О языке, достойном человека: учебное пособие - Вера Харченко

Сквернословие стало выполнять функцию хезитации – заполнения пауз в разговорной речи. «Иду, блин, гляжу, блин, что-то светится, блин…» (Тверская жизнь, 1993. 18 марта). Когда-то весь пафос радиопередач по культуре речи сводился к искоренению бесконечных «ну», «вот», «значит(ь)». На этот счет даже есть стихотворение: Вы, это самое, того, / Когда вы говорите, / То, значит, это, как его, / Ну, в общем, не тяните. / Вот, это значит, так сказать, / Что мне хотелось вам сказать. (А. Шибаев. Язык родной, дружи со мной). Если бы Александр Александрович писал этот стишок в наше время, он начал бы так: «Вы, блин…» или «Вы, блин горелый…».

Распространение сквернословия привело к тому, что из области сознания оно проникло в область бессознательных процессов. Хирург не мог оперировать одну очень интеллигентную женщину, потому что, когда ей дали наркоз, она заговорила (!). Узнав об этом, я стала больше всего бояться попасть под наркоз. Даже если сам не употребляешь скверных слов, твои земляки позаботятся, чтобы ты их не забывал. Есть даже определенное заболевание – синдром Туретто, когда человек, кроме ряда других признаков этой болезни, обладает и такой особенностью: речь утрачивается, а способность к сквернословию сохраняется.

Сквернословие стало условным рефлексом у домашних животных. Нельзя пригласить никого в гости, потому что в доме говорящий не те слова попугай. Профессор рассказывал о детстве в Саратовской области, как быков пас и как бык с места, бывало, не сдвинется, пока не услышит известную тираду.

Сквернословие стало клеймом отечественной речи. Иностранных студентов поселяют в общежитии, и первые русские слова, ими усвоенные, оказываются непечатными словами. «Как Вы себя чувствуете?» – задает вопрос преподаватель. Студент отвечает, как. «Да что Вы! Нельзя так говорить!» – «А у вас говорят, я сам слышал!». Занятие продолжается. «Какое бывает яблоко?» – звучит вопрос. «Зеленое, вкусное, сочное и…» «Да-да, я сам слышал: студент откусил яблоко, бросил и сказал.» Студенты, добавим, в основном мужчины, а преподаватели – женщины, и женщина, краснея, начинает объяснять значения этих слов, а иначе ее подопечные и в городе будут так говорить, а в городе пойдет волна слухов: чему их в университетах учат!

Брань есть в каждом языке. В.И. Жельвис в докторской диссертации сравнивал инвективы в 50 языках мира и установил, что ругательства с компонентом «мать» встречаются в 11 языках. Когда едешь в Венгрию, предупреждают: в Венгрии нельзя произносить «спички», по звучанию это слово совпадает с сильным ругательством. Есть даже перечни таких совпадающих слов. Но посмотрим на эти списки с других позиций, не будем поддаваться провокации: так, как русские, никто не ругается. Вспоминается и высказывание А.М. Горького, назвавшего нашу литературу самой целомудренной в мире, а Горький прочитывал целые библиотеки! пусть нас кто-то ругает, пусть нам больно за сквернословие, но самим заявлять, что хуже нас нет, – недопустимо.

В основе многих ругательств лежит идея богохульства. Оскорбление матери – это оскорбление богоматери, удар по заветному, по святому.

Что считать сквернословием? (Когда я на лекции так ставлю вопрос, даже самые ленивые хватаются начинать записывать! «Нет, – говорю я студентам, – не дождетесь. Я знаю, что вы эти слова знаете, и вы знаете, что я их знаю. А мы поговорим немного о другом, известном далеко не каждому».)

• Итак, мы не будем говорить слово «блин», заменяющее одно из самых сильных ругательств. Не привыкайте к этому слову.

• Не будем говорить все слова с корнем мат– (глаголы, существительные, прилагательные). Говорите: «Он ругается, выражается, сквернословит», но ни в коем случае не: «Он мат…ся», что равносильно ругательству.

• Нельзя вместо ругательств употреблять названия начальных букв, так как мыслим мы не буквами. В сознании и говорящего, и слушающего представлено слово целиком. Буква культурнее вас не сделает.

• Не рассказывайте анекдоты, детские страшилки, не пойте частушки, если в них есть хоть одно плохое слово. Достаточно у нас хороших анекдотов, чтобы, не роняя себя, от души посмеяться и посмешить других. Кстати, талантливое смешное не приедается. Один и тот же анекдот, смешной случай можно рассказывать много раз, и все равно будут смеяться, т.е. извиняться, что анекдот с бородой, не обязательно.

• Избавляемся постепенно и от слова «черт». Это тоже ругательство и, вообще, слово неженское. Ни черта не делает! Черта с два! Черт с ней! Черти что. Какого черта. Иди к черту! Вот черт! Черт бы тебя побрал! – весь этот букет словесного чертополоха лишает нас ощущения сана, шарма.

• Наконец, избавляемся и от ругательств-эвфемизмов. Эвфемизмы в речи нужны. Неприлично называть некоторые физиологические процессы, лучше заменить слово. Экскурсия продолжается более трех часов. Автобус подъехал к аллее парка, и, показывая на небольшую будку в кустах, экскурсовод объявляет: «А вон комбинат бытовых услуг». И все понимают, для чего остановка, и чистота речи не нарушена. Но никакими эвфемизмами нельзя заменить ругательства. Не говорите: е-мое, елки зеленые, елки-палки, бык тебя забодай и т.д. и т.п. Рассказывают, как лингвиста сослали на лесоповал и он выругался однажды: «Ах ты, задненебный фрикатив!». Человек изобрел ругательство, использовав фонетическую терминологию: задненебными называют звуки: [г], [к], [х], а фрикативные – это щелевые звуки: [с], [ш] и др. И хотя все слова по отдельности чистые, непорочные, получилось именно ругательство, туманное и такое же нехорошее, как все ругательства. Иногда сразу и не различишь ругательства, как в повести Ирины Шаманаевой «Улица пирамидальных Тополей», где маленькая девочка, играя в куклы, повторяет реплику соседа: «Да едят вас мухи!» (Звезда. 2007. № 12).

В разговоре о сквернословии важно ответить на два прогнозируемых вопроса: кто виноват и что делать. В ситуации разгула сквернословия главная вина приходится на интеллигенцию. Непечатные слова стали печатными: зачем их теперь писать на заборах, если их произносят с экранов, трибун, включают в толковые словари, посвящают им специальные словари, выходящие внушительными тиражами. Да, ругаться человек учится не по словарям, но если он видит, что такое печатают, попробуйте убедить его в необходимости наложить табу на сотни растабуированных слов! Отношение интеллигенции к сквернословию – программное отношение. Любое общество иерархично, и низшие слои (не в поведении даже, а в идеале поведения!) равняются на высшие слои. «Не стоит село без праведника». О чем эта пословица? Да о том, что если в селе хотя бы один человек ведет себя хорошо, светло, свято, то будет в селе порядок, будет жизнь.

Эдуард Лимонов писал в журнале «Юность», что его герои ругаются, потому что его герои – сильные люди в сложных обстоятельствах. Молодой человек читает это заключение. Себя-то он, конечно, считает сильным, а уж свои обстоятельства редкий человек не назовет сложными.

Брань – это деньги. Словари бранной лексики сметают с прилавков, издавать их весьма выгодно, и профессура идет на это. «Не от хорошей жизни», – скажете Вы, намекнув на гонорар, но у профессоров жизнь и не самая плохая. Не самая, подчеркну я. В общей массе своей носители языка не перестанут ругаться, но интеллигент, выполняющий функцию идеалоносителя нации, может и должен не только говорить достойно, но и беречь пиетет печатного слова. Не все, что есть в жизни, должно быть в книге. Книга может оставаться фильтром коллективного бессознательного. Журналист, редактор, политик, директор, конферансье, писатель, ученый… Отношение этих людей к брани должно быть однозначно отрицательным. Мы – щит. И если мы вставляем в газету грязь на том основании, что читать ее иначе не станут, мы сами эту грязь и швыряем в своих соотечественников и, швыряя, пачкаемся сами.

Почитайте предисловия к словарям непечатной лексики, когда составитель поименно благодарит людей, сообщивших непристойности, а также «огромную массу безымянных носителей русского языка из различных сфер русской жизни». Не благодарность это – пощечина нам, провокация.

Попытаемся тезисно ответить на оба вопроса: почему и как? почему распространилось сквернословие и как положить конец этому процессу? Разумеется, речь пойдет не об однозначном и единственном ответе, а о системе ответов, равно как о системе действий. Распространению сквернословия в социуме весьма способствуют следующие мифы (информационная насыщенность современной жизни отнюдь не исключила феномена мифотворчества!).

1. Миф о том, что сквернословие помогает выразить сильные чувства. Конечно, здесь недоработка филолога-прикладника. Мы, филологи, должны искать и находить формулы выражения сильных переживаний, а, набрав определенный фонд крылатых слов, пропагандировать их, внедряя в коллективное бессознательное. И в то же время популярно объяснять, что сквернословить плохо и сквернословящий, что очень важно, в глубине сознания сам осознает, что поступил плохо, потому такой каскад облегчения и не приносит, разрушая невидимый хрусталь самоуважения, на котором, собственно, все и держится в нашей психике.