Арбайт. Широкое полотно - Евгений Попов

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно из истории русской интеллигенции, которая домахалась красным флагом до того, что очухалась только в ГУЛАГе, но суровый этот урок впрок ей совершенно не пошел, хоть кол ей на голове теши!

Гдов колебался. Считать ли интеллигенцией двух пожилых людей, которых он знал, когда был еще относительно молод?

Один из них, отец его приятеля-актера К., родом был из крестьян отдаленных уголков Московской губернии, достиг в жизни лишь звания доцента несущественного московского вуза, в тюрьму не попал. Говорил, что не за что было. Ну да тут уж он или ошибался, или лукавил. Ведь мало кто в ГУЛАГ действительно влетал за дело, остальные так это, ни за что. Ни за что тянули адские сроки, а не попали б в жернова — рассуждали бы как доцент. Рисовали бы стенгазету, ходили на партсобрания гневно осуждать какого-нибудь очередного врага Страны Советов. Он мужик-то хороший был, доцент, любил рыночный творожок, вырезал из газеты «Труд» смешные случаи про рыбалку и сбор грибов, однажды рассказал Гдову памятную историю из собственной комсомольской юности.

Суть этой истории заключалась в том, что троцкистская оппозиция тех лет, которая всерьез, надолго и взаимно ненавидела Сталина, решила собрать свое сборище в одном из рабочих клубов Марьиной Рощи, там, где сейчас синагога. А комсомольским сталинским орлятам их старшие партийные орлы поручили это антинародное мероприятие сорвать. Правильная молодежь сначала затеяла потасовку в дверях со старыми оппозиционными чертями, но тем не привыкать, они тоже ребята были боевые, не хуже, чем сталинисты, прорвались в зал и там торжественно расселись по рядам. (Помнится, Гдов, слушая взволнованного ветерана, впервые меланхолически отметил тогда, что, если бы в тридцатые годы ХХ века Троцкий Сталина нагнул, а не наоборот, — оно, может, еще и хуже вышло бы. А может, и нет, но то, что лагеря все равно были бы полные под завязку, что при Троцком, что при Сталине, лично у него никаких сомнений не вызывало.) Троцкисты только-только завели было с трибуны свое обычное «бу-бу-бу», ругая товарища Сталина, что он предал завоевания Октября, как молодежь им тут же вырубила свет путем обрезания главного несущего кабеля, но и это еще не было финалом. Хитрый враг, оказывается, запасся свечами. Троцкисты эти свечи зажгли и принялись петь «Интернационал», от звуков которого тени присутствующих романтично колебались. Что ты с такими негодяями сделаешь? Однако сталинская молодежь догадалась и тоже взялась за этот партийный гимн, но с нарочитым опозданием на одну строчку. К примеру: если троцкисты уже поют «Весь мир голодных и рабов», то сталинисты всего лишь заводят «Вставай, проклятьем заклейменный». От такого визга, рева нервы у троцкистов не выдержали, и враги покинули свое сборище. У троцкистов нервы вообще были нежные, отчего Сталин их и переиграл.

А вот отец другого товарища Гдова, старого писателя А., был перед Второй мировой войной большим советским начальником в городе Казани, отчего и сидел бессчетно, лет, наверное, двадцать пять, не меньше. Сажали, выпускали, снова сажали. Потом Хрущев разоблачил культ личности, старика реабилитировали, душевно извинились перед напрасным зэком, заново выдали честному коммунисту партбилет, который он принял с благодарностью, потому что очень любил революцию.

— Не могу, не могу я с ним! — иной раз хватался за голову старый писатель А., которого в нежном пятилетнем возрасте поместили в приют для детей врагов народа. — Сколько ж папаше еще надо было бы сидеть, чтобы окончательно очухаться? Вот беседуем. «Брежнев говно?» — «Говно». — «Хрущ говно?» — «Говно?» — «Сталин говно?» — «Выродок, убийца, блядь и говно». — «А Ленин?» — «Ильича не трожь! Ильич — это святое!»

Отец писателя А. тоже был из крестьян. Окончил институт красной профессуры. Знал Троцкого. А кто тогда Троцкого не знал, если Лев Давидович был одно время самым главным советским начальником?

— Подальше надо от начальничков держаться всегда, — пробормотал Гдов примерно в 2009 году.

И так разволновался, что уже день не мог больше работать и в этот.

1. Кого же все-таки мы можем считать интеллигенцией? Осталась ли она вообще в России или начисто растворилась во времени и пространстве? Считать ли интеллигенцией хотя бы одного из двух описанных Гдовым стариков? Знаете ли вы каких-либо знаменитых современных интеллигентных людей? Знаете ли вы простых современных интеллигентных людей? Как вы считаете, лично вы — интеллигент?

2. Каков, по вашему мнению, был процент сидевших в СССР ни за что? Каков аналогичный процент таких людей в современной России?

3. Чем троцкисты отличаются от сталинистов? Было бы в нашей стране еще хуже, если бы Троцкий победил Сталина?

4. Жалко вам старика, которого бессчетно сажали, выпускали, снова сажали, а он все равно любил революцию? Не следует ли слова «говно» и «блядь», им употребленные, заменить в тексте отточиями или изобразить в виде «гвно» и «блд»?

5. Надо ли держаться подальше от любых начальников? Существуют ли вообще хорошие начальники?

Глава XXXI

ТОГО-СЕГО, ТАКОГО-ЭДАКОГО…

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно о том, что его соотечественникам (ему в том числе!) очень нравится свинячить и при этом цитировать Пушкина. Дескать, не люблю, когда иностранцы ругают мою многострадальную родину, буду сам ее матом крыть, когда захочу, потому что она — моя. Грамотные все стали, телевизора насмотревшись!

А ведь осень поздняя превалировала, когда Гдов ехал ранним вечером на дачу в электричке Рижского направления. Вспоминая стихи хоть и не Пушкина, но зато Бориса Пастернака о том, как этот тоже великий поэт ехал ранним утром с дачи в электричке Киевского направления:

Превозмогая обожанье,Я наблюдал, боготворя.Здесь были бабы, слобожане,Учащиеся, слесаря.

Гдов тоже наблюдал. Здесь тоже были бабы, учащиеся двух полов. Кто-то из них, возможно, подходил и под категорию «слобожанин», потому что по Рижскому направлению есть поселок Павловская Слобода, где живет, неизвестно зачем, писатель (замечательный) Александр Кабаков, внешне тоже очень похожий на писателя. А вот слесаря нынче очень трудно определить, если встретишь. Все теперь одеты одинаково, кроме бомжей и олигархов, трудно разобрать, кто есть кто в современном социуме.

По вагонам ходили бродячие торговцы.

Они громко предлагали:

— перья, ручки и карандаши;

— красящий материал «для покрытия джинсов»;

— драгоценные и полудрагоценные камни;

— печатную продукцию с изображением полуодетых девушек;

— носки шерстяные;

— носки нитяные;

— разноцветные трусы;

— медную бижутерию;

— набор фонарей 3 шт., яркий свет до 100 часов;

— волшебные чаи;

— мороженое и прохладные прохладительные напитки;

— котяток и много еще чего другого. Ничего особенного. Теперь все это есть везде.

Гдов сначала был очень грустный, но потом почувствовал, что, едучи в электричке, стал тоже гораздо ближе к народу, как Пастернак. Ближе, чем если бы он, например, ехал в такси или за рулем собственного автомобиля, который временно сломался, потому что жулики выставили у этого гдовского автомобиля заднее левое стекло. Похитили из салона немного того-сего, такого-эдакого по мелочи: навигатор, OD-плейер с компакт-диском основателя рок-музыки в СССР певца и композитора Александра Градского, собственную книгу Гдова, написанную им и принадлежащую ему же.

Гдов тогда купил у бродячих торговцев за 10 руб. гелевую авторучку и оказался очень даже благодушно настроен, выходя на высокую платформу станции Нахабино Рижского направления. Дескать, всё перемелется, мука будет. Стекло вставят за 4000 рублей, уже обещали вставить на днях, пока нужного стекла нету. А Гдов зато сейчас доберется до дачи, да как поймает там вдохновение, да как сочинит что-нибудь того-сего, такого-эдакого, что — ух, да и только! Хорошо, что автомобильное стекло разбито. Ведь всякому пишущему известно: когда у писателя всё хорошо, он ничего хорошего сочинить не может. Правда?

Объявление, прибитое на деревянном столбе, гласило, что нужный Гдову автобус пустится в путь через двадцать пять минут. Гдов решил купить какой-нибудь вкусной рыбки на ужин. Ведь сейчас уже нет товарнопищевого дефицита, как при коммунистах. Что хочешь, то и покупай, если есть на что.

— Как все же изменилась жизнь, — бормотал Гдов, минуя штабеля сырных голов, кругов и брусков. Мясные ряды, колбасные, где можно насчитать до полусотни этих копчено-вареных изделий, а потом собьешься со счета, парную курочку предложили Гдову, не говоря уже о пищевой птице заледенелой. А вот и рыбный ряд! Здравствуй, русская рыба обыкновенного пристанционного универсама страны, обогащенной невиданными переменами!