Станция Солярис - Алексей Корепанов

м-м...

- Тут действительно дело в другом, - ответил я, воспользовавшись его заминкой. - Дело в уже прекратившемся, судя по всему, процессе, - я тщательно подбирал слова, ощущая спиной присутствие Хари. - Том самом, свидетелями... и участниками которого все мы недавно были. Я просто снял с орбиты ракету... которую сам же ранее и запустил.

Трудно передать чувства, отразившиеся на лице Сарториуса после моих слов. Это был настоящий коктейль из недоумения, изумления, отвращения, разочарования и чего-то еще - если я правильно разобрался во всем этом.

- Ах, вот оно что... - пробормотал Сарториус и сверкнул на меня ледышками своих линз. - А я уже было подумал... - Кажется, основным чувством, которое он сейчас испытывал, было все-таки, судя по интонации, разочарование. - Вот так вы решили, доктор Кельвин... Что ж, извините за беспокойство.

Экран погас. Я повернулся и направился к своим книгам.

- Чего они все? - рассеянно спросила Хари, не отрываясь от игры. Как-то вы странно общаетесь.

- Давай-ка без оценок, Хари, - довольно резко сказал я, вновь усаживаясь в кресло.

Она тут же бросила игру и замерла, опустив голову. Потом подошла ко мне, села на пол у моих ног, рядом со столиком, и положила голову мне на колени. И виновато сказала:

- Прости, Крис. Я ужасно глупая. Вечно лезу не в свое дело, да?

Она потерлась лбом о мои колени, и у меня заныло в груди. Я провел рукой по ее волосам - таким теплым, таким гладким... Господи, именно так говорила она мне... именно эти слова... там, у нас дома, на Земле...

И все-таки благо или нет ее возвращение?..

Она сидела у моих ног, я гладил ее волосы, и вновь шевельнулась в глубине сознания все та же страшненькая мысль. Черная Афродита Гибаряна. Ради нас с Хари. Ради Хари. Ради меня...

...А потом была ночь, и мы лежали рядом, и я целовал и ласкал ее, и она ласкала меня... Все было, как десять лет назад, на Земле, и в полумраке можно было представить, что мы действительно на Земле, в нашей спальне. Но там, внизу, под днищем Станции, неслышно плескался океан, и какие-то невидимые, но ощутимые токи исходили оттуда, пронизывая мое тело, проникая в мой мозг, заставляя тревожно сжиматься сердце. Воздух был пропитан эманацией чего-то чужого, чуждого, и Хари тоже была частицей этого чужого и чуждого, и дыхание ее было отзвуком дыхания океана - инопланетного монстра, способного творить грозные, ужасные чудеса...

Хари затихла, но я знал, что она не спит. В голове моей теснили и толкали друг друга клочья мыслей, я никак не мог упорядочить их, ухватить хотя бы одну, и мне не спалось. Хари лежала здесь, на этой узкой койке, бок о бок со мной, и мне внезапно остро захотелось побыть одному, чтобы разобраться в своих сумбурных, с привкусом отчаяния, мыслях. Но я был лишен такой роскоши, и мне не позволена была даже такая малость, как в одиночестве побродить по коридору или просто постоять у окна в холле, одному, не думая ни о чем. Просто постоять, но - одному... Одиночество сделалось для меня таким же недосягаемым, как край нашей расширяющейся Вселенной, и не дано мне было хоть когда-нибудь остаться наедине с самим собой, не ощущая рядом чужого присутствия.

Сон, наконец, смиловавшись, снизошел на меня, но спал я плохо, то и дело просыпался и, кажется, то ли стонал, то ли плакал... И каждый раз, просыпаясь, я чувствовал прикосновение чужой руки, гладящей мой лоб. Я, полусонный, отбрасывал ее, вжимался в стенку, а она возвращалась и возвращалась - и эта постоянная опека раздражала и злила меня, и в каждом очередном обрывке сна я старался убежать от Хари, я прятался в каких-то глухих закоулках, запирал за собой бесчисленные двери, метался по коридорам, спускался в заполненные мраком колодцы и, задыхаясь, выбирался из них, надеясь, что мне удалось, наконец, скрыться от преследования - но Хари постоянно настигала меня, обнимала и начинала душить - и я вновь просыпался, хватая пересохшим ртом теплый безвкусный воздух...

Когда я в конце концов проснулся окончательно, в окно вливалось угрюмое красное утро; красное солнце, распухшее и неприветливое, плавало в редкой пелене облаков. Голова у меня тупо ныла, во рту было сухо, как в пустыне. Хари рядом со мной не было. Я резко поднялся и тут же увидел ее; она сидела на полу, обхватив руками колени, и исподлобья смотрела на меня. На ней вновь был мой бело-оранжевый полосатый халат.

- Что?.. - сиплым голосом спросил я и потер виски.

- Ты переутомился, Крис, - сказала она. - Тебе нельзя так много работать. Ты кричишь и дергаешься во сне, и чуть не сбросил меня на пол.

- Наверное, все-таки сбросил, раз ты на полу, - пробормотал я, потянувшись к бутылке с прохладительным напитком. - Неправильный образ жизни, в этом все дело. А ведь тут, на нижнем ярусе, есть небольшой спортзал. Надо бы заняться. - Я сделал несколько жадных глотков и мне стало легче.

- Ты говорил во сне, что хочешь убежать от меня. Почему? Я не хочу...

Не могу...

Я похолодел. Вновь, как и в прошлый раз... Только тогда я гнал ее прочь от себя. Господи...

Я внутренне собрался и начал говорить, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче:

- Сны, как давно доказано, вовсе не отражают наши скрытые желания.

Это я тебе говорю, как психолог. Да, была когда-то в ходу такая теория Фрейда. Абсолютно неверная, хотя иногда и срабатывающая. Все очень просто объясняется, Хари: мне плохо спалось, мне было душно, хотелось разметаться, но на нашей тесноватой койке... Вот я и хотел убежать, чтобы раскинуться привольно. Только и всего.

Хари неуверенно улыбнулась и погрозила мне пальцем:

- Ох, Крис! - И добавила жалобно: - Не могу без тебя...

У меня по спине побежали мурашки. Я сполз с кровати, подошел к ней и положил руки ей на плечи. Нагнулся и поцеловал в кончик носа. Она схватила меня за уши, несколько раз несильно подергала и отпустила.

- Иди в ванную, психолог. А потом я опять поиграю в библиотеке, хорошо?

- Зачем в библиотеке? - я кивнул на компьютер. - Играть можно и здесь. Ты будешь играть, а я буду ждать звонка доктора Сарториуса. А потом мы пойдем к нему.

- И он опять будет пялиться на меня?

- А разве плохо, когда мужчины пялятся на тебя?

- Мне никто не нужен, - тихо сказала Хари. - Только ты.

Я вновь поцеловал ее - сердце мое ныло, - разогнулся и посмотрел в окно. Поверхность океана была затянута густым красным туманом; он расстилался до самого горизонта и, медленно клубясь, поднимался все выше, залитый мрачными лучами красного солнца.

Красный туман! Такой же красный туман... Я буквально прилип к окну, всматриваясь в картину, которую никогда еще не видел здесь, на Солярисе. Конечно же, сразу вспомнилась история с физиком Фехнером - членом экспедиции Шеннона, - ставшим первой жертвой океана. А "Малый Апокриф" Равинтцера с рапортом пилота Бертона до сих пор лежал на моем столе. Я дословно помнил то, что писал по этому поводу в "Апокрифе" Мессенджер: "По моему мнению, то, что видел Бертон, было частью операции "Человек", проводившейся этим липким чудовищем.