Арбайт. Широкое полотно - Евгений Попов

Евгений Анатольевич Попов

Арбайт. Широкое полотно

От автора

Предлагаемый вашему вниманию интернет-роман состоит из сорока четырех глав. Начиная с 1 января 2010 года каждую из этих глав автор примерно раз в неделю выставлял в своем Живом Журнале, сопровождая очередную виртуальную публикацию вопросами к читателям и получая в ответ изрядное количество комментариев.

Вот почему книга делится на две части.

Часть ПЕРВАЯ. АРБАЙТ — собственно текст.

Часть ВТОРАЯ. ШИРОКОЕ ПОЛОТНО — неторопливый российский разговор обо всем на свете.

Замечу без ложной скромности, что ноу-хау этой моей затеи заключается в том, что автор и те его первые читатели, которых в интернет-пространстве именуют юзерами, впервые в истории литературы получают возможность вести диалог непосредственно на страницах текста, создаваемого ЗДЕСЬ, СЕЙЧАС И СЕГОДНЯ.

На вопрос «О ЧЕМ ЭТА КНИГА», который никто из юзеров пока что не задал, ответ тоже имеется. Эта книга о том, что жизнь, как солнце, на наших глазах уходит вечером за горизонт, но каждое утро, вопреки логике человеческого бытия, возвращается обратно.

Из этой местности нет пути к жизни, хотя от жизни сюда должен бы быть путь. Вот как мы заблудились.

Металлическая табличка с надписью «Arbeit macht frei» («Труд делает свободным») была украдена с главных ворот музея «Аушвиц-Биркенау» в Освенциме неизвестными злоумышленниками. Надпись находилась над главными воротами при входе в концлагерь, в котором нацисты умертвили до полутора миллионов человек.

Часть первая

Арбайт

Глава I

ПОРИСТЫЙ НОС

На дворе стоял примерно 2009 год. Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно на тему постсоветской жизни российской интеллигенции, изнывающей под игом дикого капитализма, пришедшего на смену тоталитаризму Коммунистической партии Советского Союза, мощной империи нового типа, которая существовала ровно до 1991 года, а потом накрылась медным тазом, как, за редким исключением, накрылось или еще накроется всё в этом совершенно несовершенном мире.

Но вдруг вспомнил младшую сестру своего товарища детства Саши З., покойного уже в 1974 году. Цирроз печени не шутка, врачи правду говорят.

Саша З. был сыном начальника местного отделения железной дороги, с центром в городе К., расположенном на берегу великой сибирской реки Е., впадающей в Ледовитый океан. Рельсы и на юг ведут из К., почти до самой Саяно-Шушенской ГЭС, и на запад в сторону Европы, и на восток к китайцам. На север только нету железного пути, там ведь вечная мерзлота, там Сталин с Берией строили, но даже они не достроили, кануло всё в почву и Лету. А вот Саяно-Шушенскую ГЭС, которую недавно тоже разметало до основания, скорей всего всё же восстановят, и она обратно понесет свой животворящий ток на алюминиевые комбинаты олигархов, в жилища простых людей.

Зажиточная советская семья начальника местного отделения железной дороги. Гдов вспомнил, как однажды заночевал на их богатой (по тем временам) даче, где в крашеных деревянных ставнях были прорези в форме сердечка. Вспомнил и улыбнулся. Они, дети мужского пола, хвастаясь друг перед другом, мочились в эти прорези сквозь ставни, ленились выходить ночью в темное пространство, где тогда помещались дачные «удобства», не то что сейчас в загородных жилищах среднего класса. Вспомнил самого начальника. Гдов и Саша связали на берегу плот из выловленных в реке Е. толстых сосновых бревен и никак не могли столкнуть его на воду. Начальник пришел в белых брюках, светлом пиджаке, соломенной шляпе.

— Вырядился, — с ненавистью сказал младший З.

Старший З. между тем взялся за импровизированный рычаг — валявшееся поблизости на речной гальке сломанное весло. И, пользуясь рычагом, легко спихнул плот в реку Е., после чего ушел пить коньяк на дачной веранде. Настоящий инженер он и есть инженер, даже начальник. Говорят, сейчас настоящих инженеров уже не осталось, думаю, что это преувеличение.

Гдов смотрел на сестру Саши З. тогда, теперь вот, получается, уже более тридцати пяти лет назад. Она пришла к нему в его скромную холостяцкую квартиру через месяц после смерти брата. Она была хороша собой, но у нее был крупный, неприятный, пористый красный нос. Поговорив о нелепой судьбе Саши З., больше им говорить было не о чем.

— Вы не боитесь, что я вас изнасилую? — вдруг неловко спросил Гдов после длительного молчания.

— Нет, что вы, — потупилась девица.

Помолчали и разошлись тогда, теперь уже более тридцати пяти лет назад. Получилось — навсегда.

…Примерно 2009 год. Писатель Гдов подошел к зеркалу. Теперь у него нос тоже был пористый и красный.

Гдов разволновался и в этот день уже не мог больше работать.

1. Изнывает ли постсоветская российская интеллигенция под игом дикого капитализма или наоборот?

2. Накроется ли медным тазом всё в этом совершенно несовершенном мире?

3. Мог ли юный Гдов, беседуя с дамой, употребить глагол «изнасилую»?

4. Случались ли в вашей жизни подобные истории?

5. Сколько еще нужно построить ГЭС на сибирской реке Е. и ее притоках, чтобы окончательно испортить жизнь простым людям, живущим там с незапамятных времен?

Глава II

ОТСУТСТВИЕ УВЕРЕННОСТИ В СЕБЕ

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно на тему конкретных нравственных страданий интеллигенции при тоталитаризме Коммунистической партии Советского Союза, которые (и Коммунистическая партия Советского Союза, и тоталитаризм, и интеллигенция, и ее конкретные нравственные страдания) медленно вплыли через узкие врата перестройки в дикий капитализм, как торговый караван потрепанных жизнью средневековых кораблей — в уютную гавань, принадлежащую пиратам.

Гдов вспомнил, что когда-то давным-давно, еще в самом начале конца перестройки, смотрел телевизор. Там как раз один очкастый сказал другому, будто Польша объявила люстрацию и теперь начнет гонять своих бывших коммуняк, которые вовсю сотрудничали с ихней гэбухой. Венгрия, дескать, тоже волнуется по этому поводу, подтягивается к суровым разоблачениям Болгария. Не говоря уже о так называемой Германской якобы Демократической Республике. Ведь она и в бывшем социалистическом лагере отличалась небывалой внутренней свирепостью, большевистским орднунгом. Карта тайных квартирок штази в Берлине — весьма наглядная агитация, как будто мухи на эту карту насрали! Получается, все везде стучали при Советах друг на друга почем зря!

А другой очкастый покачал лысой головой и сказал, что все это неконструктивно, вместе с водой можно выплеснуть ребенка. В смысле, что многие порядочные люди вынуждены были это делать, и теперь их будут провоцировать, сводить с ними счеты — люди, возможно даже, и еще более непорядочные. «Для того ль мы расстались с горьким неоднозначным прошлым, чтобы снова заниматься охотой на ведьм, нарушать права человека?» — толковали-токовали очкастые.

Давным-давно это было, в самом начале конца перестройки, сейчас обо всех этих глупостях — либо ничего, либо только хорошее, товарищи! К тому ж постарели, поседели советские стукачи, а то и повымерли в силу естественного неумолимого хода времени.

Гдову внезапно подумалось, что, к примеру, знаменитый детский писатель Б.В. тоже непременно или скорей всего был осведомителем, хотя никаких явных признаков этого стукачества нигде в природе, кроме как на Лубянке, в заветных ее уголочках, по всей видимости, не существует. Вольно жил писатель Б.В., смело посещал опальную Анну Ахматову, спокойно получал письма из Англии, куда вовремя дернул его дядя-белогвардеец. С чего бы это советская власть вдруг стала к нему такая добрая?

И веселый, ныне покойный сказочник С.Г. — ну, пожалуй, точно был стукачом. А то как же иначе мог бы он так беспечно вращаться в андеграунде, шататься по видным ресторанам, пировать и других угощать, печатаясь время от времени на Западе без видимых для себя последствий?

Гдов вспомнил скандальную историю знаменитого венгерского режиссера Ш.И., которому пришлось признаться в сотрудничестве с «органами», объясняя это тем, что он «спасал друга».

И как видный болгарский поэт Ваня вынужден был стать в результате разоблачений буддистским монахом в далеком от Черного моря Непале.

И как сибирского хиппи Бурмату, который зимой ходил по снегу босиком, не пускал своего сына учиться в государственной школе, упорно считали осведомителем недалекие художники-авангардисты из города К., работающие в местном Художественном фонде по линии плакатов наглядной агитации. Хиппи Бурмата смеялся им прямо в лицо: кому вы нужны, чихноты, задроты, козлы, бараны лояльные, толкающиеся у советской кормушки?