Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество - Виталий Шипаков

– Да неужто вы с гусарами сражались? – почти испуганно воскликнула Еленка.

– Кабы только с ними. Когда нас дворяне бросили, пришлось одним полком от всего шляхетского войска отбиваться. Если б друг мой Сашка вражеские пушки не взорвал, собой пожертвовав, я б сейчас не на перине, а в земле сырой лежал.

Литвинка снова вздрогнула, и есаул умолк, решив, что напугал ее. Чтоб успокоить свою красавицу, он с ревнивою насмешкой вопросил:

– А ты чего так всполошилась, как только о гусарах речь зашла. Влюблена, наверное, была в кого-то из архангелов?

– Кроме, как тебя, разбойника, я еще никого не любила, а вот в меня и гусары влюблялись, даже на саблях рубились за то, кому с княгиней Волович танцевать, – не без гордости ответила Еленка. – Полковник их, Михай Замойский, на последнем празднике, том, на котором мужа убили, ни на шаг от меня не отходил, в любви все клялся. Даже смелости набрался упредить, что отравить меня хотят.

– Как же ты в живых осталась? – растерянно поинтересовался Ванька.

– Не для того травили, чтобы померла, а для другого. Видать, почуяли, что просто так я им в руки не дамся.

– И неужто никто не заступился? Хотя бы тот же гусар, – искренне возмутился Княжич.

– Ну, не мне его судить. Тут, как говорится, вольному – воля. Вот ты не побоялся в одиночку на татарский чамбул6 напасть, за то и получил мое тело с душой в придачу, а страх полковника, видать, любви сильнее оказался.

– И что потом?

– Потом вот это, – Еленка указала на свой шрам. – А немного позже Гжегож с Ярославом и другие друзья отца да слуги подоспели. Меня спасли, но сами все погибли. Так что князь Замойский мудро поступил, покойникам любовь не надобна, – в голосе красавицы звучала уже не гордость, а душевный надрыв и злая насмешка. – А еще погоня за нами была, бой был на нашем хуторе. Я тогда впервые человека убила, кстати, тоже казака, только малоросского. А остальное тебе уже известно. Вот такие мои тайны, Ванечка.

Закончив свой невеселый рассказ, княгиня поднялась с постели и направилась к столу.

Вернулась она с двумя кубками вина. Подавая один из них Княжичу, дочь отважного полковника предложила:

– Давай-ка выпьем за упокой души литовских шляхтичей да Сашки – друга твоего. Получается, меня он тоже спас, когда тебя от смерти уберег.

Лихо, не хуже казака осушив свою чарку, Елена неожиданно спросила:

– А может, прав Кольцо, не надо было казакам на службу к русскому царю идти?

Как ни странно, но ее вопрос не озадачил есаула. Укоризненно качая головой, он с досадою ответил:

– Ну вот, и ты туда же. Да как вы не поймете, что дело не в царе, а в том, что мы тоже люди православные. Знаешь хоть, как Сашку звали? Ярославец. У нас чуть ни треть станичников имеет имена по названию земель, из которых прибыли. И все это земли русские. Так что не за государя Грозного, а за веру и отечество сложили головы пять сотен самых лучших Дона вольного сынов.

Закинув руки за голову и мечтательно глядя в полотняный потолок, Иван продолжил:

– Мы ведь русские – народ особый. Не рассудком здравым, а порывами души живем мятежной. Хорошо сие иль плохо – сам не знаю, но иначе не умеем, потому как волю вольную и веру в лучшее гораздо больше нынешней, убогой жизни ценим.

– А мне иное слышать доводилось, – возразила Еленка. – Отец рассказывал, что на Москве не то что холопы, а и самые первейшие бояре в бесправье полном пребывают. Будто бы казнит их Грозный-царь за малейшую провинность или вовсе из прихоти. О какой же воле речь при столь неправедных порядках?

– Так-то оно так, да только царские законы лишь для нищих духом писаны, а кто дерзок и смел, завсегда готов попрать их. Вон, возьми Кольцо, к примеру. Да плевал он на царя со всеми его прихвостнями с самой развысокой колокольни. И ничего, покуда жив и пребывает в добром здравии. У нас глумятся лишь над теми, кто сам сие дозволяет, – ответил есаул и насмешливо добавил: – Русь вообще страна казачья. Не удивлюсь, ежели кто-то из станичников на престол Московский посягнет когда-нибудь.

– Уж не ты ль в цари собрался? – усмехнулась княгиня.

– Да нет, мне такая блажь даже спьяну не придет на ум, – уже серьезно заявил Иван. – Мое предназначение – Дон с Москвой объединить, иначе не устоим. Вон как супостаты русскую державу обложили. С запада поляки да шведы, с юга крымцы с турками напирают. На восточном порубежье сибирцы шалят. Новосильцев сказывал, это тоже татаре, стало быть, и там добра не жди. Получается, что Шуйский своим указом так нагадил – хуже не придумаешь.

– Это почему? – удивилась Елена.

– Да потому. Вместо того чтоб вольных атаманов призвать на службу с честью и под рукой иметь не полк израненный, а целое казачье войско, он меня с ними стравливает, кровь братскую пролить заставляет. Лучше бы Священное Писание почитал, старый черт, там так и сказано: кто посеял ветер, бурю пожнет. Ну да ничего, главное сейчас Ивана разыскать. Атаман придумает, как Шуйского с царем вокруг пальца обвести.

– И не совестно тебе государя своего дурить?

– А у вас что, как-то по-иному, все Стефану-королю верой-правдой служат?

– У нас другое дело. В Речи Посполитой монарха шляхта выбирает, а по вашей вере государь – посланник господа на земле, – хитро блеснув глазами, язвительно промолвила Елена.

– Оттого и терпим над собой власть неправедную, словно божью кару принимаем, – смущенно буркнул Княжич и, немного поразмыслив, дерзко заявил: – Царь еще не бог, а уж наш-то сумасброд-душегуб и подавно. Государи приходят и уходят, только Русь Святая вечна, за нее и жизнь отдать нестрашно.

Заметив изумленный взгляд красавицы, Иван смущенно смолк, малость устыдившись своей напыщенной речи.

– А ну, подвинься-ка, – приказала литвинка. Улегшись рядом с Иваном, она сказала:

– Эвон ты какой, оказывается. О всей державе русской печешься.

«Обо мне бы лучше позаботился», – мысленно добавила она, но вслух спросила:

– А с боярами-дворянами что будет? Они ж всему голова. – Это в Речи Посполитой знать всему голова, короля себе вон сами выбирают, у нас же они самое что ни на есть дерьмо. Только тем и озабочены, чтоб побольше власти ухватить да, прикрываясь ей, народ ограбить. На открытыйто разбой, видно, духу не хватает. Нас воровскими казаками кличут, только истинные воры не мы, а бояре. Это даже Грозный-царь прекрасно понимает, оттого казнит их по десятку в день, а народец православный радуется и государя славит, – с досадою ответил Ванька.

Княгиня изумленно покачала головой.

– Вы и впрямь, казаки, люди необычные. Уже неделю среди вас живу, а не перестаю удивляться. Тебя хоть взять, ну кто ты есть – разбойник, но речи говоришь, как какойнибудь муж государственный. И при этом знаешь, что за труды свои слова доброго не дождешься или вовсе погибель обретешь.

– Мне, Еленочка, ничьи подачки не нужны, если что занадобится, сам возьму, – заверил Княжич. – А что касается погибели, так за святое дело смерть принять – это и есть удел истинного воина православного.

– Так уж ничего ни от кого не надо, даже от меня? – вкрадчиво промолвила Еленка. При этом в колдовских ее очах полыхнули шаловливые искорки.

– Ну разве только от тебя, – улыбнулся Иван.

– Тогда неча на пустые разговоры время тратить, его у нас и так немного, – прошептала красавица, целуя Ваньку в раненое плечо.

Уже совсем рассвело, когда разомлевший от любви есаул наконец-то заснул. Глядя на его по-девичьи красивый лик, молодая женщина с горечью подумала: «Ну зачем тебе все это, миленький. Ладно, Станислав, тот хоть канцлер был, хотел-не хотел, а приходилось с Вишневецким за власть бороться, но ты-то с какой стати лезешь на рожон? В Москву собрался, царя с казаками мирить. Да ваш Грозный-государь как увидит такого красавца своевольного, сразу же прикажет голову срубить. За одну свою красу да молодость погибнешь, Ванечка. Весь народ задумал осчастливить, а ты спросил людей, нужно ли им такое счастье, его ведь всяк по-своему понимает. Захотели бы казаки царю служить, давно б ему на верность присягнули, но коль до се того не свершили, знать, особого желания не имеют дружить с Москвой. Пропадешь ты, Ванькаесаул, из-за своей гордыни.

Смахнув слезинку, Еленка поднесла к губам нательный крестик.

– Господи, спаси и сохрани его, – и, обращаясь уже к Княжичу, тихо прошептала: – Я согласна, Ванечка, хоть в станицу, хоть на край света, только чтобы быть с тобою рядом.

По-молодому крепко спящий есаул не расслышал ее робкого признания, он лишь блаженно улыбнулся и обнял Елену.

Не получив ответа, красавица обиженно надула свои алые губки. Сев в постели и едва сдерживаясь, чтоб не разрыдаться, несчастная беглянка принялась обдумывать свое нелегкое житье-бытье.

«А с чего ты вдруг, красавица, взяла, что на тебе свет сошелся клином? Волович как меня боготворил, на руках носил, молился, словно на икону, но и он не смог ради любви от тяжбы с Вишневецким отказаться, даже честь мою и жизнь свою принес ей в жертву. Так какой же с Ванькиесаула спрос. Пару раз с бабенкой вдовой переспать – еще не повод отказываться от мечты. Все мужчины одинаковы, для них любовь не главное, им подавай дела великие, хлебом не корми – дай мир земной переустроить. Видать, такими их господь по своему подобию создал”.