленького ухажера. Тут она по-настоящему вспылила и, попытавшись ударить меня, спросила, почему я все время такой ужасный. Поэтому мне пришлось сказать, что да, в ее возрасте уже можно стать матерью, но лучше не спешить, — и поцеловать ее (что в последнее время я делал довольно редко) перед тем, как лечь спать.

Раздеваясь, я подумал, что день все-таки был не так плох. Вокруг меня были люди, которые считали меня за человека и, как мне казалось, подобным образом относились к Эрни. Я решил, что завтра или в воскресенье приведу его к нам домой и мы будем смотреть телевизор, а может быть, сыграем во что-нибудь. Словом, я снова почувствовал себя вполне достойным малым.

Так я с чистой совестью улегся в постель и думал, что сразу засну, но сон все не приходил. Потому что совесть моя была нечиста, и я это знал.

Когда закручивается какое-нибудь дело, то не всегда понимаешь, что за дьявольщина им движет.

Двигатели. Для подростка они нечто большее. Ты можешь завести их ключом зажигания, но не знаешь, ни как они работают, ни что будет дальше. У тебя есть ключ, и это все. Также и другие вещи: всякие развлечения, наркотики, секс, порой еще что-нибудь, например, летняя работа, которая приносит новые интересы, путешествия, школьные знания. Все это двигатели, а потом говорят, что ты должен сам нажать на газ и посмотреть, что из этого выйдет. И порой выходит так, что ты на всей скорости летишь через дорожные ограждения и превращаешься в груду костей и мяса, чтобы истекать кровью в какой-нибудь вонючей канаве. Двигатели.

Они бывают большими. Как 382-S, который ставили на старые автомобили. Такие, как Кристина.

Ворочаясь в темноте, я вспомнил, как Лебэй сказал: «Ее зовут Кристина», — и Эрни сразу ухватился за это имя. Когда мы были маленькими мальчиками, у нас были велосипеды; своему я присвоил прозвище, но Эрни тогда только рассмеялся — он сказал, что имена дают только собакам, кошкам и попугаям. Теперь он назвал «плимут» Кристиной. Хуже всего, что это было человеческое, женское имя.

Не знаю почему, но оно мне не нравилось. Даже мой отец говорил о ней так, будто Эрни не купил старую развалюху, а женился. Но ведь ничего подобного не было. Или что-то было?

Останови машину, Дэннис. Вернись… Я хочу взглянуть на нее еще раз. Вот так просто.

Нет, Эрни был не похож на самого себя — всегда тщательно обдумывавшего каждый поступок и избегавшего скоропалительных решений. В тот раз он больше походил на мужчину, встретившего танцовщицу из бара и сразу потерявшего голову. Это было… ну… как любовь с первого взгляда. «Ну ничего, — подумал я. — Завтра мы обязательно найдем какой-нибудь выход». Я уже спал. И видел сон.

Темнота. Скрежет крутящегося стартера.

Тишина.

Снова скрежет стартера.

С третьего раза — искра поймана.

Двигатель, работающий в темноте.

Включаются передние фары — мощные двойные фары, чьи яркие лучи пронизывают меня, как муху на стекле.

Я стою на пороге гаража Лебэя, передо мной замерла Кристина — новая, без единой царапины или пятен ржавчины. Безупречно чистое ветровое стекло, затемненное сверху. Из радиоприемника льется музыка. Дэйл Хоукинс исполняет «Сюзи Кью» — голос прошлого поколения, наполненный силой и какой-то пугающей жизненной энергией.