Укусы рассвета - Тонино Бенаквиста

— Ну и что?

— А то, что за это полагается надбавка, хозяин.

Я так и не понял, на что он намекает, но все-таки сунул ему еще пятьсот. В конце концов это не мои деньги. Затем неторопливо пересек улицу и прошел мимо кассирши «Модерна». Она спросила меня, что там стряслось. Не ответив, я спустился вниз по узкой лесенке, ведущей в самое жерло вулкана.

От грохота децибелов у меня просыпается старая зубная боль. Людская магма, секундное оцепенение, в общем, обычный хаос. Город спит, но в его чреве бурлит жизнь. То, для чего я сюда пришел, терпит еще пару минут. Прежде всего нужно глотнуть мескаля, чтобы взбодриться. Город там, наверху, мирно спит. И ничего не подозревает.

Бессмысленная энтропия, царство абсурда. Рты, искривленные неразличимыми криками. Сердце колотится в бешеном темпе электронного ритма. Макияж, растекающийся от пота, темные круги на майках, лес мелькающих ног. И еще все то, что не видно, но угадывается: безответные улыбки, потерянные взгляды, пьяные обещания, тщетные надежды в безжалостной ночи. Атмосфера, пропитанная запахами людских секреций. Торжественный обмен телефонами, нацарапанными на пачке «Мальборо». И скрытый расчет. Мне это известно, я тоже долгое время на что-то надеялся. И сколько же раз мне казалось, что я нашел выход из этого ада. Половина присутствующих жаждет секса, другая половина спасается от одиночества. А город там, наверху, мирно спит. Ну и пусть, оставьте его в покое!

Джордана здесь нет. Ни в баре наверху, ни внизу. Да и трудно представить его в этом людском водовороте. И все-таки мне почему-то кажется, что те двое из «Хибары» не соврали. Встречаю Гаэтано, автора комиксов, — он нетвердо стоит на ногах, но как всегда не теряет головы. Мы здороваемся, ударившись ладонями, на растаманский манер. «Глаза — мой единственный сексуальный орган», — говорит он. И добавляет, что в «Bains-Douches» девок больше. Я бросаю его и принимаюсь обшаривать укромные уголки заведения; людское море захлестывает меня, рубашка уже насквозь промокла от пота, я расспрашиваю всех мало-мальски знакомых мне людей, но Джордана никто здесь не видел, нет, ничего похожего. Мне хочется кому-нибудь дать в морду и заорать, перекрывая эту гребаную музыку, что я пришел по делу, что я всех их ненавижу, этих бездельников, какого хрена они тут делают — питаются иллюзиями, безумием и шумом, которых не сумели найти в другом месте?! Я проклинаю самого себя за то, что принадлежу к их клану, за то, что столько раз спал в этих вот креслах, с пересохшим горлом, нацепив черные очки, в ожидании конца века.

— Двойной мескаль!

Сто двадцать франков растворяются в паре глотков. Я чувствую, что способен спустить все бабки еще до конца ночи. Мне даже совестно не будет — Бертран на моем месте тут же бы выкупил свой драгоценный томик мемуаров Талейрана, который я заставил его отнести букинисту на улице Гей-Люссака. Книга была в хорошем переплете, с иллюстрациями, но из-за подпорченных гравюр нам дали за нее всего четыре сотни. Я заказал еще мескаля и выпил, закрыв глаза, чтобы лучше прочувствовать, как он обжигает мне желудочный тракт. Закрыл глаза и опустил голову.

И вот в тот миг, когда я поднял ее, готовый противостоять людскому водовороту, я увидел ту девушку. Она стояла, прислонясь к кафельной стене, и зачарованно смотрела на отжигающую публику, словно завидуя этому избытку энергии и ритмичным содроганиям тел. Больше всего меня удивила ее худоба. Все, кто пытался ее описать, ничего об этом не говорили.

Зато насчет прикида они оказались правы: если она хотела выглядеть женщиной-вамп, то вырядилась как нельзя лучше. Боевое облачение. Оскорбительно вызывающее. Черное с головы до ног — стандартный набор соблазнительницы без малейшего намека на воображение, без всякой индивидуальности, ничего, ровным счетом ничего — банальный уличный стиль, не более оригинальный, чем костюмчики от Шанель. Может, конечно, свои личные вкусы она воплотила в белье, но белье скрывалось под одеждой. Хотя вряд ли оно было от Дамара. В общем, одни сочли бы ее вульгарной, другие — заурядной, для остальных она была чертовски возбуждающей. Мне же скорее внушала страх. Все, кто стремится доказать, что они реально существуют, внушают мне страх. Все, кто молча сдается на милость победителя, внушают мне страх. Только ночь способна породить таких мутантов.

Я отвернулся буквально на секунду, чтобы взять сдачу у бармена, а она уже исчезла. Я запаниковал. Но вдруг увидел ее совсем рядом, она слегка задела меня. Я было подумал, что она хочет выпить, но она только сунула в рот дольку лимона, которую я оставил рядом с рюмкой. От прикосновения ее ноги я вздрогнул, как от электрического разряда. Меня объял неведомый ужас, который я поклялся себе разгадать когда-нибудь позже. Она отошла от стойки, и я проследил, как она вошла в дамский туалет.

— Брось ты ее, — сказал мне Гаэтано.

— Почему?

— Ядовитая девка.

— Что ты имеешь в виду?

— Да ладно тебе… сам понимаешь… Такая даст кому попало, только заикнись.

— А ты пробовал?

— Ну, я еще с ума не сошел!

В этот момент ему на шею вешается высокая брюнетка, и они удаляются.

— Ты хочешь со мной, козлик? — спрашивает меня смазливая девица, которой я загораживаю вход в туалет.

В подтверждение репутации сатира, я заглядываю одним глазком внутрь, но вижу лишь мешанину тел в облегающих нарядах и лиц в полной боевой раскраске. Наконец выходит та, которую я жду. Я почувствовал, как ее рука коснулась моего живота, но решил, что ошибся. Девушки не бывают безумны до такой степени. Девушки не бывают безумны до такой степени, чтобы думать, будто парни безумны до такой степени. Она возвращается в бар, садится на табурет у стойки и неведомо откуда вынимает губную помаду. Я подхожу.

— А зеркало? Разве можно красить губы без зеркала?

— Зеркало мне ни к чему, — отвечает она с усмешкой.

— Что так?

— Не важно. Я заметила, что вы смотрели на меня, и хочу вам кое-что предложить.

— Да?

— Но я не знаю, как выразиться. Это мой главный недостаток — не умею нормально выражать свои мысли. Мне уже говорили, что я слишком резка. Это, наверное, от робости или уж не знаю отчего. У меня, наверное, проблема с… формулировками, но люди осуждают это, они думают, что я такая грубая… в общем, мне трудно объяснить.

— Не переживайте. Будьте проще, говорите, что хотите, вот и все.

— Я не умею говорить просто, это прямо болезнь какая-то, вы тоже посчитаете меня идиоткой, но я не могу одновременно говорить и думать о том, что говорю. Я, что называется, задним умом крепка: мне объясняют что-нибудь, я пытаюсь ответить, а слова не идут с языка, и только на следующее утро я говорю себе — дура, вот что надо было ответить! Но отвечать уже поздно. Мне даже приходится иногда прерывать свидание, чтобы обдумать и подготовить нужные слова. А хотите, я вам признаюсь в самом позорном? Я хожу в туалет, чтобы записать и выучить наизусть ответы на чужие вопросы.

— Со мной у вас проблем не будет, говорите, что придет в голову, я это просто обожаю.

— Переспим? Хотя нет, сперва, наверное, нужно познакомиться. Меня зовут Вьолен.

— М-м-м… красивое имя.

— Вы так считаете? Оно означает насилие и ненависть[19].

— Мне и в голову не приходило… Я…

— Смотрите, там сзади кто-то делает вам знаки…

— Что?..

— Он не успокоится, пока вы не подойдете к нему. Заодно подумайте, а когда вернетесь, скажете мне, да или нет.

Я оглядываюсь. Этьен?.. Кажется, он. Да, верно, он. Машет, подзывая меня к себе. Я пересекаю зал, ничего не видя и не слыша вокруг. Только вдали путеводной звездой маячит рука Этьена.

— Какого черта ты здесь, Антуан?

— А?..

— Я еле-еле вошел, вышибала совсем озверел, всем дает отлуп, там с ним целая кодла байкеров. Ты меня слышишь?

— Ага…

— Ты что, нажрался, мать твою?

— Н-нет.

— Тогда объясни, что творится в этой гребаной забегаловке!

— Да так, ничего…

Кажется, женщина-вамп заразила меня своей болезнью: я больше не способен ясно выражаться. И хотя я сижу напротив моего дружка Этьена, мысленно я все еще там, рядом с ней. И уже боюсь ее потерять.

— Я спалил «харлей» Жерара.

— Что-о-о? Ты шутишь? Или совсем с катушек съехал? Тебе не с руки валять дурочку, приятель, ты со своим Джорданом и без того по уши в дерьме. Я навел справки, он опаснейший тип. Эй, очнись!

И он помахал пятерней у меня перед глазами.

— Ты, случаем, не наширялся?

— Наширялся?

И тут я получил здоровенную оплеуху, заставившую меня широко раскрыть глаза.

— Слушай меня, ты, дерьмо! Я пытаюсь тебе объяснить, что ты носишься за психованным маньяком. Он кусает людей. По-настоящему кусает! Я заглянул в «Голубую ночь» и встретил там Жана-Луи, фотографа, он показал мне свой шрам, вот таких размеров. Этот тип кусается! Ты усек?